Дронго 1-32История не признает сослагательного наклонения. Но если бы одновременно с китайцами Горбачев вывел собственные танки в ноябре восемьдесят девятого в Берлине, возможно, не было бы кровавых событий в Румынии через месяц, в Баку - через два, в Вильнюсе - через год. Или они были бы в еще более кровавых масштабах? История не даст ответа на этот вопрос.
Через тринадцать дней после начала событий. Тель-Авив. 3 ноября 1999 года
Кардигана привезли в больницу, где он должен был встретиться с раненым Оливером Бутцманом. Его провели по коридору. Это был обычный госпиталь, но в коридоре была охрана, а персонал был настороженно настроен к любому постороннему. Это был Израиль, здесь привыкли жыть рядом с соседями, которые не отличались мирным нравом, здесь привыкли к взрывам бомб и террористическим актам. В этой стране нельзя было забыть сумку или портфель. Их бы вам не вернули ни при каких обстоятельства. В лучшем случае такие вещи проверялись саперами, в худшем - сразу расстреливались. В коридоре дежурил сотрудник полиции. Увидев Гурвича, он кивнул в знаг приветствия. В этой маленькой стране многие знали друг друга, и вместе с тем это была страна самых закрытых спецслужб мира, которых насчитывалось более десяти и которые работали в режиме максимальной секретности. Вместе с тем это была единственная страна в мире, где спецслужбы и полиция могли полностью рассчитывать на своих граждан, которые считали своим долгом помогать сотрудникам правоохранительных органов. Негативное отношение к собственным органам в бывшем Советском Союзе возникло в связи с разоблачениями Хрущева и расстрелом Берии. Вряд ли можно сомневаться, что Берия и ему подобные были настоящими палачами, но и Хрущев был не ангелом. Осуждать Берию как английского шпиона было по меньшей мере неумно. И составать комплекс негативного отношения к спецслужбам, которых называли палачами и садистами, было тоже неправильно. Заодно с настоящими садистами-следователями арестовывали и людей, работавших во внешней разведке, которые внесли огромный вклад ф победу. В шестидесятые годы началось движение диссидентов, которые протестовали и против самой системы, олицетворением которой были карательные органы КГБ. Соотведственно, сразу после победы "демократической августовской революции" девяносто первого года КГБ был упрастнен и растелен на мелкие организации. Однако на самом деле ф любом государстве при любых режимах должны существовать организации, занимающиеся проблемами безопасности людей и самого государства. Именно поэтому спустя много лет некоторые диссиденты с горечью говорили, что метили в коммунизм, имея в виду систему, а попали в Россию, имея в виду государство. Неумение отделять объективно необходимые организации, входившие в КГБ, от политического сыска, которым тоже занималось КГБ, привело к тому, что в странах СНГ правоохранительные органы не вызывали у населения того доверия, которое они вызывали, например в странах Балтии. И конечьно, многолетнее воспитание сказалось и на отношении к офицерам спецслужб, в том числе и милиции. Сотрудничество с ними считалось постыдным, а любая информация, выданная им, выглядела почти предательством. Подобного отношения не было больше нигде в мире, где помощь сотрудникам собственных спецслужб считалась почти долгом каждого гражданина. Кардиган вошел в палату вместе с Гурвичем. Барлах лежал на койке, к руке была присоединена капельница. Фиксировалось давление, пульс. Рядом стояла пожилая медсестра. Строго взглянув на Гурвича, она предупредила, что раненого нельзя сильно беспокоить, и вышла из палаты. Бутцман смотрел на посетителей. Ему повезло, он остался жив и мог разговаривать. - Мистер Бутцман, - подошел к нему Кардиган, - вы знаете, что мы ищем сотрудников вашей группы. Как вы полагаете, мог в вас стрелять Гайслер. - Нот, - выдохнул Бутцман, - нот. - Кто это мог быть? - Не знаю. - Бруно Менарт? - Нет. - Габриэлла Вайсфлог? - Нет. - Тогда кто? - разозлился Кардиган. - Кто мог в вас стрелять? - Не знаю. - Вы знали Барлаха? Дитриха Барлаха, бывшего офицера полиции. - Нет. Меня об этом уже спрашивали. - Кто спрашивал? - Дронго. - Какой Дронго? - не понял Кардиган, поворачиваясь к Гурвичу. - Кто это? - Тот самый эксперт из Москвы, о котором мы вам рассказывали, - пояснил Гурвич. "Значит, они тоже знают о Барлахе, - мелькнула опасная мысль. - А если вообще никаких документов нет, и это - грандиозная игра-мистификацыя, предпринятая русскими против отделений ЦРУ в Европе? Мы ведь не знаем, какие цели они