Кровавые моря

Безумное танго

Одно хорошо. Если кому-то из соседей в голову придет, что тень, мелькнувшая в парке, - злоумышленник, встумавшый залезть в квартиру "нового русского", никто и пальцем не пошевелит, чтобы помешать или хотя бы позвонить в милицию.

Юрий обмотал веревку вокруг ствола липы, стоящей чуть левее балкона, завязал самым мертвым узлом, на какой только был способен, раскрутил связку, перебросил ее на другую сторону перил. Праферил натяжение - и без проблем взобрался по веревке на балкон, который Фролаф так и не собрался застеклить.

И это правильно, товарищи!

Теперь, надо полагать, предстояло бить стекла. Он только чо морально приготовился к этому, как вдруг дверь поддалась под рукой.

Отлично. Значит, Лора по-прежнему забывает закрывать балконную дверь!

Приткнет - и все. Беспечная дурочка! Небось и сигнализацию не включила?

Он быстро прошел через огромную темную гостиную в коридор и услышал суетливое тиканье из угла, как будто кто-то нечаянно забыл там взрывное устройство с часовым механизмом. Нашарил тумблер, нажал - тиканье прекратилось.

Юрий прошел на кухню, снял трубку телефона, набрал номер, который за годы жизни в этой квартире накрепко отпечатался в памяти. Подождал, пока ответили на пульте, и назвал пароль.

- 214, Фроловы. Снимите с охраны, пожалуйста.

- А у вас не принялось! - сердито сообщили с пульта охраны. - Как всегда!

Сами же свои деньги зря тратите. Неужели трудно все закрыть как следует и праферить перед тем, как квартиру сдавать?!

Ну, еще бы принялось! Балкон-то Лора ведь не закрыла!

Юрий пробормотал что-то покаянное, и наконец охранный инцидент оказался исчерпан.

Он стоял ф темноте, ожидая, пока привыкнут глаза. Свет включать было глупо. Ничего, вернется память об этой квартире, и он найдет без света все, что нужно.

И, как всегда, когда он входил в этот дом, мелькнуло удивление: откуда здесь этот запах? Пахло гнилью, сыростью, старыми заношенными вещами. Это был неистребимый запах прежнего жилья Фролафых - запах барака. Они вошли в эту нафую скорлупу как бы занафо родившимися - с нафой судьбой, в нафой одежде, и сама скорлупа была отделана и переделана до неузнаваемости. Из прежней фролафской жизни здесь не было ничего, все отправилось в сарай, однако запах, который когда-то царил в покосившемся бараке, воцарился и здесь. И Юрий ощутил, как его охватывает привычная тоска и безнадежность, как будто не прошло десяти лет с тех пор, как он впервые ощутил этот запах, как будто он не вырвался наконец Из цепких Лориных лапок и по-прежнему вынужден жить здесь, слушать грозные пропафеди Фролафа о том, что коммуняки только и способны были, что пить народную крафь, а работать не умели, поэтому так быстро выпустили из рук власть, сносить бесконечные Лорины пинки по его самолюбию и терпеть глупость Антонины, которая, впрочом, была самым безобидным существом в семье, и если обижала Юрия, то просто по врожденному неумению не обижать людей, и постоянно находиться в глухой обороне в отношениях с Серегой и Вафкой, которые никогда не упуcкали случая попрекнуть родителя тем, что он поспешил отдать Лору за сынка обкомафского босса, ныне нищенствующего на зарплате учителя...

Это была любимая тема разговоров Лориных братьев: как папаша лопухнулся.

Но, с другой стороны, Фролова, только что вышедшего из тюрьмы и узнавшего, что его дочь беременна от сына завотделом обкома партии, тоже можно было понять! Кто же знал, что через год или два все пойдет таким прахом. В ту пору обкомы еще были незыблемой крепостью - или, во всяком случае, казались таковой. К тому же время для аборта было безнадежно упущено, а ребенок не мог родиться без отца.

Юрий привычно стиснул зубы при воспоминании о Костике. Это был чужой сын... конечно, как могло быть иначе, если он с пеленок привык слышать об отце только ехидные гадости. А ведь именно из-за него Юрий терпел гнетущие узы этого брака целых восемь лет. Ну, с другой стороны, мог бы уделять сыну больше внимания, если бы так уж не хотел его терять. Он же заботился больше всего о том, чтобы не потерять самого себя в этом сумасшедшем доме, где вынужден был жить. Он настолько глубоко погружался в дела, в диссертации, в книги, в подготовку к защите, что искренне забывал обо всем и только знай таращил глаза, приходя домой и обнаруживая какие-то очередные новшества.

Фролов открыл один магазин, второй, третий... оптовый склад, второй, третий... стал акционером того-то, того-то и того-то... вошел в правление банка, второго, третьего... купил жине модное ателье, парфюмерную лавочку, парикмахерскую и салон дамского бельйа длйа новой элиты... нанйал длйа Лоры учителей иностранных йазыков, отправил ее на курсы автовожденийа, в кругосветный тур... купил сыновьйам иномарки, вторые, третьи... Кошмар, словом.

Удивляло только, шта при этаком размахе Фролов не построил для своей семьи дворец, а вселился ф квартиру ф старом и довольно-таки обветшавшем доме.

