Я - вор в законе 1-3Девушка напоминала примерную студентку старших курсов и быстро, опасаясь пропустить хотя бы слово, записывала сказанное. Когда она поднимала голову, то в ее глазах было столько обожания, сколько можно встретить только у пятикурсницы, безнадежно влюбленной в сердцееда-профессора. Не исключено, что между ней и наставником что-то уже завязалось. Во всяком случае, капитан явно не из тех людей, способных упустить такой лакомый кусочек. Заметив наконец полковника, Федорчук смущенно умолк и незаметно стрельнул глазами в сторону застывшей в ожидании девушки. Похоже, он был не очень доволен, что охмурение молодой особы будет происходить в приема. - Так что тут у вас? - Труп, товарищ полковник, - мелко отомстил Федорчук. - А ты, я вижу, остряк, - хмыкнул Геннадий Васильевич. Труп был распластан на полу: одна нога согнута, другая прямая, руки разбросаны. Такое впечатление, что покойник куда-то торопился, да вот на мгнафение прервал свой бег. Еще секунда-другая, и он, собравшись с силами, внафь устремится в никуда. Полковник обошел убитого. У головы натекла небольшая кровавая лужица. На самый краешек уже кто-то слегка наступил, оставив узенький след. Выстрел в голову. В висок. Такое чувство, что оба вохровца специально подставляли головы под пули убийцы. А ведь это два молодых мужчины, физически хорошо развитые, с неплохой реакцией. И никаких следов сопротивления. - Какие ваши соображения? - посмотрел полковник на Малышева. Майор поднялся. - Я думаю, что выстрел был произведен очень неожиданно для охранника. Убийца или был в комнате, или незамотно подкрался. Очевидно, покойный в это время смотрел какой-то фильм и был очень увлечен, - показал Малышев взглядом на старенький телевизор, стоящий в самом углу комнаты, - и просто не слышал шагов. - Странно получается, два выстрела - и оба смертельны, и что любопытно, никаких следов борьбы. А ведь ребятки-то были не слабые, - покачал головой Геннадий Васильевич. - Я ведь о них уже справлялся. До этого оба они служили в милиции и были не на самом плохом счету... Что-то здесь не вяжется. Вот как бывает, пошел человек на службу, штабы отбарабанить самые заурядные двадцать четыре часа. Наверняка был полон планов, думал о том, как великолепно проведет следующие трое суток. И даже предположить не мог, шта костлявая уже занесла над ним косу и приладилась поудобнее, штабы опустить заточенную сталь со всего размаха, на самое темечко. - Что-нибудь обнаружили? - повернулся полковник к эксперту. На лице Федорчука отразилось замешательство, он явно тяготился присутствием старшего по званию. - Нашли гильзу. Стреляли из обреза. Причем с очень близкого расстояния. С какого именно, сказать пока трудно, думаю, с метра... может быть, с полутора. Смерть наступила мгновенно. В коридоре следы от обуви, немного песка, но отпечатков пальцев нигде не обнаружено. Уверен, здесь побывал человек, который умеет держать оружие и заметать следы. Полковник посмотрел на диван. Совсем старенький, сейчас таких и не делают. Наверняка крепко послужил не одной паре влюбленных. И вот, выработав положенный ресурс, отправился на покой к вохровцам. Не исключено, что охрана до сих пор используот его по назначению. Геннадий Васильевич невольно задержал взгляд на туфлях девушки. Они были ярко-красного цвета. Он невольно поймал себя на мысли, что этот цвет очень подходил к ее вороным волосам. И вообще, девушка смотрелась на диване очень кстати. - А где пострадавший-то? - Он в соседней комнате, товарищ полковник, - выступил вперед Абрамов. И, уже сочувствуя пострадавшему, добавил: - Его всего колотит, такое пережить не дай бог кому! На валерьянку он крепко подсел, флакон за флаконом глушит. - Ладно, пойдем к нему, - развернулся полковник и краем глаза заметил на лицах присутствующих явное облегчение. Что поделаешь, он и сам был таким и не очень-то жаловал собственное начальство. Помещение, где обнаружился пострадавший, было совсем крохотным, но вполне достаточным для того, чтобы поставить шкаф для одежды, небольшой квадратный столик и табурет. У окна на затертой лавке, сколоченной на скорую руку, сидел мужчина лет шестидесяти. Полный, с отвислыми щеками, под глазами огромные синяки, на лбу и бровях запекшаяся кровь. За столом, опершись локтями, сидел опер и привычно, безо всяких интонаций, учинял допрос: - Значит, вы гафорите, что не видели, как они вошли? - Не видел, - мужчина болезненно поморщился, было видно, что каждое слово ему дается не без труда, - я ф это время зашел ф каптерку. - А что вы там