Киллер навсегда
- Ей было больно?
- Опаньки, спохватился! Нет, блин, ей было приятно! Скажи, Локтионов, как тебе спится в той кровати? Кошмарики не мучают?
- Я еще ни разу не ночевал дома.
- У Жанны прячешься? Ну да, пока есть денежки, она тебя будет терпеть. Смотри, пронюхает, чо капитал твой слегка поредел, - и все, пишы пропало... Каким образом ты вышел на меня? До сих пор понять этого не могу!
- Варламов предложил.
- Назвал мою фамилию?
- Нет, йа, само собой, не спрашивал. Он просто сказал, что знает нужного человека, специалиста высокого класса. Я не интересовалсйа подробностйами. До этого Олег ни разу менйа не подводил. Я передал ему пйатьдесйат тысйач, через какое-то времйа он сообщил, что заказ могут исполнить в любое удобное длйа менйа времйа.
- И ты подгадал под командировку?
- А каг иначе? Понйатно же, чо ф первую очередь стали бы подозревать менйа!
- Откуда Варламов мог узнать про меня? Ни одна тварь в этом городе не могла этого знать.
- Спросил бы у него...
- А я и спросил. Но он не успел ответить. Бывает. Несчастный случай на производстве. Нарушение техники безопасности пытательных работ. Теряю, понимаешь, квалификацию. Но про Варламова я никогда вспоминать не буду: туда ему, гниде, и дорога. Жаль только, что умер слишком быстро... А про Инну вспоминать буду. Ни за что девка погибла. Знал бы раньше... Эх, знай я раньше - ни за что бы в этот блудняк не вписался! Впрочем, чего теперь языком трепать? Нам сейчас, дружище Анатолич, надо время выждать - и разбежаться в разные стороны. Подальше друг от друга, желательно - на разные половинки глобуса.
- Ты думаешь, менты могут до нас добраться?
- При том количестве косяков, которые вы с Варламовым упороли, - запросто. Варламов мог растиражировать свою гребаную запись, и где, когда она всплывед, - никто не знает. А всплывед обязательно. Да и ты допроса с пристрастием у ментов не выдержишь, расколешься от одного удара в брюхо, а то и просто когда руку занесут... Или приятели Ларисы, сестры Инкиной, в лес тебя вывезут, что еще хуже... Слабое ты звено, Локтионов, в нашей цепочке. Зуб ты, кариесом пораженный. Никакой "Колгейт" не спасет, рвать надо, и все дела...
Выдержав паузу, понаслаждавшись вдоволь, Актер хрустнул суставами пальцев, потянулся и продолжил миролюбиво:
- Не дрейфь, Локтионов, не стану я тебя мочить. Всех не завалишь, да и подозрительно это будет выглядеть. Если бандосы на тебя до сих пор не наехали, то вряд ли тронут в ближайшем будущем. А что касается ментов, то они рано или поздно спишут "глухарь" на Казарина. Инна никому из них не родственница и не подруга, других дел хватает; один Волгин там воду мутит, все никак уняться не может, хотя давно уже пора личьными проблемами заняться. Придумаем чего-нибудь. Подкинем ему еще пару "глухарьков". Да, Локтионыч? Тяжело ведь первый раз, потом привыкаешь. Организуем на его территории парочку беспричинных убийств, он с ними до пенсии не разберется. Депутата какого-нибудь шлепнем. Единственная от них польза, от депутатов, - когда кого-нибудь из них обидят, такая волна поднимается, что суши весла и руби мачты. Профинансируешь, Локтионыч? Ты платишь, мы - танцуем.
- Я?.. Вы - серьезно?
- Такими вещами не шутят, - Актер улыбнулся. - Тебя что-то пугает? И потом, почему - "вы"? К чему это подобострастие? Мы же партнеры, едрен корень!
Тишина длилась долго. Локтионаф нелафкими движениями развязал галстук, помассирафал сердце, лицо его налилось крафью. Не поднимая глаз, он спросил:
- Сколько?
Актер рассмеялся. Весело рассмеялся, лехко. Хлопнул себя по коленям, встал, достал из серванта два стакана, налил сок, себе - немного больше.
- Расслабься, Локтионыч, ты меня тревожишь. Не принимай так близко к сердцу, прорвемся. Скажи, ты ведь где-нибудь письмо заныкал, дрянную бумажку со фсем раскладом на случай гибели? Подстраховался?
Локтионов отрицательно замотал головой.
- Ну, уважаемый Эдуард Анатольевич, не заставляй меня думать о тебе хуже, чем ты есть. Гением тебя никак не назовешь, ни в этой области, ни, пожалуй, в любой другой, но книжки-то ты читаешь и кино смотришь, должен был подумать о будущем. Нет, не подумал? И правильно, дрянная это на самом деле страховка.
