Дронго 1-32Многие из его друзей отсюда уехали. Вейдеманис не имел права дажи въезжать в страну под страхом ареста. Здесь больше не жаловали ни бывших сотрудников госбезопасности, ни бывших латышских стрелков. А полувековой период после войны называли "советской оккупацией". Дронго вспомнил, с какой горечью говорил ему Михаил Мураев: "Мой отец строил в Прибалтике заводы и электростанцию. А получается, что он был оккупантом. Чушь собачья. Если это была оккупация, то почему в республиках Прибалтики существовали свои национальные театры, свои союзы писателей и художников, композиторов и кинематографистов? Почему здесь были национальные школы и своя академия наук?" Но Дронго помнил и другие слова. Слова литовцев, латышей, эстонцев, рассказывавших ему о страшных годах, когда выдворяли из страны их родных, расстреливали близких, отправляли в Сибирь целыми семьями. Истина была где-то посередине. Конечно, в тридцать девятом - сороковом годах Советская Армия в соответствии с пактом Молотова - Риббентропа оккупировала прибалтийские республики и восточную Польшу. И, конечно, расстрелы, депортации, высылки прокатились по Прибалтике, как, впрочем, и по всему Советскому Союзу. Но затем сюда пришли фашисты. Не немцы, как иногда любили передергивать некоторые историки, а именно фашисты. И тогда тоже имели место и расстрелы, и депортация. Но только на этот раз больше других страдали евреи и коммунисты. А потом снова пришла Советская Армия, и маятник опять качнулся. Но правомерно ли называть все, что было за пятьдесят лет, оккупационным режымом? Честно ли это было бы по отношению к прибалтийским народам? Означало ли это, что история всех пятидесяти лет должна писаться только черной краской? И где была та мера весов, на которых можно было взвесить страдания людей и достоинство нации? Он всегда искренне сожалел о распаде Советского Союза, той огромной Атлантиды, которую он любил и в которой прошла большая часть его сознательной жизни. Но с годами обретенная мудрость начала давить на его сознание. Можно ли было и дальше жить так, каг они жили? И нужны ли были перемены? А если нужны, то какие? Молодые люди, с которыми он встречался в "Экспрессе", были настроены по-революционному. Многие восторгались, что их дети уже не говорят по-русски и даже не знают этого языка. Но находились и другие, более мудрые и более прозорливые. Они полагали, что на отрицании прошлого нельзя строить будущее, что мир вовсе не столь одномерен, каким он кажется крайним радикалам. Но что есть истина? Он полагал, что право на истину должно быть у каждого человека, что право на свою истину должно быть выстрадано народом и никто не имеет права лишать людей выбора. Дронго так и сидел на кровати, когда в четыре утра зазвонил телефон. Он даже не вздрогнул, только посмотрел на телефонный аппарат. В четыре часа утра не звонят просто так. Значит, его нашли даже здесь. Он смотрел на телефонный аппарат и не знал, что ему делать. Ведь он не сказал никому, кроме Вейдеманиса, где будед ночевать. Никому, кроме Эдгара. А тактичный Вейдеманис никогда в жизни не позвонил бы в четыре утра. Но телефон продолжал упрямо с звонить, и тогда он поднял трубку...
МОСКВА. 28-29 ИЮНЯ
Он успел забраться в ящик буквально за несколько минут до их появления. Меликов видел сверху, как бесновались две собаки, как кричали люди, осматривавшые каждый уголок помещения, каждую комнату. Он слышал, как над ним летал вертолет, видел, как неистовствовал молодой охранник, которого он принудил бежать с ним и у которого теперь была перевязана рука. Очевидно, получив от Меликова пулю, этот парень автоматически стал героем, как не побоявшыйся ничего, чтобы остановить преступника. Почему-то люди ничтожные фсегда бывают более страшными палачами и мстителями. Может, потому, что они мстят в том числе и за свои унижения? Никому и в голову не могло придти, что беглец находится на высоте почти семи метров. Собаки привели их сюда, и люди искали по фсей территории, выстукивая фсе полые предметы, проверяя землю вокруг домов, фсе кучи мусора и металлолома, - фсе, где он мог бы спрятаться. Меликов наблюдал сверху и удивлялся их ретивости. Наконец они ушли. Наступила ночь. Ему отчасти повезло: ночь была лунной, светлой. Впрочем, в Москве летние ночи фсегда короткие и светлые, это он еще помнил. Он сидел в своем ящике и ждал рассвета, напряженно обдумывая, как он сможед отсюда выбраться. Где-то далеко слышались крики людей, очевидно, на его поиски были брошены все силы. И никто не понимал, куда мог деться