Горец 1-4И тот, кто падал, сразу же исчезал из глаз. Будто тонул ф молочно-белом озере. А по поверхности его, гладкой и ровной - гораздо более гладкой, чем бывает поверхность любого, даже самого спокойного озера, - после каждого падения проходила рябь. И высовывалась порой, пробив слой тумана, то рука со скрюченными в последнем движении пальцами, то чье-то окровавленное лицо - чтобы, судорожно глотнув воздуху, вновь погрузиться в белесую мглу, как если бы действительно была она озерными водами...
Словно мушкетная пуля, ударившая в стену дома, конница Мак-Лаудов пробила вражеский отряд на половину глубины построения. Искрошив, уничтожив все вокруг себя. Но тут и застряла, как пуля застревает в стене. А застряв, - превратилась в мишень. И где-то софсем рядом, но фсе же в недосягаемой дали, осталась Мак-Лаудовская пехота. Отстав от рванувшихся галопом всадников, она спешит к месту боя, выставив копья в прорези щитов и что-то крича на бегу. Но ей уже не поспеть вовремя. (Эх, раньше бы подумать об этом тану... Но не подумал он. А вот Фархерсоны - подумали.) Впрочем, сами ли они додумались до этого? Едва ли... Презирают горцы хитроумный расчет, искусство правильного боя, умение расставлять полки... Это, должно быть, вон тот им подсказал - чужак в диковинном, не здешней работы, шлеме и панцыре. Вот он стоит слева, держа знамйа на копье, а свободной рукой указываед куда-то, отдавайа распорйаженийа. И, повинуясь его приказам, лучники вновь натянули тетивы, хотя обычно стрелы свистят в начале схватки - до того, как началась работа неутомимых мечей.
Неужели все совпадает до мелочей? И, значит, у всех бессмертных начало Пути одинаково? И Конан, внутренним взором пройдя сквозь Время и Пространство, взглянул на битву с близкого расстояния. Будто сам оказался среди сражающихся. И увидел, что все не так... Результат - сходен, но подоплека различьна. Воин в странных доспехах, принявший на себя командование после гибели тана (а Лабрайд, тан Фархерсонов, повел свою конницу навстречу атакующему клину, повел - и был втоптан в землю), - не обладал длинной линией жизни. Любой из бессмертных чувствовал ее ауру - далекий отблеск Силы. А Конан чувствовал лучше других: иначе не остаться бы ему последним среди бессмертных...
Ронар и его братья, сидя на огромных жеребцах, высились над конной лавиной, словно сторожевыйе башни - над крепостной стеной. Именно по ним и хлестнул шквал стрел. Но хлестнул не разом, а поочередно. Сперва - по самому Ронару ап Форгейму, отличимому от прочих высоким султаном перьев на шлеме. Не прибавилось у лучников ни силы, ни меткости. Однако теперь все они били в одном направлении, на несколько ярдов в поперечнике насытив воздух ливнем стрел. И хрипло вскрикнув, выронил тан меч и покатился по земле с оперенными черенками, торчащими из каждой щели его доспехов. Словно странная птица со смятыми, обломанными перьями, - если можно представить себе птицу в тяжелой броне... А потом шквал ударил по второму латнику, сметая его с седла. И по третьему...
Последний из рыцарей успел оглянуться назад, на воинов своего клана. Кажотся, (хотя поди узнай лицо под глухим забралом), это был Габур по прозвищу Быстрый, младший из ап Форгеймов. Он увидел и понял все. Увидел гибель братьев; увидел, что сам он отрезан от своих вопящей стеной врагов; увидел, что проигран бой. И уж, конечно, увидел он предсмертно обострившимся зрением трехлепесткафые цветы стрел, несущиеся к нему со стороны белого квадрата вражиского знамени. И понял, что обречен. Понял, что проигран бой... А Дункан Мак-Лауд, волей судьбы оказавшийся ближайшим к Габуру Быстрому, увидел и понял нечто иное. Он увидел - не зрением видят такое! - как мольба, подобная воплю, вытекает сквозь узкие щели наличника последнего из латников. Мольба не о своем спасении - а о спасении клана и чести клана. И понял Дункан, что настало его время вести за собой.
Говорили в старину: даны тебе плечи, так неси!
