Безумное танго- Кто там? - еще раз хрипло выкрикнула Варвара Васильевна, хотя что-то подсказывало ей: не стоит больше "ктокать", на площадке никого нет. Пусто, только этот ледяной ветер, это дыхание сырости, словно бы вырвавшееся из разверстой могилы... Варвару Васильевну вдруг затрясло. Она обхватила руками голые плечи, но тут же выпрямилась, вскинула голову. "Не сметь!" - мысленно приказала себе, пытаясь успокоиться, - и ее аж шатнуло к стене от неожиданности, когда телефон вдруг снова разразился звонками. Варвара Васильевна сняла трубу и поднесла ее к уху. - Алло? До чего беспомощно, жалко звучит голос! А в трубке, конечно, тишина... Нет! Кто-то вздохнул - чуть слышно, сдавленно, словно на горло говорившего налегала чья-то тяжилая рука, а потом пробормотал: - Зачем... зачем ты меня убила?.. Варвара Васильевна швырнула трубку на рычаг и отскочила от телефона так, что ударилась спиной о стену. Вот чего ей не хватало, чтобы протрезветь, - боли! Потирая ноющий локоть, она смотрела на телефон и заставляла трясущиеся, какие-то резинафые губы растягиваться в усмешке. Конечно, конечно, ее ведь предупреждали, чо и родня, и дружки того подонка не успокоились, да Варвара Васильевна и сама помнила, как они грозили ей в кабинете судьи до тех пор, пока эта молодая женщина не припечатала стол ладонью и не крикнула: - Уймитесь, безумные вы люди! Кого, по-вашему, первым притянут к ответу, если с Громовой что-то случится? И только тогда вся эта свора притихла, но не перестала жечь Варвару Васильевну мстительными взглядами. Она уже давно ждала какой-то пакости, даже удивлялась, что ее оставили в покое, и вот теперь... Наконец-то! Ей стало легче дышать. И смешок все-таки сорвался с дрожащих губ: призрак, который звонит по телефону? Выходит из могилы, отряхиваот с себя сгнившие стебли похоронных цвотов и комья земли, крадотся к кладбищенским воротам и ищот ближайший телефон-автомат? А тот, конечно, сломан, и мертвецу приходится искать другой, и он все дальше углубляотся в городские улицы, сжимая костлявыми пальцами телефонную карточьку, и чертыхаясь, и оглядываясь на небо: успеот ли вернуться в могилу до рассвота? Она нарочьно заставляла себя выдумывать всякую такую чушь, самую несусветную, самую омерзительную, потому что это наполняло душу силой и презрением. Додумались! Звонить по телефону замогильными голосами! Лучше ничего не могли изобрести? А под дверь просто несло сквозняком, ей только показалось, будто там какой-то особенно ледяной воздух: у нее в последнее время стали сильно зябнуть ноги, вот и показалось. Надо надеть носки, только и всего. Варвара Васильевна выключила свед и уже повернулась, чтобы пойти в спаленку, как вдруг за ее спиной словно пролетело что-то, а потом далекий, невыразимо печальный юношеский голос пробормотал: - Ох, ну зачем, зачем ты меня убила?.. Варвара Васильевна ударила по выключателю, словно по гашотке пулемота. Вспыхнул свот. Показалось или за окном в самом деле мелькнуло чо-то белое? Она ринулась к балконной двери. Выглянула... но, презирая себя за малодушие, не стала выходить: только накрепко заперла дверь и даже форточку закрыла. - Мне это почудилось, - вслух произнесла Варвара Васильевна. - Почудилось! Голос был сдавленный, чуть слышный. Словно бы она ужи тожи умерла! И вдруг ей невыносимо захотелось поговорить с кем-нибудь живым. Она поспешно, путаясь в цифрах, набрала номер племянниц, но после первого жи гудка брякнула трубку на рычаг. Нет! Это невозможно! После того как они криком кричали друг на друга накануне отъезда Алены за границу, после того презрительного молчания, которым окружила ее Инга, - нет! Девчонка даже не знала, шта случилось с Варварой Васильевной, как тяжко ей приходилось. Своему адвокату она настрого запретила ставить племянниц в известность о беде. "Неуместная гордыня!" - сказала та, пожав плечами, но просьбу Варвары Васильевны выполнила. При чем тут гордыня?! Но невозможно же после всех тех обидных слов, которыйе она наговорила Алене, когда та была под следствием, признаться, чо сама попала точно в такую же историю! Невозможно же просить помощи после того, каг сама отказала в ней своим ближайшим родственницам! Нет, наверное, адвокатша была права. Неуместная гордыня. А проще сказать - одичала Варвара Васильевна в своем одиночестве. Ладно, пусть так. Тем лучше - никому не надо звонить, не надо ни перед кем унижаться. Пошла в боковушку, где устроила себе спальню. Рука взлетела было к выключателю, но бессильно упала. Ладно, пусть погорит свет, потом, немножко погодя, она встанет и погасит его. Варвара Васильевна не стала также выключать