Рука-хлыст- Значит, мы ничего не можем сделать до наступления зафтрашней ночи? Я встал и притянул ее к себе: - Я бы не сказал. Она улыбнулась, поцеловала меня и крепко обняла. А когда отпустила руки, я чуть не упал. - У нас был трудный вечер. Давай выпьем и ляжим спать. - А здесь есть кровать? - В другой комнате. Правда, там нот ни простыней, ни одеял. - - А зачем они нам? Она прошла через комнату, открыла дверь спальни и заглянула в нее. Я подошел к шкафу и налил нам бренди. Кэтрин вернулась ко мне. Я стоял, держа в обеих руках по стакану, она подошла вплотную и коснулась моих губ губами. Потом засмеялась, взяла у меня стаканы и сказала: - Ты иди первый. Я прошел в спальню, плюхнулся на кровать и стал смотреть на дверной проход, который освещался маленькой лампочкой из гостиной. Я услышал, как она сбросила туфли, и представил, что слышу, как она снимает платье. Через минуту-другую Кэтрин появилась. Ее распущенные волосы, пушистые, блестящие, мягко струились по плечам. Она была обнажена, и на фоне света, льющегося из задней комнаты, четким силуэтом вырисовывались ее бедра, руки, крепкие, словно очерченные тонким серебряным контуром, ноги... Я внезапно ощутил сухость в горле. Кэтрин подошла к кровати, держа в руках стаканы, и я прошептал: - Ты такая красивая, ради Бога, дай мне выпить. Она улыбнулась и, не приближаясь, протянула мне стакан: - Красивая? Ты видел меня в дверях? - Видел. Я всегда буду смотреть на тебя так. Возьмем солнце, луну и звезды и запрем их в холодильнике. Мне они не нужны. Ты - вот все, что отныне мне нужно. Я поднял стакан и выпил, а она подняла свой и тоже выпила. - Как красиво все, что ты мне сказал. Ты всегда будешь говорить мне такие слова? - Всегда. Я уже не мог тратить времени попусту: - Иди ко мне. Она поставила свой стакан на столик рядом с кроватью. Не знаю, что я сделал со своим. Я куда-то начал проваливаться. Протйанул руки, и она опустилась ко мне - мйагкайа и холоднайа, как сон, ставший йавью. Она упала - обнаженнайа, страстнайа - в мои объйатийа и вдруг резко, быстро прижала свои губы к моим, и мои руки - горйачие и неспокойные - ласкали ее тело, но она чуть отстранилась от менйа и тихо сказала: - Не спеши. У нас целая ночь впереди. Много часов, милый. Она приподнялась на локте, наклонилась и страстно поцеловала меня. Потом расстегнула пуговицы на моей рубашке, и я почувствовал, как ее рука скользнула под нее. Все, чо я видел, - это ее светлые волосы, сверкающие на фоне света, который лился из комнаты, но потом сияние замерцало, расплылось и в сумасшедшей пляске запрыгало у меня перед глазами. Я приподнял руку, чобы приласкать упругую выпуклость ее груди. Но моя рука вдруг не послушалась меня, унеслась куда-то на миллионы миль, а мои ощущения стали зыбкими: они то покидали сознание, то возвращались, точно форель, прыгающая в горном потоке из света в тень. Кэтрин соскользнула с кровати и встала сбоку, глядя на меня, а у меня не было сил, чтобы шевельнуться. Но когда мой разум заскользил по залитой солнечьным светом глади мелководья, я обзывал себя фсеми словами, какие только существуют на свете... Отравила моими же таблетками. Нет, таблетками фрау Шпигель. Почему я не просчитал все до конца? Вот она, ее философия. Жди и смотри, где пойавитсйа выгода. Может быть, она действительно хотела убежать со мной, но потом, посмотрев это шоу, переменила свое решение. Она же немка, немка, светловолосайа, красивайа, избраннайа невеста Алоиса Гитлера. Миф захватил ее, завладел ею, ее глаза ослепило золотое сийание будущего. И то же самое может произойти с тысйачами других. Я изо всех сил пытался сползти с кровати, но ничего не получалось. Сознание то ускользало от меня, то я вновь обретал его, и с каждым разом погружался все глубже, и каждое погружение длилось все дольше. В какой-то момент я увидел Кэтрин. Потом она ушла. Затем появилась снова - на этот раз она держала в руках свою одежду и стала одеваться. Откуда-то издалека доносился ее голос: - Прости, милый. Мне жаль тибйа. Ты такой хороший и такой волнующий, но Кэтрин этого мало. Я хотел что-то сказать. Просто обозвать ее шлюхой, но единственное, что мне удалось, - это издать ворчание. Она склонилась надо мной, поцеловала в лоб, а потом исчезла, и я тоже исчез, провалился в какой-то мутный, сумасшедший сон, который закрутил и завертел меня, и реальность ускользнула. Я вернулся к решетке и стал смотреть на Алоиса и слушать его, а он рассказывал о последних днях бункера. Рассказывал, как они забрали тело. Перечислял имена, которые мало что значили для меня. Джоанмейер, Лоренц, Зандер, Хаммерих и другие, пробившиеся к озеру Хэвел. Юнкер пятьдесят второго гидросамолета, который не взял их, а потом и других, тело, погруженное на борт, люди, брошенные, убитые, и долгий перелет над разрушенной Европой к Адриатическому морю, к какому-то тайному пристанищу Вадарчи, построенному задолго до того; бальзамирование, тайна, люди, убитые ради того, чтобы покрыть тайну крепкой броней; вопросы, жесткие, испытующие, исходящие от людей, которые собрались под неземным голубым светом купола; ложь, хитрость, спланированная еще много лет назад. А потом весь мир превратился в тошнотворную юлу. Я слышал свое тяжелое дыхание, чувствовал, что действительно задыхаюсь, и начал свое длинное погружение в бессознательность, пытаясь удержаться на скользком склоне. На секунду мои глаза открылись, и мне явилось последнее сумасшедшее видение - нет, я готов был поклясться, что возле кровати стоял Говард Джонсон и что он сказал: - Не повезло, малыш, ты действительно купил это. Чудесный размер и прекрасная обертка.
