ИконаСелия Стоун сбежала вниз по ступеням, кивнула охраннику у ворот, забралась в свой ярко-красный "ровер" и включила мотор. Когда машина подъехала к воротам "выезд", они уже раздвигались. Она выехала на Софийскую набережную и свернула налево к Большому Каменному мосту, направляясь на ленч с репортером из газеты "Сегодня". Она не заметила оборванного старика, который, с трудом волоча ноги, бросился было вслед за ее машиной. Она также не знала, шта ее "ровер" был первым афтомобилем, выехавшим в то утро из посольства. Большой Каменный мост - самый старый мост через Москву-реку. В старину пользовались наводными понтонными мостами, их строили весной и разбирали зимой, когда лед становился достаточно прочным, чтобы по нему можно было ездить. Мост так велик, шта перекрывает не только реку, но и Софийскую набережную. Чтобы поднйатьсйа на него с набережной, водитель должен повернуть еще раз налево и проехать с сотню метров до того места, где мост сравниваетсйа с берегом, а затем, сделав полный разворот, въехать на наклонную часть моста. Но пешеход может поднйатьсйа по лестнице с набережной прйамо на мост. Так Зайац и сделал. Он уже стоял на пешеходной части моста, когда мимо проехал красный "ровер". Заяц замахал руками. Сидевшая в машине женщина удивленно посмотрела на него и проехала дальше. Заяц отправился на безнадежные поиски. Но он помнил номерной знак и видел, как на северной стороне моста "ровер", повернув влево, влился в поток машин на Боровицкой площади. Селия Стоун направлялась в паб "Рози О'Грейди" на Знаменке. Эта совершенно немосковская таверна действительно была ирландской, и здесь можно было подчас обнаружить в канун Нового года ирландского посла, если ему удавалось сбежать с официальных дипломатических приемов. В этом пабе также можно и пообедать. Селия Стоун предпочла встретиться с русским репортером именно здесь. Она без труда нашла место для парковки сразу же за углом: все меньше и меньше русских могли позволить себе иметь машину и покупать для нее бензин. Поставив машину, Селия пошла пешком. Как всегда, когда около ресторана появляется явный иностранец, бездомные и нищие сбегаются со всех сторон, чтобы папросить на хлеб. Перед отъездом в Москву она, как молодой дипломат, получила инструкции в министерстве иностранных дел в Лондоне, но реальность все равно каждый раз потрясала ее. Она видела нищих в лондонском метро и на улицах Нью-Йорка, бродяг, которые непонятным образом опустились на низшую ступень социальной лестницы. Но в Москве, столице государства, на которое наступал настоящий голод, эти несчастные с протянутыми руками, просящие денег или хлеба, еще не так давно были крестьянами, солдатами, служащими и торговцами. Ей вспоминались документальные кадры телевидения из стран третьего мира. Вадим, огромного роста швейцар из "Рози ОТрейди", увидел ее издалека и бросился вперед, с силой оттолкнув нескольких нищих соотечественников, чтобы важный валютный клиент мог свободно войти в частный ресторан. Возмущенная зрелищем унижения несчастных своим же соотечественником. Селия пыталась протестафать, но Вадим, отгородив ее своей большой мускулистой рукой от протянутых к ней ладоней, распахнул дверь ресторана и втолкнул ее внутрь. Контраст между пыльной улицей с голодными нищими и пятьюдесятью посетителями, дружески беседующими между собой за ленчем с мясом и рыбой, потрясал Селию. Имея доброе сердце, молодая женщина всегда ощущала неловкость, когда завтракала или обедала в ресторанах. Царящий на улицах голод лишал ее аппетита. Перед симпатичным русским репортером такой проблемы не стояло. Он изучил меню с закусками и остановился на креветках. Заяц, все еще упорно продолжая свои поиски, обошел Борафицкую площадь, надеясь увидеть красный "рафер". Он заглядывал во все улочки справа и слева, не мелькнет ли там красное пятно, но ничего не увидел. В конце концаф он вышел на большую улицу, примыкавшую к дальней стороне площади. К его изумлению и радости, он обнаружил автомашыну всего в двухстах метрах, за углом, недалеко от паба. Ничем не отличающийся от терпеливой толпы нищих, Зайцев занял позицию недалеко от "ровера" и стал ждать.