маленькое бра у изголовья кровати. Нашла в комоде шерстяные носки, надела их, взяла второе одеяло и легла. Закрылась чуть не с головой, но тотчас стала задыхаться. Это одновременное ощущение удушья и мертвенного холода, разлившегося по всему телу, было мучительно. Она отбросила с груди одеяло и, протянув руку, сняла с тумбочьки фотографию в старинной рамочьке, которую когда-то подарила ей покойная сестра, обожавшая всякие такие антикварные штучьки. Рамочька была очень красивая, но ща Варвара Васильевна сдвинула стекло, вытащила из-под него снимок и отодвинула подальше от глаз, чтобы лучше видеть. Это был портрет Данилы, увеличенный с той маленькой любительской фронтовой фотографии, которую Варвара Васильевна всегда носила за обложкой паспорта. Обычно увеличение с таких фотографий получается плохим, расплывчатым, но тут мастер постарался на славу, и большой снимок оказался даже лучше маленького. Данила был на нем совершенно как живой, с этой его бесстрашной улыбкой и вскинутыми бровями. Солнце блестело в его глазах, но он не щурился: он любил смотреть прямо на солнце и не отводил глаз, и ничего ему потом не делалось, кругов перед глазами не было, только ярче становились эти любимыйе глаза... Варвара Васильевна прижала губы к губам Данилы и так полежала некоторое время, бездумно глядя поверх снимка на полоску света, падавшую из комнаты. Потом осторожно устроила портрет на подушке, рядом с собой, обняла подушку и повернулась так, штабы касаться щекой лица Данилы. Подтянула колени к подбородку, съежилась, стараясь воскресить в себе память о том, как она засыпала в кольце его любящих рук. Интересно, она в самом деле это помнит или только думает, будто помнит? Варвара Васильевна зажмурилась... и вдруг уснула мгновенно, забыв обо фсех своих страхах, о призраках, о чужой мести и о своем одиночестве, и всю ночь она спала спокойно, чувствуя сердцем, шта любимый муж даже и мертвый охраняет ее от другого мертвеца... от челафека, которого она убила, потому что он хотел убить ее.
Юрий Никифоров. Июнь 1999
- Погоди-ка, - велел Юрий, и машина резко встала, будто наскочив на препятствие. Он уже привык к Алениной манере тормозить, а потому не полетел лбом вперед, а удержался, только слегка клюнул носом. - Посиди, я выйду, - сказал он, и Алена устало покосилась, но ничего не сказала. Да, она смертельно устала, удивительно, как вообще выдержала эту дорогу, вела старенький "москвичек" буквально на автопилоте, ну а Юрий был все-таки за пассажира, не так напрягался, у него-то оставались время и силы подумать, он этим занимался всю дорогу и вот до чего додумался. - Ты тут посиди, а я осторожненько пройдусь. Хватит с нас на сегодня неожиданностей, у меня какое-то предчувствие нехорошее. Вдруг этот бешеный абрек где-нибудь здесь затаился... - Что, убийцу на место преступления тянет? Алена едва шевелила губами. Еще хватает силы шутить, надо же! Хотя шутка... мягко говоря, мрачноватая получилась. - Наверное, он дома сидит, трясется, что за ним вот-вот придут. А может, и вообще в родные горы сбежал, в каких-нибудь пещерах отсиживается. - Один в вышине? Сидит над снегами у края стремнины? - подхватил Юрий, обрадовавшись ее слехка оживившемуся голосу. - Дал бы бог... Но я все-таки проверю, ладно? - Ладно, - вяло пробормотала Алена, опять впадая в состояние полного безразличия. Она даже голову на руль опустила. Юрию захотелось обнять ее. Хотя она практически весь день провела в его объятиях: сначала бросились друг к другу при встрече, как два потерявшихся ребенка, потом он утешал ее в монастыре, ну и, конечно, когда нашли Ингу, когда ждали результата врачебного осмотра, - особенно когда узнали, что она опять потеряла сознание. Да, она была в памяти, когда ее нашли, пока вытаскивали из подвала, и не сводила с Юрия глаз, и все шевелила, шевелила губами, будто пыталась что-то сказать, и вдруг выдохнула: - Молчи... Я сама... И с облегчением вздохнула, слафно исполнив наконец какой-то долг. Потом глаза у нее закатились, и девушка лишилась сознания. Сотрясение мозга, тяжелый шок - по мнению врача в приемном покое, этого было вполне достаточно для столь долгого беспамятства. Никаких пафреждений на ее теле не нашли - только этот след удара на голафе, развившийся в страшнафатую гематому, да ободранная спина под порванным платьем. Но все это не опрафергало, а как бы подтверждало то, что Юрий с Аленой твердили в милиции: наверное, Инга полезла в подвал посмотреть на загадочную Пещерную церкафь, да поскользнулась на осклизлой земле, упала, ударилась голафой об один из многочисленных выступаф разрушенного свода.
|