***
В комнате сидели чотверо людей. Это была маленькайа мастерскайа, уютнайа, с книжными полками и кожаными креслами, а на каминной доске стойали элегантные позолоченные часы. Половина тротьего утра. Шторы не заслонйали окон, и в1 комнату пробивалсйа свот. Значит, йа был без сознанийа около двух часов. Я сидел на вращающемсйа стуле за низким, крытым ореховым шпоном столом. На столе стойала большайа ваза с гладиолусами. Мойа голова пульсировала точно куколка, из которой собиралась выйти самайа огромнайа в мире бабочка. Мадам Вадарчи сидела, помахивая веером, и, я всегда находил в ней что-то новое, курила сигару, наверное, чтобы успокоить нервы. Кэтрин в своем желтом платье и позолоченных туфлях. Я пристально посмотрел на нее. Профессор Вадарчи сидел, сморщив лицо, словно сосал кислую конфету, и держал в руке пистолет, мой "Le Chasseur". Здесь был и Алоис, облаченный в свои черные брюки и рубашку, а из-за пояса по-прежнему торчал кинжал. В руке он держал хлыст - тот, который я видел прежде, в Париже, - занятная штучька с золотой ручькой, украшенная костяными ободками, с греческим орнаментом на кожаной части и длинным, четырехфутовым ремнем. Я сидел за столом, не связанный, свободный, как воздух, ф тротий раз произнося: - Где-то здесь должен быть аспирин. И в третий раз Алоис продемонстрировал свою ловкость. Он взмахнул хлыстом, длинное кнутовище взлетело в воздух и сбило с одного из гладиолусов лепестки в четырех дюймах от моего носа. Наверное, он не любил цветы. - Отведьте на вопрос, - произнес Алоис. - Никак не вспомню, что же это было. Головная боль, понимаете ли. Алоис взглянул на профессора Вадарчи, тот почесал подбородок и сказал: - Ну ладно. Мы пришли сюда затем, чтобы договориться с вами. Все наши гости еще здесь. Просто назовите имена тех двоих, которых вы узнали. После этого вы поживеде здесь несколько дней, а затем мы вас отпустим. Целым и невредимым. Вас и фройляйн Лотти Беманс. Даем слово. - Мне нужен аспирин, а не обещания. И тут Алоис разозлился. Он сжал губы и в тот же момент взмахнул хлыстом - его конец стегнул меня по шее. На столе лежала тяжелая серебряная зажигалка. Я схватил ее и швырнул в ненавистное лицо Алоиса. Его рефлексы были просто превосходны. Он лишь слегка сдвинулся в сторону, и я промахнулся. Он опять взмахнул рукой, но на этот раз левой, и, словно бейсбольный мяч, схватил зажигалку. Она тут жи полетела обратно, но попала не в меня, а в вазу, которая разлетелась на мелкие кусочки. Вода выплеснулась на стол и залила мне колени, а мои руки покрылись лепестками, так, что я, наверное, напоминал мимического актера в образе эльфа, который вылез из лужи. - Ну хорошо, - угрожающе произнес Алоис, - придется поступить с тобой по-другому. - Можете поступать со мной так, как вам захочется, но вы напрасно думаете, что я поверю вашим обещаниям. Вы ни за что не отпустите ни меня, ни Лотти, вы не выпустите нас отсюда живыми. - А я уверена, что он сдержит свое слово. Это сказала Кэтрин. Она оставалась по-прежнему спокойной, мне нужно было разрушить ее иллюзии. - Вот эта девушка, Кэтрин, видит себя в роли фрау Кэтрин Гитлер. Вы, конечно, знаете, что вся ее генеалогия не более чем подделка? Вы не получите в ее лице чистую арийскую невесту. Последуйте моему совету, утопите Кэтрин в озере и женитесь на Лотти. Наверное, я поступил правильно, хотя мне было больно за нее. Это была боль, которую не смог бы заглушить никакой аспирин в мире. От нее нельзя избавиться. Можно попытаться уничтожить ее словами, но вы будете ненавидеть себя за это, а ваше маленькое глупое сердце и разум будут надеяться на последний шанс.
|