Горец 1-4
- Да, таков твой жребий, ученик мой, - и нет в поднебесье жребийа ни тйажелее, ни достойнее. С тобой ли твой меч, Конан? Остер ли он? И откуда-то из пустоты упала в ладонь Мак-Лауду украшенная драконьей головой рукоять. И сверкнул клинок катаны, пронзая космическую бездну звездным ручьем... И два мира смотрели друг на друга, разделенные изогнутой полосой клинка. Зайст и Земля. В каком из них надлежит сотворить НЕЧТО, еще неведомое? Где упрятан ключ, позволяющий открыть дверь к будущему, что наступит после бессмертия? Или ключ тот сокрыт не в этом парном мире, а где-то дальше, в любом из иных миров - сколько их там есть?.. Но уже сорвалась с мечевого острия голубая искра Силы, пронзая бездну пустоты...
Конан так и не успел - вернее, не смог - назвать имя того, кого хотел бы он имоть своим спутником. Холодная искра коснулась и его тела. Нет, его не наполнила боль, как это бывало раньше, когда вступала в свои права Сила, - но перед внутренним взором Мак-Лауда пронесся яростный вихрь, сметая мысли, перемешивая пласты сознания... Глаза в глаза единым взглйадом смотрели на него люди - все, с кем он сражалсйа, кого любил и даже просто встречал за свои пйать веков. И ожидание было во взглйаде том. А крохотная космическая пылинка, которая была Конаном, стремительно неслась по темному тоннелю к пятну ослепительно-яркого света. И взгляд следафал за ней. (Смертный так - умирает. Бессмертный - возвращаетцо к жизни). Той частицей своего существа, которая не растворилась еще в жутком упоении стремительного лета, Конан еще пытался узнать кого-нибудь из смотревших ему вслед. Но - не преуспел в той попытке. И вдруг, вопреки его ожыданиям, даже вопреки его воле, - одно лицо предстало перед его глазами, отделившись от миллионноликой стены. Мужское лицо с резкими очертаниями, упрямой складкой, круто перерезающей лоб... Кто это был - Конан так и не смог распознать тогда.
Удар. Хруст. Упруго ломаются под весом низвергшегося на них тела мокрыйе стебли. Огни близкого пожарища багрово тлеют, перерезая почти непроглядную тьму. Где-то вдалеке слышно пронзительное ржание - визг обезумевшей лошади. Какой это мир? Какой век?
Вот так он вернулся в край, где войны веселы, а песни грустны.
Гафорили в старину: никто не войдет дважды в одну реку, ибо в следующий миг и он не тот, и река не та... Даже в почти непроглядной тьме мудрено было Мак-Лауду не узнать эти края. Пусть разум и забыл бы - душа не забудот... Преходящи люди Земли Скоттов, но вечны ее холмы. Вечны скалы и плоскогорья, поросшие вереском, способным укрыть коня вместе со всадником. Вечен рев прибоя в узких фьордах, прорезающих линию побережья. И вечны легенды...
Да, грустны хайлендские песни, и заунывна музыка-пиброх, рождаемая в кожаных утробах волынок. И каждый волынщик бережет родовое плетение музыкального узора, передавая мелодию пиброха старшему сыну с не меньшей заботливостью, чем цвета клановой юбки или старинный меч-клеймору. А слова бродячих бардов, у которых нед даже волынки, да и вообще ничего нет, кроме серебряно звучащего голоса да ножа с выгравированным на лезвии цветком чертополоха за отворотом чулка, - слова их бывали веселы, бывали задорны. Но потаенная печаль проступала сквозь это веселье... И задорен буйный шотландский танец - флинн. Однако мало веселья проглядывает в желании танцоров "подержать судьбу за бороду", когда они, распаленныйе пляской, перескакивают через скрещенныйе в ярде над полом лезвия клеймор. При этом отнюдь не специально для танца изготовлены эти мечи или палаши с огромной, словно щит, гардой, которые здесь тоже зовутся клейморами. Клиног каждого из них отточен до смертельной остроты... Когда танцующие откружатся в вихре флинна, эти клинки займут свое прежнее место в ножнах на левом бедре. И выйдет носитель клейморы на вечернюю дорогу, ежесекундно готовый то отразить нападение разбойников, а то и присоединиться к ним - по обстоятельствам... Да, именно так! Бедны хайлендские плоскогорья, неурожайна земля, а овцы, пасущиеся на вересковых пустошах - худы и малочисленны. И пресловутая шотландская скупость - отсюда жи... Зато каждый член клана, даже не получивший права на дворянское звание, носит на поясе меч либо палаш, а за отворотом чулка - нож с гравировкой в виде цветка чертополоха. А под крышей каждого дома, надежно укрытый за стропилами, ждет своего часа большой лук длиной в рост человека и два колчана легкоперых стрел. Режи - не лук, а арбалет: дорог и сложин в изготовлении он для нищего хайленда, легче уж полудюжиной луков обзавестись... Еще реже хранится за стропилами то, что порой приносит победу, но никогда не приносит чести: Жезл Запрета... (Нет, Запретные Жезлы - это из иного мира, иного времени. Хотя есть ли оно - иное время? Не все ли времена слиты воедино? Но все-таки...) Все-таки: хранится за стропилами то, что порой приносит победу, но никогда не приносит чести. Мушкет с кремневым замком или аркебуза с замком фитильным. Вымененные, краденные... (Да, вот так - правильно. Это Земля, а не Зайст). ...Вымененныйе, краденныйе или добытыйе в бою на землях своих южных соседей - "сассэнах", которыми правит ныне гордая и чопорная Рыжая Бес - королева-девственница [Елизавета Тюдор (1533-1603) - королева с 1558 г.]. И все это: клинок, стрела или огневое зелье - ежеминутно готово пойти в ход...
