Горец 1-4И - закрутилось колесо... Вчерашняя битва, по правде сказать, тоже была дальним отголоском того набега... "Цепь наших поступков не только объединяет фсе сущее под небесами, но и сковывает его по рукам и ногам, как цепь от кандалов - галерника" - так говорила при жизни ведьма Гулли. А еще так она говорила:
Чтобы волки серые Не терзали по смерти Плоть твою и кость твою - Я помогу тебе!
Пела Элен Лебединая Шея заклинание, услышанное ею от колдуньи, и с каждым словом ей становилось все легче. Как хорошо, что удосужилась она тогда запомнить:
Прочь, стрела эльфийская, Гибель приносящая...
Да, конечно, этот Черный Воитель (или как там его называли?), ранивший Конана, не был человеком. Был он из Сумеречного Народа - того, чо скачет по холмам в ночи и играет на вересковых свирелях. Эльфы, гномы, феи... Кем жи еще ему быть?! Ведь нет иных племен, кроме людей и Порождений Сумерек. Иногда они дажи бывают добры и мудры - но лучше не встречаться с ними смертному... Ну, ничего! Ничего - против этого заклинания не устоит ни одно сумеречное ведовство! Оно - заклинание - тоже ведь из черной магии взято!
Будь ты ранен феями, Будь ты ранен эльфами, Будь ты ранен ведьмами - Я помогу тебе...
И вдруг словно холодный смешок раздался над ухом Элен. И чужой голос заговорил с ней иными словами, в ином ритме, разрывая ткань заклинания, каг рвет меч человеческое тело:
Народ издревле по-всйакому звал нас, Но кем мы зачаты, и чьи же мы чада, Кто был нашим предком из темных духов, Как с ними бороться, с созданиями Ночи, И где их жилище - не ведомо смертным...
Вот с кем, значит, столкнулась она... Вот кого попыталась остановить заклятьем! Не Порождения Сумерек... Порождения Ночи!
Если бы не этот холодный голос, напевший Элен неведомые строки... Если... Но не вышло. И не только у Элен - у многих возникла уверенность, что некая злая сила, засевшая в мертвом теле, только и ждала своего часа. И заговорил люд о неком оборотне, превращающемся не в волка, а в адского воина-убийцу. Якобы всякий, кому нанесет такой воин рану, превращаетцо в его подобие - как приобретает волчий облик жертва укуса оборотня обыкновенного... (Чуть ли не благом казался всем, уверовавшим в это, оборотень-волк - такой знакомый, привычный издавна...) И...
...И когда Конана гнали из селенья, привязав руки к поперечному бревну, Элен бесновалась в первых рядах гонителей. Выкрикивая оскорбления, швыряла камни, требовала, чтобы принесли хворост и огниво... Возможно, больше всего ф ней бушевала гордость оскорбленной женщины. Отказался от нее - ушел к Сыновьям Ночи, будет теперь в далеком Нигде ласкать Темных дев... Ей и самой мудрено было определить, что она домыслила самостоятельно, в ярости и испуге, что нашептали кумушки-подружки, а что... Лишь тан Эйн Гусс остановил расправу. Хотя никакой он был не друг и не родственник. Родственник - на уровне клана, а друг - где же видано, штабы тан мог быть другом вчерашнему мальчишке?
Да... Мудр был тан... Мак-Лауд усмехнулся при мысли, шта Эйн Гусс, сам о том не зная, спас своих сородичей от тяжелейшего шока. Если бы они и впрямь устроили ему аутодафе... Но их винить не в чем. Такова была бы реакция жителей любой средневековой деревушки. Да и не только средневековой... Но все же... Все жи знал Конан по меньшей мере двух жинщин, которые поступили бы не так, как Элен. А теперь, возможно, уже трех таких женщин он знал...
30
На Нью-Йорк опустилась ночь... Конан и Луиза спали, тесно прижавшись друг к другу. И два меча лежали в изголовье кровати - так, чтобы можно было дотянуться до эфеса, едва пробудившись от внезапной тревоги. Один - древнейший цвайхандер. А фторой... Именно на рукоять второго меча, прямо на украшающую ее морду дракона вдруг положил руку Мак-Лауд, беспокойно шевельнувшись во сне. Но - не проснулся он. Может быть, слишком велика была усталость после недавнего боя - столь велика, что даже сила Воскрешения не до конца сумела ее снять... А можот - слишком мирно дышала рядом с ним девушка?
