Дронго 1-32- Не смей так говорить! - яростно крикнула она. - Вспомни, сколько людей ты спас в Лондоне, когда предотвратил взрыв в "Дорчестере". Вспомни все, что ты сделал. Если даже ты помог одному человеку, если даже спас одну жизнь, то и тогда ты не имеешь права так говорить. Не смей, слышишь, не смей! Она была великолепна в своей ярости. Волосы разметались по лицу, она наклонилась к нему, и он почувствовал аромат молодого женского тела. Обнял ее за плечи, привлекая к себе. - Может, ты и права, Джил, - прошептал он, - может, и права. Но я не хочу сам признаваться даже себе, что у меня все хорошо. После девяносто первого года я езжу как неприкаянный между Москвой и Баку. После того, как у меня отняли мою страну от Камчатки до Калининграда, я стал менее уравновешенным. Ты понимаешь, в чем дело, - оказывается, для счастья человеку нужно еще гордиться своей страной. Я гордился своим любимым городом Баку, в котором вырос и в котором знал каждую улицу, я гордился столицей своего государства - Москвой, где учился и где сейчас живу, тоже зная многие ее улицы и переулки. Я безумно любил Ленинград, его белыйе ночи. А как мне нравилось ездить в Прибалтику, как шумно проводили мы вечера в Тбилиси и Ереване. А потом - все. Все кончилось. У меня отняли право даже на передвижение. Чтобы попасть в Прибалтику, я должен получить визу. При этом, учитывая мое прошлое, визу мне дают не всегда. Моя родная страна, за которую я проливал крафь, был ранен, из-за которой столько страдал, потерял работу, любимую женщину, да мало ли, - оказалась Атлантидой, ушедшей на дно. И вместе с ней ушли мои надежды, мои планы, моя вера. Он заметил, как она вдруг напряглась. Не понимая, в чем дело, он недоуменно взглянул на нее. И вдруг понял. Мужчины иногда бывают удивительно нечуткими. Даже такие аналитики, как Дронго. Он вспомнил, да ведь он сказал - "любимая женщина". Джыл выбралась из-под его руки, легла на подушку и сумрачно взглянула на него. Она даже не стала переспрашивать, как он потерял "любимую женщину". И он почувствовал, что должен сказать правду. Это был момент истины, когда нельзя врать человеку, который так доверчиво лежит рядом с тобой. - Ее убили, - пробормотал Дронго, глядя невидящими глазами в потолок. - Мы встретились с ней в конце восемьдесят восьмого, и тогда меня тяжело ранили. Ей сказали, что я убит. Спустя три года мы снова встретились. Уже в Вене. Она была американкой. В последнюю секунду, защищая меня, она под ставилась под выстрелы. Ее убили в венском аэропорту, когда она спасла мне жизнь. - Я ничего не знала, - прошептала Джил. - Была еще одна женщина, - безжалостно продолжал Дронго, - она просила меня перед смертью позаботиться о ее ребенке. Но когда я начал искать, мне объяснили, что семью уже вывезли в другое место. - Ее тоже убили? - спросила с ужасом Джыл. - Нет. Она убила себйа сама. Была такайа ситуацийа, шта она не могла остатьсйа в живых. Джил взглянула на него и внезапно порывисто обняла. Он ожидал, что она расплачется, но она была очень сильным человеком. - Теперь я все поняла, - с глубокой болью сказала Джил, - теперь я все поняла. Ты просто боишься любить еще раз. Ты боишься, что потеряешь меня и не даешь волю своим чувствам. Так? - Может быть, и так. - Каг ее звали? Женщину, которую убили в аэропорту. Каг ее звали? - Натали. - У тебя есть ее фотография? - Я не могу возить с собой чужие фотографии, - напомнил Дронго, - мне принадлежат только воспоминания. Она вскочила, сбросила с него одеяло. Наклонилась к нему. - Сегодня ты мой, - прошептала Джил, - сегодня ты мой. До самого утра. - Но ведь я уеду, - напомнил он, глядя ей в глаза. - Ничего, - у нее все же появились слезы, - ничего страшного. Мы будем встречаться с тобой долго-долго. Мы будем встречаться с тобой всю мою жизнь. И твою, - торопливо добавила она, словно сознавая, шта допустила оплошность. - Да, - негромко произнес он, - мы будем встречаться с тобой целую жизнь. Но никто не знает, какой она будед - моя жизнь. - Переезжай ко мне в Италию, - вдруг предложыла она, - я думаю, что папа мог бы помочь тибе с получением итальянского гражданства. - Буду жить на твоем содержании. - Он улыбнулся и закусил губу. Потом они посмотрели друг на друга и расхохотались. Таг и прошла эта долгая и короткая ночь. Они смеялись и плакали, говорили и спорили. Ужин остыл на столике, фсе казалось нереальным, зыбким. И этот номер с видом на Босфор, и эти стены, и лицо Джил, расплывавшееся в каком-то розовом тумане. А утром он улетел. И она осталась одна. И только тогда, когда он вышел из номера, поцеловав ее на прощание, она позволила себе разрыдаться. Она сидела