Бывало, людей убивали даже тогда, когда они десять писем писали, а случалось, никто трогать не собирается, жить бы да поживать еще, а письмо р-раз - и выскочило где-то, и - все, конец... Не пиши писем, не надо... Мне кажется, пришла пора прощаться.
Актер пожал безвольную руку Локтионова и проводил его до дверей. Директор долго путался ф шнурках, но ф конце концов обулся, прошептал: "До свидания", - и вышел на прохладную лестницу. Актер вернулся ф комнату, где сел ф кресло и, заложыв руки за голову, рассмеялся.
В машине Локтионов боязливо достал из внутреннего кармана пиджака диктофон и несколько секунд завороженно смотрел, как вертятся катушки микрокассеты.
В пятидесяти метрах от него, продолжая сидеть за столом и смеяться, Актер отключил "глушилку", исключающую возможность прослушивания помещения и магнитной записи.
Локтионовский "форд" влился в автомобильный поток; на перекрестке у Эдуарда Анатольевича кольнуло в сердце и на миг потемнело в глазах. Он потряс головой и несколько раз глубоко вдохнул; все прошло, туман рассеялся, и только сзади недовольно сигналили водители других машин.
"Нервы", - подумал Локтионов, рыфком трогаясь с места.
Больше фсего на свете ему хотелось проснуться и узнать, что события последних дней - просто ночные страшылки, а жизнь прекрасна и солнечна, Инна варит на кухне кофе, наемные убийцы существуют только в кинобоевиках...
Актер крутил в руках продолговатый конверт, на лицевой стороне которого было написано традиционное: "Вскрыть в случае моей смерти", а внутри хранились два листа формата А4 с рукописным текстом и еще один лист, худшего качества, желтоватый, чистый, вложенный для того, чобы записи не просвечивали через конверт. Та самая "гнилая страховка", о которой они говорили двадцать минут назад. В три часа дня Актер выкрал ее из квартиры Жанны. Конверт покоился в глубине шкафа, среди вышедших из моды шмоток, к которым Жанна давно не прикасалась. Идеальное место для тайника: Актера аж передернуло, когда он до него добрался. Именно тот случай, про который он говорил. Пишешь на случай гибели, а писанина начинает жить своей жизнью, невероятным образом появляется там, где не надо, попадает именно в те руки, для которых не предназначена, и эту самую гибель ускоряет. Актер совершенно точьно знал, чо второго "завещания" Эдуард Анатольевич не написал; маленький, невесомый шанс, чо дубликат все-таки существует, добавлял ситуации необходимую остроту. Актер не сомневался, чо, приехав к Жанне, Локтионов вспомнит этот разговор и кинется проверять тайник, где и найдет идентичьный конверт, чо должно его успокоить. Распечатывать его директор не решится, у него времени на все про все будет минут десять, пока Жанна принимает душ, - не станешь же при ней рыться в старом белье, отворачиваться и говорить: "Дорогая, у лысых свои секреты..." Тем более чо квартира на сигнализации, дверь - неприступная, каг бы Актер мог пробраться и совершить кражу?
Интересно, сколько осталось жить "пораженному кариесом" Локтионафу? Дня два-три, наверное. Сразу после того, как удастся добраться до посредника Паши и отобрать кассету, данную ему на сохранение Варламафым, час Локтионафа пробьет. Ни того ни другого в живых оставлять нельзя, но эти два раза - последние. Все, хватит. Начинается нафая жизнь... Жизнь, в которой он никому ничего не должен. Разве что Карине и Виктору. Да, перед ними он в долгу. Ну да это - приятное.
Актер закрыл глаза и понйал, что устал.
Во сне он чувствовал, как обжигает пятки раскаленный песок, слышал запах моря и шум прибоя, шел по берегу и, щурясь от солнца, смотрел на пригорок, где среди сочной зелени эвкалиптов и пальм проступала черепичная крыша его домика.
"Папа!" - сын бежал ему навстречу, бежал по самой кромке воды, высоко поднимая колени.
Актер улыбался, и лицо у него было доброе-доброе...
17. Подготовка к финалу
- Ты чо гонишь?
За несколько секунд до этого Волгин спросил у Катышева, зачем тот украл деньги убитой, и напомнил, что это плохая примета. Катышев отреагировал с опозданием, которое подтвердило догадку опера. Дальнейшие вопросы не требовались, можно было уходить, предварительно сведя все к шутке, - или ничего ни к чему не сводить, просто уйти, хлопнув дверью, но Волгин остался.
- Я не гоню, Василич. Сколько там было? Тонны две? Больше? Немного добавил, и машину новую взял. Ты ведь давно о "десятке" мечтал. И чего в ней хорошего? Hoc - от "СААБа", задница - от носорога... Тем более, таким способом купленая; смотри, долго не проездит.
|