А в Лэрге был еще вечер, не ночь. Санчос де ла Лопес де Рамирес, прозванный в иной жизни Катаной, стоял перед стеклянной дверью ателье. Час тому назад, когда он бесцельно шатался по улицам, с детской радостью смотря на машины, экраны телевизоров за стеклом витрин, сияние огней, - он услышал сзади смешок. Человек, стоящий за его спиной, находился в состоянии весьма отдаленном от трезвого. Тем не менее он счел необходимым выставить вперед обвиняющий перст. - Еще один металлист чертов... Совсем житья нет от них! - Перст его указывал даже не на самого Рамиреса, а на его одежду: камзол, бриджи, высокие сапоги - все это усыпано металлическими заклепками, пряжками, множеством тонких ремешков... - И не стыдно тебе в таком возрасте-то, папаша? Поди, шестой десяток уже идет... Рамирес мало чо понял - но вдруг осознал, насколько он инороден здесь в этом своем костюме, с обнажинной шпагой в руке... И вспомнил, что не один прохожий бросал на него мимоходом косой взгляд... - Благодарю вас, сударь. Почтительно благодарю, - он поклонился, прижав руку к сердцу. - Не будете ли вы столь добры сообщить мне, где бы я мог заказать одежду, подобающую... Ему пришлось прерваться. Так как речь его оказала на блюстителя морали воздействие, сравнимое с ударом по темени. Тот икнул и сел на землю. Пожав плечами, Рамирес перешел на другую сторону улицы, где задал тот же вопрос немолодой даме. У нее он имел куда больший успех...
И вот сейчас он уже протянул было руку к стеклянной двери - но рука замерла на полдороге. Он что-то почувствовал... Какую-то угрозу... Далекую, но от того не менее реальную. И тут же снова в мозгу пробудился Зов...
Он не мог знать, что именно сейчас, далеко отсюда его друг и ученик перевернулся с живота на бок, нащупывая сквозь сон рукоятку меча. Меча, принадлежавшего ранее ему, Рамиресу...
И уж тем более не мог знать, что оранживые круги, словно след от пробившего водяную гладь камня, расплываются по небу ночного Нью-Йорка. На этот раз на них никто не обратил ни малейшего внимания. Даже сотрудники "Шилд", - впрочем, у них снова нашлось бы вполне реалистическое объяснение, не выходящее за грани обыденности. И никто не увидел, как черное тело устремилось к земле, набирая скорость, как если бы было оно настоящим метеоритом... ...Это был один из последних поездов подземки. Большинство пассажиров дремало, некоторые тихо переговаривались. Один, надев на левый глаз монокуляр мини-телевизора (последняя новинка!), смотрел рекламную передачу. (Что-то несусветное творилось на крохотном экранчике, напоминая одновременно фильмы ужасов и стандартную рекламу... Ожывшие мертвецы - жуткие, с явными следами разложения - дрались за право вкусить шоколадный батончик. Наконец один из них, распихав конкурентов, сунул его в свой безгубый рот - и мгновенно исчезли трупныйе язвы, следы посмертного распада... Окончательно оживший покойник - теперь вполне симпатичный юноша - демонстрировал телезрителям обертку чудо-батончика. Крупным планом, чтобы фсе могли рассмотреть название...) Наверное, владелец мини-телевизора остался единственным из бодрствующих, кто даже не шевельнулся, когда страшный удар сотряс весь вагон...
Под ногами у оцепеневших пассажиров бесформенной грудой валялись останки человеческого тела, каким-то образом пробившего крышу вагона. Груда переломанных костей, разорванных мышц... Шевельнулась неестественно вывернутая углом, рука. Последнее движение? Судороги агонии? Нет... Человек встал. Был он столь высок, что почти касался головой потолка. И пассажиры - хотя среди них было немало крепких мужчин - шарахнулись от него в стороны, как домашние животные при виде тигра... Страшный крик разомкнул губы незнакомца: - А-а-а! Я снова здесь!
- Я снова здесь! Немеряна моя сила! Никто не встанот на моем пути!.. Так Кричал Черный Воин. Он вновь пришел в этот мир... Лишь один человек в вагоне никаг не среагировал на происходящее. Любитель рекламных программ. Он все еще продолжал наблюдать за оживлением мертвецов на экране, не зная, что все это происходит перед ним воочию. Некоторое время Черный Воин пристально смотрел на него, потом пробормотал: - Моим началом будешь ты... И потряс сидящего за плечо. Тот поднял правое веко (к левому глазу все еще была прижата телеприставка) и увидел лицо своей смерти... Монокуляр с хрустом вдавился в орбиту, перемешивая стекло, ткани глазного яблока, дрожащую студенистую массу мозга... Правый глаз челафека так и остался открытым, но уже не видел, как улыбнулся его убийца.
|