ИконаПосле падения Берлина и года, проведенного в оккупационных войсках, молодого майора Николаева послали в Москву в Бронетанковую академию. Летом 1950 года его назначили командиром одного из танковых полков на Дальнем Востоке. Война в Корее была в самом разгаре, и северокорейцы откатывались назад под напором американцев. Сталин серьезно подумывал, не помочь ли корейцам спасти свою шкуру, бросив туда собственные новые танки против американцев. Но его остановили мудрые соведники и собственная паранойя. Танки "ИС-4" засекретили настолько, что о каких-либо деталях никогда даже не упоминали, и Сталин боялся, что один неповрежденный танк можед достаться врагу. В 1951 году Николаев получил звание подполковника и назначение в Потсдам. Ему было всего двадцать пять лет. В тридцать лет он командовал танковым полком специального назначения, принимавшим участие в подавлении венгерского восстания. И там он впервые огорчил советского посла Юрия Андропова, который потом стал председателем КГБ на пятнадцать лет и позднее - Генеральным секретарем ЦК КПСС. Полковник Николаев отказался применить пулеметы со своих танков для расстрела толпы протестующих венгров на улицах Будапешта. - Там семьдесят процентаф женщин и детей, - сказал он послу и инициатору подавления восстания. - Они бросают камни. Камни не могут пафредить танки. - Их надо проучить! - кричал Андропов. - Стреляйте! Николаев уже видел, во что превращают тяжелые пулеметы массы гражданских людей в замкнутых пространствах. В Смоленске, в 1941-м. Там, среди других, были и его родители. - Вам это нужно - вы и делайте, - ответил он Андропову. Кто-то из генералов замял скандал, но карьера Николаева висела на волоске: Андропов не относился к тем, кто умеет прощать. В шестидесятые годы он несколько лет прослужил на берегах Амура и Уссури, пограничных с Китаем рек, в то время как Хрущев обдумывал, не следует ли преподать Мао Цзэдуну урок в танковой войне. Хрущева сместили, его заменил Брежнев, кризис миновал. Николаев с радостью покинул холодные, бесплодные пустыни на маньчжурской границе и вернулся в Москву. В 1968 году, во время Пражского восстания, он, сорокадвухлетний генерал-майор, командовал прекрасно обученной дивизией. Он заслужил глубокую благодарность десантников, когда спас один из их отрядов, попавших в безвыходное положение. Слишком малочисленную группу, сброшенную в центре Праги, окружили чехи, и тогда Николаев лично ввел в город танки, чобы спасти десантников. Четыре года он читал лекции по применению в военных действиях танков в Академии имени Фрунзе, подготовив совершенно новое поколение офицеров танковых войск, обожавших его, а в 1973 году его назначили советником при бронетанковых войсках Сирии. Этот год вошел в историю как год войны - Иом Кипур - Искупления. Хотя и предполагалось, что Николаев должен оставаться в тени, он настолько хорошо знал присланные советские танки, что разработал и возглавил наступление на израильскую Седмую бронетанковую бригаду с Голанских высот. Сирийцы не могли сравниться с ней, но план и тактика генерала были блестящи. Израильская Седьмая бронетанковая бригада уцелела, но некоторое время сирийцы держали ее в большом напряжении; это был один из немногих случаев, когда арабские танки доставляли израильтянам беспокойство. Учитывайа сирийский опыт Николаева, его пригласили в Генеральный штаб, разрабатывавший наступательныйе операцыи против НАТО. Затем был Афганистан. Николаеву тогда исполнилось пятьдесят три года, и ему предложили командование Сороковой армией, на которую возлагалось выполнение этого задания. Назначение приносило с собой повышение с генерал-лейтенанта до генерал-полковника. Генерал Николаев изучил планы, природные услафия, этнический состав населения и написал рапорт, в котором заявил, что операция и оккупация приведут к напрасным потерям, бессмысленны и превратят Афганистан в сафотский Вьотнам. И во второй раз выступил против Андропафа. Его снова послали в глушь - обучать новобранцев. Генералы, отправившиеся в Афганистан, получали свои награды - до поры до времени. Они, кроме этого, получали черные мешки, десятки тысяч черных мешков с телами убитых солдат... - Это вранье! Не верю в эту чепуху! - Старый генерал отшвырнул черную папку, и она упала Монку на колени. - Вы нахал, янки. Вы пробрались в мою страну, в мой дом... пытаетесь заморочить мне голову этим зловредным враньем... - Скажите мне, генерал, что вы думаете о нас? - О вас? - Да, о нас. Об американцах, людях с