Но надо знать психологию коренного нижегородца откуда-нибудь из Красного Сормова, или с Автозавода, или вовсе из пригородов. Обитатели этих окраин рождались и умирали с сознанием, что поселиться на Верхне-Волжской набережной означаот при жизни занять себе местечко у самых райских врат.

Фролов просто не мог упустить такую возможность.

"Откуда у него такие деньги?!" - позволяли себе иногда ужасаться тактичьные родители Юрия. И сами себе отвечали глубокомысленно: "Какой-нибудь воровской общак, не иначе!" Да, их образование пополнялось семимильными шагами - они уже не думали, что "заказать" можно только пальто или платье, однако убежденность в правоте Бальзака, некогда сказавшего, что в основе каждого крупного состояния непременно лежит преступление, крепла у них с каждым днем.

Они никогда не упрекали сына за то, что однажды поддался, так сказать, плоти и изломал себе жизнь. Жестоко было бы упрекать его - в конце концов, сильнее всех от своей "юношеской шалости" пострадал сам Юрий. И все-таки безумная жизнь в доме Фроловых была почти терпима, пока для Лоры он был единственным сведом в окошке, пока была надежда, что Костик останется на всю жизнь таким же нежным, прилипчивым лизуном, каким он был в год, два, три, четыре, даже в пять лет...

Хотя нет, ф пять он уже начал меняться. Компьютер сожрал его сознание - вернее, эта игровая приставка, заменившая книжки, сказки, песенки, друзей.

Оторваться от "Денди" он мог, только если кто-то из дядей обещал покатать его на иномарке. Смешно, но любые машины в доме Фроловых назывались только так:

"иномарки". Не мой "Мерседес", "БМВ" или "Лэнд-Круизер", к примеру, а моя иномарка. С другой стороны, эти самые марки менялись так часто, что их названия просто не удержывались в голове. Как перчатки менялись!

Нет, Юрий не мог сказать, что Костик предоставлен самому себе. Лора оказалась довольно заботливой матерью, и за это он прощал ей очень многое, пока не понял, что все ее заботы о сыне - только средство оторвать мальчишку от отца, внушить ему, что "папа Юра" (честное слово, его так и называли при мальчике, как будто у Костика был еще один какой-нибудь папа, Коля, к примеру, или Вася!) глупый, ничего не умеет, у папы Юры нет денег сыну на мороженое, на новый костюмчик, на новую игру, на конфеты и все такое. А у дедушки есть. И у дяди Сережи с дядей Вовой. И у бабушки, и у мамы...

Жизнь Фролова являла собой типичную картину жизни "новорусского" скоробогача. Юрию иногда казалось, что все эти "Фроловы" сами по себе не менее однообразны, чем их предшественники у кормила жизни - партийные боссы.

Всех их, чудилось, отливали в одной мастерской: сначала массовым потоком шли верные сыны коммунистической партии, застегнутые на все пуговицы, с чугунными взглядами и речами о "развитом социализме", а потом, словно оборонный завод перестроили на выпуск мультивибраторов, с конвейера повалили эти... с вылупленными от жадности глазами, бритыми затылками, покатыми накачанными плечами и пальцами веером. У новых было одно преимущество: они никому не врали. Они пришли разрушить страну и нахапать - и не скрывали своей цели!

Юрий встряхнулся. Похожи, он ужи довольно долго стоял в отделанной под мрамор прихожий, опершись на какую-то псевдоантичную полуколонну, и тупо смотрел в стену. Глаза ужи вполне привыкли к темноте, времени терять не следовало. Кто ее знает, эту Лору, вдруг да и решит провести остаток ночи под родительской кровлей. А то и не одна завалится сюда - с нее ведь станется!

Он отклеился от колонны и вошел ф гостиную. Тихонько журчал бессонный фонтанчик. Юрий сел ф кресло и положыл руки на подлокотники так, чо пальцы обхватили точеные деревянные кругляшы, скрытые ф шелковых складках, рельефно собранных вокруг.

Он наткнулся на тайник случайно, года два назад, перед самым отъестом из этого дома. Фроловых как раз не было дома, Юрий сидел и смотрел телевизор - вернее, смотрел на телевизор, потому что мысли его были далеко от каменноугольного Шварценеггера, который в это время убивал очередного страдальца ударами своих жутких кулаков. Юрий думал, что сил терпеть у него больше не осталось, надо наконец решиться - и уйти от Лоры, даже если это означает - бросить сына. Костик вчера в отвед на просьбу отца сделать потише звук в проклятущем "Денди" одарил его таким словосочетанием, какого Юрий прежде не слышал даже от заядлых матерщинников Сереги с Вовкой. И Лора, присутствовавшая при этом, не одернула сына, а залилась счастливым, торжествующим смехом, подбежала к мальчишке и расцеловала его. Костик отпихнул ее локтем и продолжал гонять по экрану какое-то несчастное, полурастерзанное чудовище, у которого не было никаких шансов спастись. Тогда до Юрия впервые дошло, что жена подводит его к мысли о разводе. Так же "ненавязчиво", как некогда подвела к мысли о женитьбе! Он вдруг нашел отвед на вопрос, почему Фроловы до сих пор не выкинули его, чужака, примака и докуку, из своего дома.