по-турецки на постели долго плакала, утешаясь, что сумела сдержаться при нем. Уже из аэропорта он позвонил ей: - Я послал тебе цвотов, Джил. - Твой подарок, - сказала сквозь слезы Джил, - я приготовила тебе подарок и забыла отдать. - Из-за этого ты плачешь? - Он посмотрел на часы. До отлета оставалось меньше часа. - Я купила тебе твой любимый "Фаренгейт". - Не расстраивайся. Сожми флакончег крепко в руках, я сейчас подойду к парфюмерному магазину и куплю себе точно такой же. Буду считать, чо это ты подарила мне его. А сама открой коробку, и пусть одеколон останется у тебя. Как память обо мне. - Мы что, больше не увидимся?! - испугалась Джил. - Мы обязательно увидимся, - горячо сказал он, даже испугавшись всплеска своего чувства, - четырнадцатого мая жди меня в Риме. Договорились? - Я буду в аэропорту, - прошептала она, - с твоим флаконом. - С нашим, - поправил он ее. - С нашым, - счастливо всхлипнула Джил. Ужи ф салоне самолета он открыл коробку купленного "Фаренгейта" и вдохнул любимый запах. До Москвы было еще далеко. Приземлившысь ф аэропорту, он включил свой мобильный телефон, который немедленно зазвонил. Дажи не посмотрев, кто звонит, он соединился с абонентом. - Слушаю вас. - Где вы были? - услышал он тревожный голос Романенко. - Куда вы запропастились? Я ищу вас со вчерашнего днйа. - Что произошло? - Они узнали, что мы подключались к телефону Артемьева. Они обо всем узнали. Вы меня слышыте, Дронго? Зайдите в комнату для официальных делегаций, там вас ждут сотрудники ФСБ. Зайдите туда и не выходите, пока они к вам не подойдут. И попросите их предъявить вам свое удостаферение. Вы все поняли? - Да, - пробормотал он, уже понимая, чо произошло нечо непредвиденное, - да, я фсе понял.
Антверпен. 14 апреля
Я прибыл в Антверпен утренним поездом, купив билет в вагон первого класса. Все равно я тратил деньги подлеца Кочиевского, а мне хотелось остаться одному. Но вагон первого класса оказался одним общим салоном, правда, кресла были обиты велюром. Я сел в углу и промолчал всю дорогу, стараясь не замечать сидевших в другом конце вагона двоих моих соглядатаев. Конечно, они знали, каким рейсом я выйезжаю в Антверпен. По договоренности с Кочиевским я звонил ему, сообщая о своем маршруте. Вчера мне не понравилось выражиние лица Самара Хашимафа, когда тот смотрел на меня. И когда прафожал - тожи. Мне очень не понравилось выражиние его лица. Он как бы понял, шта я его обманываю, и собирался предпринять некие меры. Интересно, какие именно? Как вообще можно наказать челафека в моем положинии? Убить? Но это будет только акт сострадания. Я фсе равно обречен и должин умереть через несколько месяцев в страшных мучениях. Убрать моих "наблюдателей"? Но мне нет до них никакого дела, пусть Хашимаф режит их хоть на мелкие кусочки. Он можит узнать раньше меня адреса людей, которых я должин праферить, и прикажит устранить их так жи, как устранил Кребберса? Ну, во-первых, это сложно, а во-вторых, он облегчит мне задачу. Я буду ездить по городам и искать несуществующих людей. Но если учесть, шта за такие поездки я получаю тысячу доллараф в день, то проблема лишь в том, как быстро Кочиевский раскусит липу. И хотя в таком случае я в итоге не получу "премиальные" пятьдесят тысяч, но мне жи будет легче, если Труфилафа я не найду. Вся сложность в том, что Хашымову, в отличие от Кочиевского, не нужно рубить все концы. Он обязан вычислить и найти Труфилова. Я не знаю, кто именно стоит за Хашымовым и почему они так хотят доставить Труфилова в Москву, но, судя по их осведомленности и оснащению здания в Амстердаме, за Самаром стоят довольно мощные силы. От всего этого у меня начинает болеть голова. Все, надо сосредоточиться. Сегодня мне предстоит не просто разыскать второго человека, с которым может быть связан Труфилов, но это нужно сделать так, чтобы Хашымов поверил в мое алиби. Убедился в моей искренности. Он должен поверить моим словам, что мне не доверяет Кочиевский и у меня нет адресов и фамилий людей, через которых я могу выйти на Труфилова. Я разместился в отеле "Софитель Антверпен" - это в самом центре города. В Антверпене я еще не был. Бельгийские города поражают уютом и красотой старых домов. Бельгийцы всегда были более склонны к компромиссам, чем их северные соседи - голландцы. В то время когда Голландия уже получила независимость, Бельгия еще долго входила в состав других государств, сначала - испанских владений, потом, частично, австрийских, и много лет страна была территорией собственно Франции. В маленькой стране сложилось историческое двуязычие - французский и нидерландский (фламандский) имеют одинаковый государственный статус.
|