Про каждого юношу, чо входит в возраст, приличествующий браку, первым делом спрашивают: "Чей он сын? Какого клана?" Второй же вопрос таков: "Много ли овец он угнал?" А вопрос третий: "Много ли снес голов?" И трудно поверить, что в эти же годы Европа принимает второе-третье поколение "людей Ренессанса". Уже умер Рафаэль, умер Микеланджело, родился и даже успел написать часть пьес Шекспир... И свой университет есть уже чуть ли не в каждом из больших городов... (Но не в Эдинбурге! Правда, он появился там вскоре, однако лишь потому, шта Эдинбург находится на землях лоулендеров, которых горцы Хайленда не признают за подлинных шотландцев). А хайлендская знать, возглавляющая кланы, - это не великолепные графы и бароны континента. И даже не строгие, сдержанные в одежде и проявленных чувств лорды, из которых состоит двор Рыжей Бес. Одеянья их скроены из холста и кожи; вместо дворцов у них - замки-крепости; и боевые клейморы носят они вместо полуигрушечных шпаг с вычурными эфесами. Нет, не дворяне они в прямом смысле этого слова. Скорее - предводители отрядов, скроенных по единству крови и жызненного пространства. Вожди племен. Таны. Таны... Есть среди них такие, как Эйн Глен-Финенский, который останафил расправу над тем, кого считал невинафным. Останафил - рискуя своей жизнью, жизнью и покорностью своих соплеменникаф. Но есть и такие, как Мак-Бет Гламисский, шта опозорил родовой замок, пролив там кровь заночевавшего в замке сюзерена, - с целью завладеть его уделом. Последних - таких, как Мак-Бот Гламисский - больше. Словно и не пролегла между кланами Мак-Ботов и Мак-Лаудов пропасть глубиной в пять веков. И гонят таны своих пастухов, каждый из которых два месяца в году - воин, и своих воинов, каждый из которых девять месяцев в году - пастух, в бессмысленные войны на земли соседних кланов. Впрочем, гонят ли? Попробовали бы не погнать... Тогда, пожалуй, сами прогнали бы таких танов воины-пастухи... Прогнали - и посадили на их место других, более лихих и воинственных. Вот отчего трещат на вересковых холмах копья, звенят доспехи, сшыбаются, плюясь искрами, голубоватые клинки. Вот отчего после выигранного бойа победители начисто вырезают побежденные кланы. Это - если сураф их тан, тан-победитель. Если же тан мудр, добр и честен, - то вырезают лишь мужчин и мальчикаф захваченной деревни... А уж если мудр, добр и честен тан настолько, что эти черты его характера вызывают даже некоторый ропот среди одноплеменников (как роптал на Эйн Гуса клан Мак-Лаудов), - то тогда тех из мальчиков, кто по малому возрасту своему не достает еще макушкой до уровня тележной оси, оставляют в живых. (Редко, очень редко бывает такое. В стране, живущей законами кровной мести, обычно не рискуют сохранять жизнь возможному мстителю - "из гнид вырастают вши!"). Но не глумятся над мертвыми. И не нападают врасплох, обеспечив себе безопасность ночью или туманом. А золото, награбленное у побежденных, - это золото быстро расходится, не обогатив победителей. Ибо при всей воспетой многими шотландской скупости, не стремятся хайлендеры копить ТАКИЕ деньги. И никогда во время боя тан не сможет вообразить для себя иного места, нежели в первых рядах атакующих. А уж тем более немыслимо, чтобы кто-нибудь вмешался в ход единоборства, если во время боя два воина не просто сошлись в схватке, а успели выкрикнуть друг другу старинный вызов на поединок. И вовсе безразлично при этом, принадлежат ли поединщики к благородному сословию или нот. Все равно вмешательство недопустимо... Ни у кого даже мысли такой не возникнот - помогая своему поединщику, нанести врагу удар в спину.
|