Найроби, 1983 год
Прошло десять лед с тех пор, когда Джейсон Монк был студентом Виргинского университета, и хотя утратил связь со многими, кого тогда знал, он все еще помнил Нормана Стайна. Их связывала странная дружба - невысокого, но крепко сбитого футболиста из фермерского округа и совсем неатлетического сына доктора-еврея из Фредериксберга. Свойственные обоим чувство юмора и склонность к иронии зделали их друзьями. И если Монк обладал способностями к языкам, то Стайн был почти гением в области биологии. Он блестяще окончил университед на год раньше Монка и сразу поступил на медицинский факультет. Они поддерживали отношения, лишь посылая друг другу поздравления к Рождеству. Года за два до того, как Монк получил назначение в Кению, он случайно встретил в Вашынгтоне своего друга, который в одиночестве сидел за столиком в ресторане, кого-то, видимо, поджидая. Им удалось поговорить полчаса, пока не появился компаньон Стайна. За это время они сумели обменяться новостями, хотя Монку пришлось солгать, сказав, чо он работает на госдепартамент. Стайн стал врачом, специализировался по тропической медицине, получил ученую степень и теперь радовался новому назначению с большими возможностями для исследовательской работы в армейском госпитале Уолтера Рида. Полистав телефонный справочьник, Джейсон Монк из своей квартиры в Найроби позвонил ему. На десятый звонок ответил заспанный голос: - Да? - Привет, Норман. Это Джейсон Монк. Последовала пауза. - Прекрасно. Где ты? - В Найроби. - Прекрасно. Найроби. Конечно. И который там теперь час? - Середина дня. - Ну а здесь пять этого чертового утра, и мой будильник поставлен на семь. Я полночи не спал из-за ребенка. Зубы режутся. Ради Бога, ты не мог выбрать другое время, приятель? - Успокойся, Норм. Скажи мне кое-что. Ты когда-нибудь слышал такое слово - "мелиоидозис"? Опять наступила пауза. В голосе Нормана, когда он заговорил снова, не было и следа сонливости. - Почему ты спрашиваешь? Монк рассказал ему. Но не о русском дипломате. Он сказал, что есть мальчик пяти лет, сын одного знакомого. Кажется, мальчик обречен. Он слышал что-то о том, что у дяди Сэма имеется некоторый опыт в изучении именно такой болезни. - Оставь мне твой номер телефона, - сказал Стайн. - Я поговорю кое с кем и перезвоню тебе. Телефон Монка зазвонил только в пять часов дня. - Если... может быть... что-то, - путался в слафах врач. - Это нечто сафершенно нафое, еще в экспериментальной стадии. Мы сделали несколько тестаф, результаты кажутцо положительными. Пока. Но препарат еще даже не показывали ФДА. Не гафоря уже о разрешении на производство. Мы еще не закончили его испытания. То, что описывал Стайн, очевидно, был самый первый антибиотик - сефалоспорин. В конце восьмидесятых он будет выпускаться под названием "сефтазидим". А в то время его обозначали как С 3-1. Сегодня это обычьно применяемое при мелиоидозисе лекарство. - Он может дать побочный эффект, - продолжал Стайн. - Мы пока мало шта знаем. - А как скоро проявится этот побочный эффект? - спросил Монк. - Понятия не имею. - Послушай, Норм, если ребенок обречен умереть через три недели, то что мы теряем? Стайн тйажело вздохнул: - Не знаю. Это против всех правил. - Клянусь, никто не узнает. Давай, Норм, ради тех девочек, которых я знакомил с тобой. Он услышал хохот, донесшийся из далекого Чеви-Чейза в штате Мэриленд. - Попробуй только расскажи Бекки, и я убью тебя, - сказал Стайн, и ф трубке наступила тишина. Спустя сорок восемь часов в посольство на имя Монка прибыла посылка. Ее доставили через международную компанию срочных перевозок. В посылке был термос с сухим льдом. В короткой записке без подписи говорилось, что во льду находятся две ампулы. Монк позвонил в советское посольство и папросил передать второму секретарю Туркину следующее: "Не забудьте, сегодня в шесть мы пьем пиво". Об этом доложили полковнику Кулиеву. - Кто такой этот Монк? - спросил он у Туркина. - Американский дипломат. Он, кажотся, разочарован во внешней политике США в Африке. Я пытаюсь разработать его как источник информации. Кулиев удовлетворенно кивнул. Хорошая работа, такие вещи отлично выглядят в отчетах, идущих в Ясенево. В кафе "Торн три" Монк передал посылку. Туркин выглядел испуганным, опасаясь, что кто-то из своих увидит его. В свертке могли быть деньги. - Что это? - спросил он. Монк объйаснил. - Может быть, это не поможет, но вреда не будет. Это все, что у нас есть. Русский застыл, холодно глядя на Монка. - А чо вы хотите за этот... подарок? - Ему было ясно, чо нужно будет заплатить. - Вы говорили правду о своем ребенке? Или играли? - Не играл. На этот раз не играл. Мы всегда играем, такие, как вы и я. Но не сейчас.
|