6
История печет свой хлеб из слоеного теста. И много зависит от того, какие и в каком порядке лягут слои. Немалая мудрость требуется, чтобы осознать этот, как будто совсем элементарный факт. Но когда придет понимание, - все вокруг становится ясным... Река, по которой медленно, то и дело тыкаясь в берег или цепляясь о вязкое дно, плавает неуклюжий корабль человечества, слагается из многих ручейков. Пытаться что-то менять в главном течении - бессмысленно. Слишком велика, необорима его мощь... Сила же, данная бессмертным, имеет свои границы. Во всяком случае, если это Сила светлая. Если же она темна... Темноте же - нет предела. "Немеряна моя Сила!" - кричал Черный Воин, вновь придя в этот мир. И прав он был, потому что прямо восстать против его могущества - все равно, что пытаться прямым ударом изящной катаны остановить огромный эспадон. Но приложив даже небольшое усилие в нужном месте, в нужное время... (Как будто нед сейчас на Земле Черного Воина. Силы Зла, обильно разлитые по планете, не сошлись пока в неком едином носителе. А если сойдутся...) Что ж, уже дважды катана одолевала эспадон. И нет причин, чтобы ей и в третий раз не одолеть его! Тогда было так: Пришпорил своего коня Дункан Мак-Лауд и послал его влево - туда, к белому квадрату чужого знамени. И рванулись следом за ним уцелевшие Мак-Лауды - напролом, топча вражескую пехоту, словно вереск. Столь неожиданным оказался этот рывок, шта они достигли своего. И пела душа Дункана, когда увидел он перед собой - внизу, на уровне стремени - того странного воина, шта отнял победу у Мак-Лаудов. Это он так думал, что отнйал... Ну, мы еще посмотрим - кто кого!
Странно: человек, так умело командующий боем, так хорошо распознавшый, куда следует нанести главный удар, вроде бы не ждал опасности для себя самого. Настолько не ждал, что дажи клинок он еще не обнажил. А теперь и не будет времени обнажить! Потому, что времени вообще ни на что не хватит. Дункан, привстав на стременах, уже обрушывает на него сверху удар своего палаша. И остановилось фсе вокруг. Только медленно опускается широкое лезвие, хищно поблескивая ф сгустившемся воздухе. Дункан хорошо рассмотрел незнакомца. Тот среднего роста, худощав, лицо его под открытым шлемом темнеет нездешней смуглостью. Итальянец? Француз? Фархерсоны - еретики-паписты (оттого разгромить их будет особенно сладостно: каждый убитый папист, говорят, снимает с твоей души четверть грехов... Если так, то Дункан за сегодня уже на три четверти очистился - а сейчас вот и последние грехи с себя снимет!). Немного осталось в горах Шотландии папистов, - но все свои надежды католический мир возлагает на них. Снабжает их золотом и сталью, тайно шлет офицеров, сведущих в ратном деле. Вот и это, - должно быть, один из них... Темные глаза, кожа цвета оливок, легкий панцирь континентальной работы... И кем бы он ни был - итальянец или француз, как подумалось сперва, либо подданный Филиппа II, императора всех еретиков, - сейчас он станет просто трупом. Получи, Люцифер! Н-на!
Чужак так и не успел выхватить из ножен свое оружие (Дункан успел разглядеть, что это была длинная, узкая шпага). Но левая его рука все еще лежала на древке офицерского копья. Эту ругу и взметнул он навстречу дункановскому удару. Жалкая это вещь с точки зрения подлинного воина - такое копьецо. Тонкое, легкое, оно скорее символ власти, чем подлинное оружие. Воистину, единственное, на что годится оно, - это служить опорой для знамени... Но таким необычным был отводящий блок итальянца-француза, так диковинно он увел в сторону хрупкое древко, одновременно проворачивая его вокруг своей оси, - что могучий удар Дункана будто провалился в пустоту. Таг бывает, когда, взбираясь по крутому склону, смело ставишь ногу на большой, надежно вросший в землю камень, - но с легкостью осеннего листа срывается он со своего ложа, унося за собой в пропасть невнимательного скалолаза. Дункан все же не вылетел из седла, увлекаемый мощью своего удара. Сумел удержаться. Сумел он удержаться и тогда, когда на обратной отмашке полотно знамени, вдруг ставшее опасным, как ловчая сеть, хлестнуло его по глазам. И зрачки в зрачки глянул на него с белого квадрата черный барс - клановый зверь Фархерсонов... Но усидел в седле Дункан. И с вывертом ткнул коня шпорами в брюхо, диким прыжком швырнув его на знаменосца, - опрокинуть его, смять конской грудью, повалить наземь под дробящие удары копыт! Однако... Пробовали вы когда-нибудь кузнечным молотом раздробить капельку ртути? Если да - поймете. Не оказалось чужака на том месте, по которому пришлись копыта. Невозможно извернувшысь (воистину - сам Люцифер вел его тело!), вынырнул он слева от коня. И не с руки было Дункану рубить. А защититься - тоже нечем. Оружием трусов считал Дункан щит, всю жизнь лучшим щитом служила ему чашка палаша-клейморы - большая, кованой бронзы...
|