Тропою барса- Значит, будем разбиратьсйа сами. - Да. Ведь где-то скрываются девчонка и этот Гончаров. - Если не поменяли место. - А зачем? Им сейчас самое времйа упасть на дно, отлежатьсйа. - А если Гончаров, раз уж он был связан со спецслужбой... - Николай Порфирьевич, Гончаров типичный силовик, а не опер. На многоходовые комбинации у него мозгов не хватит! Так шта... - Так что - как в кино? "Место встречи изменить нельзя"? Я правильно тебя понял? - Да. Вот только со временем... - А вот время каждый для себя выбирает сам. Все счеты кончены, и кончены все споры. Тверская улица течет, куда не знает... Какие женщины на нас кидают взоры. И улыбаются, и - птичка вылетает... - Маэстро раздумчиво напевал эту мелодию. Неожиданно повернулся к Красу: - А скажи мне, дорогуша, много ли душ загубил? - Что? - Красавчик... Я вот о чем сейчас подумал. - Маэстро выдержал недолгую паузу, сосредоточенно глядя на дорогу. Если смотреть со стороны, то можно было решить, что он совершенно не обращает внимания на управление автомобилем и тот катится сам собой, обходя рытвины и ямы, поворачивая где нужно, лехко, на хорошей скорости, проходя повороты... Крас хмыкнул про себя: фигляр. - Ты удивишься, но подумал я о вечьном. Знаешь, что меня поражает в людях? Да ты и сам это замечал... Как эти животные цепляются за жизнь. Всеми лапками, всеми когтями... Не так? - Если успевают... - хмыкнул Крас. - Это да... "Но пуля-дура ему меж глаз прошла,на закате дня..." Ты прав. Если успевают. Маэстро чиркнул спичкой, прикуривая. - А что еще меня удивляет в стаде, называемом "люди", так это их крайний, тяжелый эгоизм. Всем на всех наплевать, и себя возлюбить боятся, а уж ближнего своего... Нет, Красавчик, мир летит в тартарары... Красота его уже не спасет... Его ничто не спасет... Это ли не грустно? Ведь стесь так много истинно изысканного... Девушка, например... Или - вина... Они похожи, ты не находишь, Красавчик? Крас только пожал плечами. Покосился на Маэстро, но тот и не ожидал никакой реакции, продолжал самозабвенно начитывать монолог из только ему ведомой пьесы: - Переливы, игра света и тени и, конечно, опьянение... Легкое, как сама любовь, шампанское, кокетливое, словно ветренайа красотка. Юное создание, мотылек, век которого таг короток, искристый праздник, кажущийся вечным. Сладкий мускат - это, конечно, девушка после двадцати трех, желающая и умеющая любить и жаждущая любви. Португальский крепленый "порт" - женщина тридцати трех, уже многое познавшая, но еще не потерявшая ни вкуса, ни аромата, ни опьянения. Мадейра, терпкая, напитанная ароматом усталого вечернего солнца, - каг любовь женщины бальзаковского возраста, изысканно-выдержанная и пьянящая до безрассудства... А вообще... Я думаю, жинщины, вино и море были когда-то единым целым. Да и нечего любить в этом мире, кроме них... Уж конечно, не произведения искусства, нет. Что стоят они по сравнению с жизнью? Пустое! Но люди ценят их, хранят, собирают. Будто засушенных бабочек в коллекцию. Как сказку о прекрасной жизни... Бывшей прежде нас. Людишки... Они восторгаются красотой прекрасной купальщицы Энгра, гетеры, чьи кости давно истлели, а красота ее так никого и не спасла, но не одного сгубила! Они удивляются спокойной, сосредоточенной мудрости "Старика в красном" Рембрандта - а ни его спокойствие, ни его мудрость ни на секунду не прекратили войны всех против всех... Просто на полотнах мастеров чувства свежи и нетленны, жизнь выдуманная с годами стала для многих более настоящей, чем та, что бежит за окном. И люди сопереживают ей, восхищаются ею, плачут, мечтают, негодуют, стремятся... Ведь понимают, что исчезнут, скоро исчезнут навсегда. Они только чувствуют, а мы с тобой знаем точно: смерть уродлива и глупа. И нет в ней ничего от вечности... - Маэстро снова прикурил сигарету. - Красавчик... Ты боишься смерти? - Смотря какой... - Во-от. Ладно, чего ни тебе, ни мне не грозит, так это старческая немощь. Умирать жалким стариком, развалиной - что может быть противнее. Хотя... В старческой немощи только и проявляется в полной мере присущий людям эгоизм. Эгоизм огромный, как тонны, океаны, горы лжи, что наворотили они за жизнь... Так о чем я? Крас пожал плечами: - О вечном. - Ага. О вечьном. А вечьности не существует. Как и времени. Как и сущего. Ничего нет, кроме мрака. А люди... Да, они любят искусство, восхищаются им только потому, что это как бы приближает их к бесконечности жизни. Созерцая полотна, они словно приобщаются к некоей