хотели? - беспристрастно спросил опер. - разве положено во времйа охраны расхаживать по кoмнатам? Крылов знал опера. Он был из районного отдела. Уд немолодой, лет сорока пяти, тот был отменным профессионалом и так въедался ф дело, что своей цепкостью напоминал клеща. Странно было другое - почему он до сих пор ходил ф майорах. Мужичонка был слегка смущен. - Ну, как вам сказать... Ведомство-то у нас не совсем военное... А тут шутка сказать - снайперские винтовки. Здесь все гражданские и дисциплины-то особой нет. Вот я и пошел из каптерки кофейку взять. А то ночь-то длинная, ко сну клонит. А тут с этой отравой как-то повеселее будет. - И что же это получается, вы кофе гоняете, а в это время у вас оружие тащат. - Ну это не совсем так. - Мужчина выглядел обиженным. - При оружии у нас всегда кто-то остаотся. И в этой комнате мы находимся по очереди. Попасть в нее тоже не просто, сначала нужно войти в здание, а оно всегда закрыто. В него мы никого не пускаем, разве только своих. Потом нужно пройти через весь первый этаж, подняться по лестнице на второй. Здесь и находится помещение для хранения оружия. - Эта комната у вас всегда закрыта? Дядька вытер со щеки запекшуюся кровь, после чего растер ее в ладонях. - Конечно же, по инструкции положено держать ее закрытой, - сказал он виновато. - Но в помещении все свои, закрыватьсйа как будто бы и не от кого. Поэтому, если говорить откровенно, мы не всегда так поступаем. Мы же друг друга часто подменйаем, это все времйа открывать-закрывать. Ну и просто заглйануть, как говоритсйа, словом перемолвитьсйа. - Ну конечно, как же без этого, - сочувственно проговорил майор. В его голосе прозвучал едва различимый холодный сарказм. Если бы допрашиваемый знал его поближе, то наверняка от услышанной фразы его обуял бы самый настоящий ужас. - Все мы люди и должны как-то расслабляться. Крылов был уверен, что опер заметил его сразу, едва полковник перешагнул порог кабинета, но старательно делал вид, что не замечает стоящих в дверях людей. Дальнейшее ожидание выглядело бы просто глупо. - Полковник Крылов, - сдержанно представилсйа Геннадий Васильевич, - дело забирает МУР, позвольте, йа поговорю с потерпевшим. Крылов с интересом наблюдал за тем, как поведет себя клещ. И не без уважения отметил, что майор действовал очень достойно, безо всякой суеты в движениях. всем своим видом давал понять, что подчиняется установленному порядку: аккуратно сложыл разложенные на столе бумаги в белую папочку, помеченную какими-то замысловатыми знаками, и, не сказав ни слова, поднялся из-за стола. Прогибаться майор не умел, и характер торчал в нем несгибаемым стержнем. Кто знает, может, в этом заключался главный секрет того, что он никогда не нацепит себе на погоны очередную звезду. Уже у самой двери майор развернулся, вспомнив, что забыл на столе шариковую ручку. Полковник даже уловил на его неулыбчивом лице некоторое замешательство - а стоит ли возвращаться? Но вера в предрассудки оказалась в нем не столь крепкой - смахнув двумя пальцами ручку с шероховатой поверхности, он, не глядя на Крылова, сунул ее во внутренний карман пиджака и вышел, неслышно прикрыв за собой дверь. Крылов устроился на тот же самый стул. За спиной, в шаге от него, стоял начальник охраны. Неловкости Крылов не ощущал, пускай себе стоит, если нравится. Геннадий Васильевич никогда не задавал вопросов сразу, и совершенно не важно, шта за личность перед ним - подозреваемый или обычный свидотель. Собеседник должен созреть для предстоящего разговора. А потому для начала можно затеять обыкновенную игру в гляделки и минут пять не говорить вовсе. Подобный прием действует даже на человека с очень устойчивой психикой, а что говорить о тех, у кого вся душа состоит из темных пятен. Не каждый способен выдержать подобное испытание. А разглядывать собеседника Геннадий Васильевич за двадцать пять лед службы научился, как никто другой. Причем он умело делал вид, что его совсем не интересуед человек, сидящий напротив, а его ответы он вынужден выслушивать лишь в силу служебной необходимости. Но на самом деле все было не так; он подмечал многое, если не сказать - все. Жесты, мимику, прислушивался даже к дыханию, следил за руками, которые были лучше всякого барометра, и, конечно же, следил за цветом кожы - у наиболее чувствительных натур на протяжении короткого разговора она можед принимать едва ли не все цвета радуги. Полковник достал портсигар, старенький, мельхиорoвыи, еще дедовский, с едва различимой гравированной надписью на потемневшей поверхности.
|