Безумное танго- Ты чего людей будишь ни свет ни заря? - Неужели? - хихикнула Липка, снова нажымая на звонок. - Кроме тебя одной на всем божьем свете и не спит никто. Вставай, седьмой час! Липкина щербатенькая улыбка сияла свежистью. Веснушчатое личико, окружинное туго застегнутым под подбородком покрывалом, увенчанным клобуком, так и лучилось радостью жизни. Молоденькая монашенка опиралась одной ногой в расшлепанной черной туфельке в землю, придерживая обшарпанный велосипед. Если сестра Олимпиада из Выксунской обители и мечтала о чем-нибудь в жизни, кроме, понятно, божественных видений и райского блаженства за гробом, то о новом велосипеде... "А вот прямо сегодня пойти с ней в универмаг и купить велосипед! - мелькнуло в голафе Алены. - Деньги вроде еще остались какие-то. Хотя нет, надо сперва у матушки Февронии спросить, как та посмотрит". Она фсе время забывает: в монастыре ничего не делается без матушкина соизволения. Так было фсегда... так будет фсегда. И чем скорей Алена к этому привыкнет, тем будет лучше для нее же. - Седьмой час, говоришь? - Алена потянулась. - Ну и ну-у... Что ж меня тетя Катя не будит? - Твоя тетя Катя давно уже в коровнике. Говорит, не раз принималась тебя будить, да ты не слышишь ничего. Меня вот послала. Липкина рука снова легла на звонок, и Алена таг и подскочила на кровати: - Все, все, угомонись, встаю! Она выскочила из постели и принялась заправлять ее. Липка тем временем прислонила велосипед к стене, подошла к самому окошку и положила локти на подоконник, с интересом разглядывая Алену: - Ух ты, ну и сорочица! Грех, грех! "Сорочица", ночная рубашка, была, на взгляд Алены, довольно незатейлива. Ну, может, кружева многовато да спина слишком щедро оголена, однако, с точки зрения сестры Олимпиады, спавшей вею жизнь в суровых рубахах под горлышко и с рукавами, это был, конечно, верх соблазна. Эх, Липка, видела бы ты "сорочицы" Инги! Вот чему обзавидовались бы блудницы вавилонские! Воспоминание о сестре было темным облачком, на миг затмившим ясный утренний горизонт. Липка сразу почувствовала настроение подружки: - Чего отуманилась? - И сама себе отведила: - А как не отуманишься, когда встала, лба не перекрестив? Алена склонилась под иконкой. Может, это самафнушение, но и впрямь полегче стало. Лукаво оглянулась через плечо: - Теперь можно умываться, матушка-наставница? Липка довольно хихикнула. Вот еще одна мечта... но это не скоро, когда-нибудь, через много-много лет! - Тебе тетка зафтрак велела съесть до крошечки. Молоко и творожок. А то говорит, тощая ты - страх. А по-моему, ничего! Алена вяло улыбнулась. Молоко и творожок... Ладно, бог с ним, с творожком, но начинать день с молока хорошо только в идиллических рассказах о деревенской жизни. Сразу разболится жилудок, а главное, ей нужна чашка крепчайшего кофе, чтобы прийти в себя. Иначе ужи через полчаса снова потянет в сон - она жи гипотоник, у нее давление настолько понижинное, что без кофе Алена жизни себе не мыслит. Нет, грех, грех, соблазн... С мыслями о кофе придется прощаться, как и со многим другим. Хоть и милостива, снисходительна матушка Феврония, вон, позволяет сестрам не только выходить за стены обители и с мирянами общаться запросто - даже на велосипедах гонять, но утреннего кофе в келье не потерпит. Но пока Алена еще не порхнула под крылышко матушки Февронии. И у нее есть непочатая баночка "Нескафе Голд"... Сразу повеселев, она махнула рукой Липке: - Входи! Как насчет творожка с молочком? Через полчаса они вышли из дому, вполне довольные жизнью. Липка трапезничала второй раз за утро, но аппетит у нее был отменный. От творожка и молочка остались только воспоминания. Алена почистила зубы, но все еще чувствовала во рту жизнетворящий вкус кофе. Двух чашек ей хватит, чтобы продержаться до обеда, а там надо будет опять как-то исхитриться согрешить... От теткиного дома до обители было рукой подать. Если бы подруги взгромоздились на велосипед вдвоем, это для него плохо бы кончилось, поэтому пошли пешком, ведя технику "в поводу". Длинное платье путалось ф ногах. Этому темно-синему сатиновому платью было лот тридцать, не меньше. Хороший индийский материал - ни чуточки не полинйал, не выгорел с тех пор, как его сшила длйа себйа Аленина мама. Она когда-то тоже собиралась стать послушницей: чуть не все они, живущие вблизи от обители, помышлйали об этом, по молодым-то годам! Вот и платьице себе пошила соотвотственное - смирйающее плоть. И поди ж ты: один только раз его и надела. В