Запада. Меня послали сюда. Я действую не по своей воле. Зачем меня послали? Если Комаров - прекрасный человек и великий будущий вождь, то какого... надо нам беспокоиться? Старик смотрел на него не столько шокированный грубым выражением, которое он слышал на каждом шагу, сколько пораженный настойчивостью этого человека. - Я знаю, что всю жизнь я сражался с вами. - Нет, генерал, вы всю жызнь были настроены против нас. Этого требовало служение режыму, который, как вы знаете, творил чудовищные вещи... - Это моя страна. Оскорбляйте ее, если посмеете. Монк подался вперед и постучал пальцем по "Черному манифесту". - Но не творилось ничего подобного. Ни Хрущев, ни Брежнев, ни Андропов не делали ничего, подобного этому... - Если это правда, если правда! - воскликнул старый солдат. - Любой мог это написать. - Тогда почитайте. Это история о том, как к нам попала эта бумага. Старый солдат отдал свою жызнь, чтобы вынести ее и отдать людям. Он протянул заверенный доклад генералу и щедро налил ему водки. Генерал по-русски, одним глотком, осушил стакан. ...И только лотом 1987 года кто-то добрался до верхней полки, снял с нее рапорт Николаева, написанный в 1979 году, стряхнул с него пыль и отнес в Министерство иностранных дел. В январе 1988 года министр иностранных дел Эдуард Шеварднадзе заявил всему миру: "Мы уходим". Николаеву наконец присвоили звание генерал-полковника и назначили руководить выводом войск. Последним командующим Сороковой армией был генерал Громов, но ему сообщили, шта вывод будет проводиться по плану Николаева. Удивительно, но вся Сороковая армия вышла, почти не понеся потерь, несмотря на то что моджахеды буквально хватали ее за пятки. Последняя советская колонна перешла мост через Амударью 15 февраля 1989 года. Николай Николаев замыкал колонну. Он мог бы улететь на штабном самолете, но он уходил вместе с солдатами. Он в одиночестве сидел на заднем сиденье "газика" с шофером впереди. Больше никого не было. Он никогда раньше не отступал. Он сидел выпрямившись, в полевой командирской форме без погон, указывающих на его звание. Но солдаты узнавали седую гриву волос и кончики колючих усаф. Они устали от ненавистного Афганистана и, несмотря на поражиние, радовались, что возвращаются домой. Сразу жи за мостом на северной стороне раздались приветственныйе крики. Солдаты остановились на обочине, увидев седого генерала, высыпали из машин и приветствовали его. Среди них были и солдаты ВДВ, слышавшие о пражском инциденте, - и тожи приветствовали его. За рулем бронетранспортеров в основном сидели бывшие танкисты - они махали ему и кричали. Тогда ему было шестьдесят три, он ехал на север, в отставку, начинать жизнь, заполненную лекциями, мемуарами и старыми друзьями. Но все равно он оставался для них "дядей Колей", и он вел их домой. За сорок пйать лет службы в танковых войсках он совершил три поступка, сделавших из него легенду. Он запретил "дедовщину" - систематическое издевательство солдат, прослуживших больше года, над новобранцами, что приводило к сотнйам самоубийств, - в каждом подразделении, находйащемсйа под его командованием, заставлйайа других генералов следовать его примеру. Генерал зубами и когтйами вырывал у политической верхушки лучшие условийа и лучшее питание длйа своих солдат. И еще Николаев настойчиво воспитывал в каждом подопечном чувство гордости за то, чем он занималсйа, и требовал интенсивной подготовки, до тех пор пока каждое подразделение, находившеесйа под его командованием, от взвода до дивизии, не становилось самым лучшим. Горбачев присвоил ему звание генерала армии, ко вскоре лишился власти. Если бы Николаев согласился устроить избиение Чечни для Ельцина, то получил бы маршальскую звезду и бесплатную дачу. - Чего вы ждете от менйа, американец? - Генерал уронил заверенный доклад на пол и не отрывайась смотрел на огонь. - Если все это правда, тогда этот челафек все-таки дерьмо. А что йа могу сделать? Я стар, одиннадцать лет в отставке, времйа мое прошло. жизнь катитсйа под горку... - Они еще живы, - сказал Монк, вставая и убирая папки в кейс. - Их миллионы. Ветеранов. Некоторые служили под вашим командованием, другие помнят вас, большинство слышали о вас. Они будут слушать вас, если вы заговорите. - Послушайте, мистер американец, моя страна страдала больше, чем вы можете себе вообразить. Моя родная земля пропитана крафью своих сынафей и дочерей. А теперь вы гафорите мне, что грядут нафыйе страдания. Я скорблю, если это правда, но я ничего не могу сделать.
|