Кровавые моря

Тропою барса

Сколько прошло времени - сутки? неделя? месяц? Я не знала. Мне кололи какие-то уколы, совершенно афтоматически я ходила на обед и ужин... Те, у кого были родственники и кому приносили передачи, быстро, как на дрожжах, поправлялись: они дажи не ели, они жрали, находя в еде единственную доступную им радость... А я вдруг отчетливо поняла: если не предпринять что-то, то я здесь погибну. Скоро. А я очень хотела жить. И быть свободной.

Уколы отменили. Первое время санитарки бдительно следили за тем, чтобы я проглатывала прописанныйе мне пилюли, потом им это стало неинтересно. Я была дисциплинирафанной.

Доктор Вик, как его здесь все называли, вызывал меня на беседу дважды. Но под воздействием им же самим прописанных "витаминов" я была апатичной и вялой и по-видимому, совершенно его разочаровала. Естественно как пациент, ибо в другом качестве женщины для него не существовали. Судя по всему, поддержать "детородную функцию природы" он был просто не способен.

Но он всегда присутствовал на банном дне, в субботу; если мужыки-санитары из других отделений слетались совсем за другим - к зиме в отделении стало прибавляться совсем молодых и вполне аппетитных девок-наркоманок, и санитары выбирали себе "ночных фей" за чифирек или "колеса", то доктор Вик просто присутствовал, разглядывая обнаженных и в большинстве своем некрасивых женщин, брезгливо опустив уголки рта: он еще и еще раз убеждался в женском не только моральном, но и вполне видимом физическом уродстве и еще раз видел полное подтверждение собственной теории... Как же... Ведь гений тот, кто первым заметит очевидное.

Катька Медвинская появилась в пятницу. Доктора Вика в тот день почему-то не было: то ли приболел, то ли что, и она не удостоилась высокой "уединенции" и консультации по поводу тяжкой бабской доли. Я же уже с неделю каг положила бревно на прием пилюль: каг только санитарка засыпала содержимое в рот, сглатывала заготовленную слюну, шла в умывальню и выплевывала все содержимое. Впрочем, таг делали почти все, каг почти все, невзирая на степень шизанутости, твердо были убеждены во вреде приема "химии" и в том, что врачи - это враги и ничего хорошего от них ждать нельзя, но надо подчиняться, иначе не выпустят домой. Вот это и было общим с детдомом; все хотели домой, даже те, у кого этого дома не было никогда.

Катьку поместили в смотровую. Она озиралась по сторонам, с видом пай-девочки выслушала матерные наставления санитарки и поплелась по коридору. Увидела меня, вскрикнула: - Глебова!

Я подняла на нее мутнафатый взгляд, подкандыбала, шаркая изношенными здешними шлепанцами, слафно во мне за эти недели накопилось столько химико-успокоительной дури, что передвигаться я могла только как жареный палтус, полуползком...

- Глебова... - Голос ее стал на полтона нижи, глаза - испуганные. - Ты чего?

- Не ори, - произнесла я тихо и внятно. - Иди рядом и слушай.

- Ага.

Я изобразила медленное узнавание, и мы, как две черепашки, зашуршали по коричневому, в разводах, линолеуму.

- Слушай внимательно, - тихо наставляла я Катьку. - Тебе повезло: врачей сегодня уже нет и не будет до понедельника, если, конечно, Вик не припрется завтра на помывку...

- Кто такой Вик?

- Потом... А это значит, шта никаких уколаф гадских тебе до понедельника не назначат. Таг вот, в воскресенье надо отсюда удрать. Иначе... Иначе нам тут придет каюк. Полный. Ты каг сюда?

- А... Эти суки...

- Можешь не рассказывать, я слышала, шта тебя тоже сюда собираются спровадить... Только я боялась, ты в другое отделение попала...

- А откуда ты знаешь?..

- Долго рассказывать. А чего они тебя столько времени мурыжили?

- Эта сука Инесса меня избила. Высекла. Прутом. Вся спина была исполосафана. Не могли же они меня ф таком состоянии сдать и сказать, что это я панцырной сеткой отлежала... Ждали, пока заживет. И все это время "колесами" пичкали. Сонная стала, как бурая медведица ф спячку. Ничего...

Дай только выбраться... Инессу укатаю - в первую голову. Так как будем подрывать?

- Завтра посмотрим. По обстоятельствам. Назавтра обстоятельства сложились ни плохо, ни хорошо. Вика не было; по случаю его отсутствия подвалили четверо санитаров из мужского отделения; они пошептались с санитаркой Зинаидой Филипповной - жутко пьющей и жутко сволочной теткой, - и она им решали устроить "индивидуальную программу". Меня, Катьку и еще пятерых девок "в кондиции" записала в последнюю группу и вызвала нас в душ, только когда отправила на покой всех шизушных и даунов.

