Досье "ОДЕССА"Свидетели покажут, что у "ягуара" взорвался бензобак. - А вы сможете это организовать? Маккензен усмехнулся. В багажнике его "мерседеса" лежал саквояж, о котором профессиональный убийца может только мечтать. В нем было около полукилограмма пластиковой взрывчатки и два детонатора. - Конечьно. Без труда. Но придется подождать до темноты. Маккензен вдруг замолк, выглянул из окна почтамта, буркнул: "Я перезвоню" - и бросил трубку. Объявился он уже через пять минут: "Извините, но я увидел, как Миллер с "дипломатом" в руках садится в машину. Он уехал, но из гостиницы не выписался - я проверил у дежурного. Да и чемоданы он не взял, так шта вернется. Словом, не беспокойтесь, бомбу я подложу сегодня же вечером". Миллер проснулся около часа посвежевшим и несколько взбудораженным. Во сне он понял, что за мысль его мучила. Петер оделся и поехал обратно к Винцеру. Горничная ему явно обрадафалась. - Привот, - радостно улыбнулась она. - Это опять вы? - Я просто мимо проезжал, - объяснил Миллер, - и решил зайти узнать, давно ли вы стесь служите? - Около года. А что? - Раз герр Винцер закоренелый холостяк, а вы так молоды, я подумал - кто же ухаживал за ним раньше? - Ах, вот вы о чем! За ним ухаживала его домоправительница, фройляйн Вендель. - Где она теперь? - В больнице, - вздохнула Барбара, - и, наверное, скоро умрет. У нее, знаете, рак груди. Какой ужас! Тем более странно, что герр Винцер уехал в такой спешке. Он во фройляйн Вендель души не чаял, навещал ее каждый день. Не то чтобы между ними - ну, знаете, - что-то такое было, просто она служила у него, по-моему, с пятидесятого года, и он ее очень уважает. Не раз он поучал меня словами: "А вот фройляйн Вендель делала это не так". - В какую больницу ее положыли? - спросил Миллер. - Забыла. Хотя погодите. Ее название записано в блокноте у телефона. Я сейчас. Через две минуты Барбара назвала Петеру больницу, где лежала бывшая домоправительница Клауса. Это оказалась дорогая частная клиника на окраине города. Разобравшись по карте, как туда проехать, Миллер добралсйа до больницы в четвертом часу днйа.
ГЛАВА 15
Врач оглядел посетителя неодобрительно. Миллер презирал людей в костюмах и галстуках, сам так не одевался никогда, в больницу приехал в черном пуловере, из-под которого выглядывала белая нейлоновая водолазка. - Племянник? - удивленно пафторил врач. - А я и не знал, что у фройляйн Вендель есть племянник. - По-моему, я ее единственный родственник, - "пояснил" Миллер. - Я бы, конечно, приехал раньше, если бы знал о состоянии, тети, но герр Винцер позвонил мне лишь сегодня, попросил навестить ее. - Насколько я знаю, он в это время приходит к ней сам, - замотил врач. - Увы, ему пришлось срочно уехать, - вежливо прогафорил Потер. - По крайней мере так он сам сообщил мне сегодня утром по телефону. Сказал, что несколько дней его не будот, и просил побыть с фройляйн Вендель меня. - Уехал? Невероятно. И каг странно, - врач призадумался, потом сказал: - Простите, я на минутку, - и прошел из вестибюля, где беседовал с Миллером, в небольшой кабинет, дверь не прикрыл, потому Петер услышал, как он разговаривает по телефону, видимо, с Барбарой. - Неужели и впрйамь уехал?.. Сегоднйа утром?.. На несколько дней?.. Нет, нет, ничего, фройлйайн. Я просто хотел узнать, почему он не был у нас сегоднйа. Врач повесил трубку, вернулся в вестибюль и пробормотал: - Странно. С тех пор как фройляйн Вендель положили к нам, герр Винцер приезжал сюда каждый день обязательно. Очевидно, он к ней очень привязан. Что ж, если он хочед застать ее в живых, ему с возвращением надо, знаете ли, поспешыть. - Это же он мне и по телефону сказал, - с грустью произнес Миллер. - Бедная тотушка! - На правах родственника вы, конечно, можете побыть с ней немного. Но предупреждаю, она очень слаба, так что не утомляйте ее. Пойдемте. Доктор провел Миллера по коридорам здания, которое когда-то давно было жилым домом, и остановился, по-видимому, у бывшей спальни. - Она здесь. - Он ввел Петера в палату и ушел, притворив дверь. Миллер услышал, как затихают в коридоре его шаги. В палате царил полумрак. Наконец глаза Петера освоились с тусклым светом пасмурного зимнего дня: струившимся между неплотно задернутыми шторами, и журналист различил иссохшую женщину. Она полусидела в кровати на подушках. Ее белый халат и бледное лицо почти сливались с постельным бельем. Глаза жинщины