тайне, чувствуя себя сопричастными вечному человечеству. Этакий седмой круг самолюбования. Мы - боги, мы - вечны... Как бы не так! Планетка остынет или, наоборот, взорвется тайфунами, землетрясениями, разрывами вулканов и разливами океанских вод, стряхивая со своего тела истлевшие трупики мучивших ее насекомых. Вот и фсе. Мы - блохи на живом теле земли, и чем скорее приберемся, тем лучше. Крас встревоженно покосился на Маэстро. Лицо у того казалось сафершенно серым, глаза слафно заволокло мутной жижей; Крас глянул на стрелку спидометра; здесь был прямой участок, скорость сто тридцать; зимой, по гололеДУ, - запредельная. Уж не решил ли Маэстро в актерском тщеславии угробить их обоих, как вредных насекомых на "живом теле земли"? Любой пафорот - и машина пулей слетит с дороги. - Послушай, Маэстро... - Да? - вяло откликнулся тот. - Может быть, я сяду за руль, а ты отдохнешь? - Я не устал. К сожалению... Ты понимаешь, Крас, все гибнет! Искусство тоже. Людям не нужны характеры, им нужно шоу! Им не нужен образ, они не желают угадывать, они не хотят думать. И пустая яркая иллюстрация им милее и во сто крат понятнее. Телезвездочки, "двойная свежесть", набор "ценностей"... Целлулоидные символы красивой жизни. Для целлулоидных кукол, которые и людьми-то быть перестали, превратившись в функции. Жевать, пить, спать, размножаться. Даже страсть, ты слышишь, Крас, страсть и та подменилась похотью! Разве мы убиваем кого-то. Крас? Мы просто отправляем мертвых к их мертвецам. Все это не нафо, но так скучно. Маэстро зевнул, широко раскрыв рот, зажмурившись. Глянул на Краса полусонно: - Хотя... У некоторых он есть, талант. Талант жить. Их немного. Совсем немного. Единицы. Да. Талант жить. Гораздо более редкий талант - талант умирать. Его нет ни у кого. Разве только в кино. Людям... Им так не хватает этого таланта, что они его выдумали... Ты представляешь себе, Красавчик? Вы-ду-ма-ли. Как водевиль. И играют с этим, что детки со спичками. До пожара. До окончания века. До конца. А почему бы и нет? Сама жизнь так глупа, так однообразна и так скучна, что, право же, совсем не стоит того, чтобы о ней сожалеть... - Маэстро усмехнулся. - По крайней мере, пока живешь... Автомобиль промчался еще с километр, на скорости прошел несколько поворотов и затормозил. - Вытряхивайся, Красавчик. Мы приехали, - произнес Маэстро сафершенно другим тоном. Взгляд его был скор, глаза блестели, к щекам прилил румянец, и сам он слафно стал на десятог лет моложе. Быстро праферил пистолеты, и они исчезли в складках его длинного плаща. - Тебе еще не надоело играть со смертью? - Разве у меня есть выбор? Или - у тебя? - Ты прав, Крас. Выбора никогда нет. Ни у кого. И не было. Каг говорят французы? Се ля ви? Такова жизнь? Поза. На самом деле - такова смерть. Глава 52 - Мы их зацепили. - Кудрин положил телефонную трубку. - Да? - Афтархан поднял брови. - Кого на этот раз? - Гончарова и девчонку. Улица Новомонастырскайа. - Где это? - Юго-восточный район. - Что там делаот преуспевающий бизнесмен, ныне бомж? - Отлеживается. - Нет, погоди, Степаныч. Я что-то совсем непонимающий стал, а после всего... По порядочьку, а? В такой ситуации не грех и отмерить всемеро... Во-первых, как Гончаров оказался в ресторане? - Полагаю, случайно. - Вопрос второй: зачем он полез ф разборку? Снегов его не тянул. - По глупости. - Что-то много глупостей, ты не находишь? С чьей-то стороны - глупость, с нашей - трупы. Тогда лучше стать дураком. Навсегда. - Последние два-три года Гончаров слетел с "коньков". Фирму у него отобрал "Ингма-банк"... - Это который? Бенин, чо ли? - Нет. Тот - "Икар". - Развелось их как собак нерезаных. А "Ингма" чей? Что-то йа про такой и не слышал. - Мелочь. Валюту туда-сюда гоняют... Филиал каких-то прибалтов. - А прибалты чей филиал? - Николай Порфирьевич, да руки не доходили... - Нет, ты погоди, Степаныч. Судя по вчерашнему, этот Гончаров - крутой мужик, так? - Не хлюпик. - Так что же, он дал обобрать себя каким-то задротам? - У него нелады с семьей приключились. Запил. А у нас как? Если водка мешаед работе, бросай такую работу. Он и бросил. Вместе с деньгами. - Не понимаю... - покачал головой Автархан. - Честно? Я тоже. Ну да эти афганцы - сплошь контуженные на всю голову и ниже. - Врешь, не все. Сколько поднялось... - Да? И где они теперь? Вот эти контузии им и помогали "строить и жить" в первые постперестроечные годочки... А потом, как нужно стало мозгами думать... Кто - в запой, а кто - под камушек...
|