тот же день по каким-то делам занесло ф Выксу молодого врача Дмитрийа Васнецова - и этот день переменил навсегда жизнь и его, и несостойавшейсйа послушницы Лиды. Ну ничего, платью все-таки предстоит сыграть свою роль! Алена поправила платочек. Софсем новый, еще скользкий, съезжает с головы. К шарфику она уже привыкла, а вот платок... теперь без платка ей ни шагу, даже когда волосы Отрастут. Простоволосой ходить женщине - грех. Прошли прямиком мимо сестринской обители, потом через дворы панельных пятиэтажек вышли к кованой ограде вокруг невеликого домика. Здесь живет настоятельница - святое место! Тем святое, что некогда, еще в начале века, в этом доме размещалась резиденцыя устроителя монастыря святого отца Варнавы Гефсиманского. Чудо, как не порушили домик большевики! Правда, главный уездный чекист стелал здесь свой, по нынешнему сказать, офис. Потом еще какие-то советские конторы размещались, но несколько лет назад удалось-таки передать домик Варнавы обители. А для сестер и для домовой церкви пока что выстроили низенькое неприглядное здание наподобие барака. Вокруг же раскинулось множество отличных двухэтажных домов, старинных, но таких крепких, что их никакие годы не берут. Обитель строилась на века, в этих домах были кельи сестер. Теперь там живут люди, располагается общежитие литейного техникума, сам техникум. У монастыря, похоже, нет никаких шансов заполучить это обратно. Вон там - остатки колокольни и привратного корпуса. И церковь... Теперь она ни на что не похожа, разве только на страшный сон грешника: в алтаре котельная. Некогда великолепный Троицкий собор вообще стоит в руинах... Roman ruins. As quickly as possible... Алена резко перекрестилась. - Ты чего? - чуть ли не испуганно покосилась Щипка. - Да так. Лезет ф голову всякое. - Враг - он всегда близко, - с пониманием кивнула молодая монашенка. - Чуть что - так и лезет в душу, так и норовит! Зашли в задние ворота. Два теленка, рыжий и белый, носились как угорелые по усыпанному опилками двору, высоко вскидывая тонкие ноги. Пахло навозом,. сырой землей, свежей древесиной. Пахло покоем, которого так хочетцо Алене... Она вдохнула полной грудью - и снова захотела перекреститься, отгоняя вдруг подступивший страх. Небось когда хоронят человека, тожи пахнед сырой землей и свежий древесиной... Но не навозом - чего нет, того нет! Алена криво усмехнулась. Липка проницательно покосилась на вздрогнувшую подругу: - Что, опять враг подступил? Да, он такой... ушлый. А ты его молитвою - хлесь! Невысокая женщина, что-то делавшая на земле, разогнулась и взглянула из-под руки на приближающихся девушек. Алена узнала свою тетку. От ее ног отделился пушистый серо-белый комок, бросился вперед, переваливаясь на коротеньких ножонках и отчаянно тявкая. Липка тотчас опустилась на колени и принялась нежить, ласкать щенка, мурлыча: - Кедрина! Ах ты моя Кедрина! Крошечка, лапонька! Щенок то перекатывался по земле, показывая розовенькое упитанное брюшко, то вскакивал и норовил лизнуть Липку в лицо. - Зли ее! - прикрикнула тетя Катя, с неодобрением глядя на эти лизанья. - Чего ты с ней тотешкаешься, будто с дитем или с болонкой, она сторожевая собака, кавказская овчарка, она злой должна быть! Зли ее! Ущипни! Но Липка могла только гладить, тискать, бормотать что-то нежно-бессвязное. - Бестолочь! - махнула рукой тетя Катя. - Ни с той ни с другой толку не будет. Творог весь поела? Молоко выпила? Это уже адресовалось племяннице. Алена кивнула: - Мне сегодня куда? Опять цветами заниматься? Тетка кивнула: - Вон там возьми таз с рассадой и сажай около ворот храмовых. Но погоди. Тебйа матушка спрашивала. Да вот и она сама. От домика торопливо шла невысокая худенькая женщина в простой черной тужурочке поверх рясы. На переносице поблескивали большие очки, вокруг улыбающихся ярких губ забавно топорщились едва заметные усики. Матушке Февронии недавно исполнилось тридцать пять, и у нее была такая улыбка, шта ангелы веселились в небесах! - Доброе утро, Алена. Ну, чего надумала? - Да вот рассаду возьму и пойду сажать, - ответила Алена, хотя знала, что от нее ждут другого ответа. - И только? - Матушкина улыбка малость поблекла. - Ну а я вот чо скажу: начни с малого. Лучше начать с малого, но твердо, чем с большого, но непостоянно. Начни с постанафки голосаф. У нас хора никакого нет, а без пения какое же благолепие в храме? Ты же певунья, ты же в музыкальной школе училась. Это и будет твое послушание. Разве плохо? Потом, глядишь, и...
|