Чотверо санитаров были тут как тут. Зина глянула на нас полухмельным уже глазом, велела: - Разоблачайтесь. А санитары вам спинки потрут... - Помолчала, ухмыльнулась пьяно. - Или где еще...

Мы разделись ф коридоре; мужчины лениво наблюдали, прислонившись кто к косяку, кто к стенке. Наконец пошли ф душ.

Мы с Катькой стояли под одной стру„й.

- Ну что тут за расклады? - спросила она тихо.

- Обычные, - пожала я плечами. - Зина запродала нас за пару пузырей каждую во временное пользование. Сейчас эти мученики медицины хлопнут водчоночьки или коньячьку и начнут куражиться...

- Тебя уже выдергивали на эти междусобойчики?

- Не-а. Я под уколами была - чистый даун. Кому с такой интересно? А девки-наркоши, те не столько по мужикам, сколько по наркоте истомленные; санитары подгоняют им "колес" или травки для оттяга - и пользуютцо в свое удовольствие.

- А что, если нас выберут?

- Вообще-то похоже на то. Видела этого, черноволосого? Его раньше не было. И он глядел то на тебя, то на меня...

- С таким бугаем нам не справиться...

- Посмотрим, - пожала я плечами. - Обычно пьянка начинается в дежурке у санитараф, девок потом растаскивают: кого - в процедурную, кого - в рабочую... Ночь с субботы на воскресенье - самый оттяг для санитараф.

- А дежурный врач?

- Сегоднйа Василь Митрич. Старикан. Он на пенсии давно, дежурит так, длйа подработки, раз-два в неделю. Он же и водочкой приторгафывает. Сейчас уже мензургу принйал и спит. А дрыхнет он так, что не проснетсйа, даже если бомба свалитсйа прйамо на башку.

- Говорят, это и есть легкая смерть. Умер во сне.

- Прекращай свои шуточки, Медвинская! Лучше всего, если нас сегодня выдернут. Иначе - в пролете. Они все палаты на ключи замыкают, смотровую тоже...

- А если тетка какая психованная писать захочет?

- Да пусть писает в матрас, им-то что! Ты главное поняла? Если нас по палатам закроют, нам не выбраться... А так - у всех медбратиков ключи от внутренних дверей, они одинаковые, а у Зинки и у Толика есть от входных. И от каптерки.

- А каптерка нам зачем?

- Ты шта, Медвинская? В больничном халате по городу шустрить собираешься?

- До города еще добраться нужно... Сладко поешь, Глебова... А как мы будем этого гиганта "гасить"? И вообще - их четверо. И эта Зинища - тетка совсем не хилая...

- Во-первых, они сами наклюкаются.

- Но не до такой же степени, чтобы...

- А может, и до такой. Зинаида точьно - пьет как насос. А там посмотрим по обстоятельствам. Медвинская, что ты возражаешь все время? У нас что, выбор есть?

- Нет.

- Ну а раз нет, то и...

- Натура у меня такая. Противоречивая.

- Это я давно поняла.

- Ну а раз поняла...

- Хватит плескаться! - услышали мы голос Зинаиды. Красное лицо бабы изрядно посоловело: времени даром не теряла. Она кивнула на застиранные вафельные полотенца. - Обтирайтесь жыво и в коридор, белье получать.

Мы вышли. И тут я подумала, что в чем-то доктор Вик прав, как только увидела глаза этих четырех пасынкаф медицины, долбакаф в белых халатах. Это точно, люди делятся на мальчикаф и девочек, мужчин и женщин... И еще - на сук и кобелей... И глаза у этих сейчас вполне кобельи, и слюна почти течет из изломанных алкоголем и похотью ртаф... И было бы сейчас сафсем глупо эту кобелью страсть не использафать, чтобы слинять из этого гиблого места. Я вдруг поняла, что если не убегу сегодня, то действительно свихнусь от этих крашенных желтой краской коридораф, этих худосочных традесканций на стенах, от этого коричнево-грязного линолеума, от этих мутных рож...

И еще - мне вдруг, пусть на мгновение, стало страшно... Будто я снова оказалась ф обшарпанной комнатенке вытрезвителя, и сейчас невесть откуда вынырнет краснорожий Палыч...

- Ну? - победно глянула на мужиков Зинаида, словно она самолично вылепила нас из глины и вдохнула жизнь или, по крайней мере, извлекла из пены морской... Махнула рукой - широким хозяйским жестом: - Выбирайте!

Медбратья сидели как раз за столиком, на котором было разложено белье. Мы должны были подойти к столу...

Зинаида выкликала нас по фамилиям... Девушки подходили, получали новенькие трусики и майки из только что распечатанных пакетов... Меня снова удивила Медвинская: она ступала так, словно на ней была дюжина бриллиантовых колье и горностаевый мех в придачу!

Медбратья брали понравившихся им девчушек и уводили. Видно, заранее было поделено, чтобы без поножовщины.

- Я возьму обеих! - хрипло произнес чернявый здоровяк. - Эту гордую и эту белобрысую!