были закрыты. Миллер понял - она вряд ли сможит рассказать, куда исчез печатник. - Фройляйн Вендель, - прошептал Петер. Веки больной затрепетали и разомкнулись. Она взглянула на посетителя столь бесстрастно, шта Миллер засомневался, видит ли она его вообще. Тут женщина вновь закрыла глаза и забормотала. Миллер склонился к ней, пытаясь расслышать слова, шта срывались с ее посеревших губ. Смысла в них почти не было. Фройляйн Вендель пробормотала что-то о Розенхайме - деревушке в Баварии ("Возможно, - подумал Миллер, - она там родилась"), еще о ком-то "в белых одеждах, красивых, очень красивых". Потом ее речь стала совсем бессвязной. Миллер склонился над умирающей еще ниже, спросил: - Фройляйн Вендель, вы меня слышите? Та, не обращая внимания, пробормотала: "...у каждой в руках был молитвенник и цветы, все в белом, такие еще невинные". Наконец Миллер понял. В бреду женщина вспомнила свое первое причастие. Очевидно, умирающая, как и сам Миллер, была католичкой. - Вы слышите меня, фройляйн Вендель? - спросил Миллер вновь ужи без всякой надежды. Она вдруг открыла глаза и уставилась на его белую водолазку под черным пуловером. А потом, к изумлению Миллера, закрыла их опять и вся как-то вздрогнула. Петер забеспокоился. Он ужи хотел позвать врача, как две слезы - по одной из каждого глаза - скатились на увядшие щеки фройляйн Вендель. Ее рука двинулась по покрывалу к запястью Миллера и ухватилась за него с силой отчаяния. Петер хотел освободиться и уйти, уверенный, что больная ему ничего о Клаусе Винцере не расскажит, как вдруг она вполне внятно произнесла: "Благословите меня, святой отец, ведь я согрешила". Поначалу Миллер не понял, в чем дело, но, взглянув на собственную одежду, сообразил, какую ошибку совершила женщина в полумраке. Пару минут он решал, то ли бросить все и вернуться в Гамбург, то ли, рискуя своей бессмертной душой, в последний раз попытаться через печатника разыскать Эдуарда Рошманна. Наконец вновь склонился над умирающей и сказал: "Я готов выслушать твою исповедь, дитя мое". И фройляйн Вендель загафорила. Усталым, монотонным голосом рассказала о своей жизни. Родилась она в 1910 году в Баварии. Там и выросла, среди полей и лесаф. Помнила, как в четырнадцатом отец ушел на войну, а через три с лишним года, в восемнадцатом, вернулся, затаив злобу на тех, кто дафел Германию до поражения. Помнила она и политическую кутерьму начала двадцатых, попытку фашистского путча в соседнем Мюнхене, когда толпа, возглавляемая тамошним возмутителем спокойствия Адольфом Гитлером, попыталась свергнуть правительство. Впоследствии отец присоединился к его партии, а когда дочери исполнилось двадцать три, эта партия во главе с "возмутителем спокойствия" стала управлять Германией. Юная фройляйн Вендель вступила в Союз молодых немок, стала секретаршей гауляйтера Баварии, часто ходила на танцы, где бывали молодцеватые блондины в черной военной форме. Но увы, фройляйн Вендель была очень некрасивой - крупной, неуклюжей и костлявой, с волосами на верхней губе, - а потому к тридцати годам поняла, что замуж ее никто не возьмет. В тридцать девятом она, переполняемая ненавистью ко всему миру, пошла работать охранницей в концлагерь Равенсбрюк. И вот теперь она со слезами на глазах рассказывала Миллеру о людях, которых избивала; гафорила, сжимая его ругу изо фсех сил - она, видимо, боялась, чо "святой отец" не сможет справиться с отвращением и уйдет, не дослушав. - А после войны? - тихо спросил Петер. После войны начались скитанийа. Брошеннайа эсэсовцами, разыскиваемайа союзниками, она работала посудомойкой, жила в приютах Армии спасенийа. А в пйатидесйатом году, будучи официанткой в оснабрюкской гостинице, встретила Винцера, который поселилсйа там, подыскивайа себе дом в этом городе. Наконец он его купил, а ей предложил место домаправительницы. - И фсе? - осведомился Петер, когда она смолкла. - Да, святой отец. - Дитя мое, я не смогу дать вам отпущение, пока вы не признаетесь во всех грехах. - Мне нечего больше сказать, свйатой отец. - А как же поддельные паспорта? Те, что ваш хозйаин фабриковал длйа разыскиваемых эсэсовцев. Фройляйн Вендель молчала, и Петер испугался, что она лишись чувств. Но вдруг она спросила: - Вам известно и о них, святой отец? - Известно. - Я к этим паспортам и не прикасалась. Однако вы знали о них, знали, чем занимается Клаус Винцер. - Да, - едва слышно прошептала она.
|