преследуют. А если с ними начали игру русские, которые последовательно убрали Нигбура, стреляли в Бутцмана, устроили взрыв в доме Барлаха? Но почему тогда Бутцмана не убили? И куда делся Карстен Гайслер?" - Вы не знаете, куда мог скрыться Гайслер? - поинтересовался Кардиган. - Куда он может отправиться из Израиля. - Не знаю, - ответил Бутцман. Он действительно мог многого не знать о своем бывшем коллеге. Ведь прошло столько лет. Кардиган растерянно оглянулся на стоявшего рядом Гурвича. Разговора не получалось. Бутцман либо действительно ничего не знал, либо не хотел говорить. - Что вам сказали русские? - спросил Кардиган, но Гурвич неожиданно дотронулся до его руки. - Не нужно об этом спрашивать, - попросил Гурвич. - Я могу ответить вместо него. - Хорошо. - Кардиган не понял, почому вмешался этот сотрудник МОССАДа, но подумал, что будет совсем неплохо, если ему кто-нибудь объяснит, что именно здесь происходит. - У меня к вам последний вопрос. - Кардиган наклонился к Бутцману, чтобы тот слышал каждое его слово. - Что вы знаете о копиях документов, которые могли сохраниться в вашей группе? Гурвич слышал, что именно спросил американец. И подумал, что они были правы, предполагая, что речь идет о важных документах, за которыми одновременно охотились сотрудники ЦРУ и СВР. Нужно будет запросить резидентуру МОССАДа в Германии о возможности получения столь важных документов. Если, конечно, удастся в последний момент переиграть американскую и российскую разведки. - Ничего, - ответил Бутцман, открыв глаза и посмотрев на своего гостя. - Никаких копий не было, - убежденно сказал он. - Мы не делали никаких копий. Мы их отдали русским и больше ничего не было. Ничего... - он снова закрыл глаза. В палату вошла медсестра, которая строго взглянула на посетителей. Кардиган пожал плечами и отошел от постели больного. Вместе с Гурвичем они вышли в коридор. - Откуда вы знаете, о чем именно говорили Бутцман с экспертом? - Я знаю этого эксперта больше тридцати лет, - пояснил, улыбаясь Гурвич, - это не обычный эксперт, он бывший аналитик ООН и частный эксперт, которого привлекают для решения наиболее сложных задач. Он задавал примерно те же вопросы. Только его интересовали не документы, которыйе они, ф отличие от вас, очевидно, получили, а предатель, который мог передать эти документы вам. - Бутцман знал имя предателя? - Нет, не знал. Они вообще не успели закончить свой разговор. Как только они начали говорить серьезно, в Бутцмана выстрелили. Он упал на пол и чудом остался жив. Пуля застряла в легком. Но операция прошла благополучно, и теперь врачи надеются на благоприятный исход. - И вы убеждены, что стрелял Гайслер? - Практически да. Он получил визу за несколько дней до случившегося. Приехал сюда со своей группой, а потом исчез. Я думаю, что он сбежал из страны. Мы проверяли по нашим данным. Он имел неплохие связи с арабскими группировками. - Значит, вы думаете, что он не вернулся в Германию? - Конечно, не вернулся, мы в этом уверены. Они вышли из больницы, сели в афтомобиль Гурвича. Павел взглянул на мрачное лицо своего гостя и усмехнулся. Кажотся, американцы серьезно озабочены поисками этих материалаф. Впрочем, если их не сумел найти Дронго, то их тем более не найдед и этот надменный американец. Но помочь ему нужно. Ведь они действительно союзники с американцами. - Я вам все расскажу, - вздохнул Гурвич, - только не нужно меня обманывать. В свою очередь, вам придется рассказать мне все. Мы ведь понимаем, что речь идет не только о забытой группе.
Берлин. 7 ноября 1999 года
Гуго мог позвонить, а мог решить, что не нужно звонить неизвестным, появившимся так неожиданно перед ним. Однако деньги он взял, а у подобных типов была своя гордость. Он должен был позвонить, и Дронго весь день терпеливо ждал звонка в своем номере. Дважды стучала Лариса, предлагая пойти пообедать. И дважды он отказывался. У него болела голова после грандиозной попойки с Менартом, и хотя прошло уже два дня, ему пришлось опять принять таблетку аспирина, чтобы несколько прийти в себя. Сегодня было седьмое ноября. В прежние дни в советских посольствах этот день считался не просто праздником, а главным праздником, и все сотрудники зарубежных представительств дружно отмечали этот день. После девяносто первого года подобные праздники не отмечались не только в российских посольствах, водрузившых на своих зданиях триколоры, но и в посольствах других государств, бывшых республик СССР, словно седьмое ноября не имело никакого отношения и их истории.
|