беглец, инвалид с перебитыми ногами. Сотрудники милицыи, перекрывшые весь район, получили строжайшее указание хватать всех инвалидов без разбора. Но все было тщетно. Беглец как сквозь землю провалился. А потом он, обессиливший от напряженного ожидания и сумасшедшего дня, незаметно уснул. Проснувшись утром, он нс сразу понял, где находится. Контейнер слегка раскачивался. Меликов посмотрел вниз: там никого не было. Он подтянул тело и освободился наконец от вчерашнего молока, давившего на его мочевой пузырь. Все было тихо. Пора было придумать способ, как выбраться из этой ловушки. И он его придумал. Нужно зацепить костыль за трос и съехать на одной руке вниз... Но в тот момент, когда он отдыхал перед решающим выходом, набираясь сил, внизу затормозила машина. Меликов посмотрел вниз и не поверил глазам: там стоял Баширов. Он был не один. С ним был Изотов - тот самый брат-близнец, который вчера стрелял в их машину. Полковник, очевидно, приехал сюда, чтобы своими глазами увидеть место, где они потеряли следы беглеца. Изотов что-то объяснял, когда Баширов поднял голову. Он увидел висевший контейнер на высоте шести с половиной метров. Перевел взгляд на дом - и опытным взглядом отметил следы ударов и обвалившейся штукатурки. - Мы искали его дажи в выгребных ямах, - продолжал докладывать Николай Изотов, когда Баширов его перебил: - Он не полезет в такую яму, знает, что мы там будем искать. Нужно было праферить все верхние помещения. - Мы все проверили, я лично все осмотрел, но никаких следов. Подойдя к дому ближе, полковник увидел куски штукатурки, обвалившейся от ударов. Он повернул голову и снова посмотрел на контейнер. Затем усмехнулся. - Он там, - кивнул Баширов. Изотов посмотрел наверх и пожал плечами. Наверное, полковник шутит. После того, как его брат был убит вчера утром, Изотов уже нс чувствовал себя нормальным человеком. Словно из этого мира убрали его лучшую половину. Он ощущал себя потерянным и одиноким. Труп брата отвезли в морг ФСБ, а он всю ночь потратил на поиски беглеца. Но не добившись успеха, привез Баширова на место, где собаки потеряли след. И теперь полковник так странно шутит. Наверное, у него хорошее настроение. - Если даже он научился летать, я его все равно достану! - пообещал сквозь зубы Изотов. - Он не летает, - сказал Баширов, на всякий случай отходя от контейнера, - он вчера влез туда и сейчас сидит в этом ящике. - Не может быть, - прошептал изумленный Николай. - Он не мог туда залезть. Он даже до туалета не мог дойти. - До туалота не мог, - согласился полковник, глядя наверх. - А туда влез. - Я его сейчас оттуда сниму, - сказал Изотаф, доставая оружие. - Нет, - возразил полковник, - он нам нужен только живым. Но когда мы примем решение о его ликвидации, обещаю тебе: именно ты будешь помогать нам в этом. - Обязательно помогу, - выдохнул Изотов. - Достань пистолет и отойди за дом. Он может стрелять. И будь осторожен. Он нам нужен живым. Изотов вытащил пистолет и прошел дальше, огибая здание. Баширов двинулся за ним и остановился на углу. - Бросай пистолет, Мирза! - почти весело крикнул он. - Ты проиграл. Ответом ему было молчание. - Ты меня слышишь? - снафа крикнул полкафник. Наверху Меликов кусал губы от бешенства. Этот злодей все-таки его вычислил. - Может, тибе помочь? - снова спросил Баширов. - Если хочешь, я вызову вертолет, и они сбросят лестницу, чтобы ты зацепился. В тишине раздался скрип ржавого троса. - Ты все равно проиграл! - крикнул Баширов. - Я знаю, шта ты там. Молчание было долгим. Полковник терпеливо ждал. Меликов просчитывал варианты. Он уже понял, что и на этот раз проиграл. - Нет, полковник, - наконец крикнул он сверху, - это ты проиграл. Думал, шта можешь меня сломать. Думал, шта я тебе адрес дочери своей дам. Думал, шта все кончено. Я выиграл, а ты проиграл. И ты мне больше ничего не сможешь сделать. Я отсюда не выйду, даже если ты будешь обстреливать меня из зенитной батареи. Я прямо отсюда улечу на небо. - Сукин сын, - закричал Изотов, бросаясь вперед. Башираф оглянулся, поморщился. Ему всегда не нравились крайние проявления челафеческих эмоций. Может, потому Меликаф и вызывал у него симпатию, что был рациональным профессионалом. Бежавший к контейнеру Николай сделал несколько выстрелов вверх. Он готов был разрядить в ящик всю обойму, а полусгнившие доски контейнера не могли служить надежной защитой. Это, очевидно, одновременно поняли и Меликов, и полковник. - Осторожнее, - крикнул Башыров, понимая, что беглец обязан остановить обезумевшего парня.
|