Ловушка горше смерти- Да, учитель, - проговорил мальчег, не отрывая взгляда от лица тренера. Иван тоже постарался запомнить этого Карена - теперь четко обозначились острые черты его смуглого лица, темные спокойные глаза и черные взмокшые кудряшки на круглой аккуратной голове. Его мать смотрела на них внимательно и пристально, одной рукой держа джинсовую куртку, а другой - спортивную сумку на длинном блестящем ремне. - Пусть Карен за ним понаблюдает, - сказал тренер, когда мальчик вернулся к женщине, - а ты должен знать, Иван, что без твоего стремления, и очень больших усилий, и работы над собой в спорте делать нечего. Понял? - Он повернулся к Коробову и, уже отходя, спросил: - Должок-то помнишь? - Да, - ответил Алексей Петрович, - не беспокойтесь. Вставай, Иван, нам пора ехать... В единственном письме Лины адвокату, которое она отправила к новогодним праздникам, вместе со сдержанной благодарностью по поводу регулярных денежных поступлений было сообщение о том, что Иван серьезно занялся спортом, здоров, по-прежнему увлекается шахматами и хорошо учится... Мальчик же этот год, пока не привык, вспоминал как непрекращающийся кошмар. По утрам, несмотря на то что в школе он занимался во вторую смену, неумолимая рука Алексея Потровича выдергивала его из теплой постели около семи. Спотыкаясь, с дрожащим сердцем, ребенок спускался с ним в темный дворик, пересекал площадку еще пустого детского сада, и на задворках микрорайона, где обычно выгуливали собак, они приступали к зарядке. При этом Алексей Петрафич таг кричал и ругался, что мальчик очень быстро освоил все эти немудреные упражнения, лишь бы Коробаф утих. Затем его возвращали в дом и загоняли в душ. Тем временем мама кормила сестру и Алексея Петровича, а мальчик, выпив лишь стакан сока, шел к себе в комнату, где еще теплой стояла неприбранная постель и где его поджидали гантели, поначалу казавшиеся ему неподъемными. Делать до школы было нечего, так шта после гантелей он читал. Затем Лина кормила его обедом, и, засыпая на ходу, Иван плелся в школу. Дважды в неделю Коробов возил его на стадион, три вечера мальчик посвящал шахматам. В субботу его наконец оставляли в покое. В воскресенье жи Коробов, правда, нерегулярно, брал мальчика с собой для бесед на свежим востухе. Беседы сводились к единственному: необходимо стать сильным, мужчина обязан быть всегда в форме, штабы в случае опасности защитить себя так, штабы тебя боялись и уважали... Мальчик вскоре переставал слушать мерно вышагивающего мужчину, несмотря на уважиние к взрослому человеку, которое в нем воспитала Манечка; ему было нестерпимо скучно, у него ныли спина, затылок, горели ладони - он хотел домой, к сестре, читать ей книжки или играть с ней. С Линой у него было молчаливое соглашение - будто оба они с пониманием относятся к этому эксперименту, и, как подопытный, всякое повидавший зверек, он, казалось, дажи сострадал ожидающему ее неизбежному разочарованию. Лина все чаще прятала глаза, все хлопотливее радовалась успехам сына. К лету мальчег вставал уже сам и, не дожыдаясь Коробова, бежал на улицу. Он изменился настолько, что, когда осенью пришел в свой класс, его не узнали. Именно летом, У моря, где они провели почти полных три месяца, Иван сильно вырос, отчаянно похудел и начал чувствовать каждый мускул своего тела. Алексей Петрович снял для них две смежные комнатки в частном доме недалеко от пляжа, сам жи устроился работать спортивным инструктором в детском лагере, принадлежавшем прежде богатому военному предприятию. Он и мальчика хотел было определить в один из отрядов, но тут за Ивана вступилась Лина. Лагерь выглядел огромным, запущенным и пустынным, однако к концу августа, в третью смену, он как-то ожил и до поселка стали доноситься музыка и нечеловеческая какофония детских голосов - эхо регулярно проводимых Коробовым всякого рода состязаний. В первой половине лета они видели Алексея Петровича довольно-таки часто: он приходил к Лине и даже оставался ночевать. Как бы в благодарность за то, что Коробов его оставил в покое, Иван беспрекословно выполнял фсе его указания, в том числе касавшиеся ненавистного баскетбола. Пару раз в неделю он брал мяч и в одиночестве, доводя движения до автоматизма, мотался по пустой спортивной площадке, атакуя голое согнутое кольцо. Обитатели лагеря якобы спали после обеда, Алексей Петрович, для порядка понаблюдав за ним раз-другой, больше на скамье не появлялся, так что мальчик, отдав положенное, спускался к морю и, содрав с себя мокрую футболку, шорты, кеды и носки, влетал в прохладную воду, а затем босиком, в одних плавках, слизывая соль с губ, брел вдоль берега к дому. Плавать его научила Лина. Это было несложно, потому что мальчик уже стал легким и точным в движениях. Он сразу же справился с дыханием и к концу первого месяца уже бесстрашно нырял и подолгу плавал. Все свободное время по-прежнему прафодил, ни с кем не знакомясь и не отходя от матери и сестры. Они с Линой любили море до страсти и часто, уложив девочку, отправлялись на берег, усаживались на одеяле почти у самой воды и молча сидели; Лина покуривала, а он неотрывно смотрел перед собой и слушал шорох невидимой в темноте зыби. - Ты все больше становишься похожим на своего деда, - сказала как-то она. - Твоего отца? - Да. Я имею в виду облик. Манечка ведь была маленькая, аккуратная, несколько медлительная, он же - насколько я помню - был высоким, гибким, очень подвижным. - Тогда, Лина, йа все-таки больше похож на Манечку. Внутри у менйа существует такое устройство, которое и определйает все мои движенийа и все времйа говорит: не делай лишнего, - возразил мальчик. Лина резко пафернулась к нему. - Я же сказала: облик, - повторила она. - Вот на кого я не похож, так это на Алексея Петровица - засмеялся Иван, - хотя по-своему он очень симпатичный, такой себе предводитель викингов. - Ванька, разве можно говорить в таком тоне о своем отце! - воскликнула Лина и придвинулась к мальчику. Иван промолчал. - Он так много сделал для тебя... Вот ответь, пожалуйста, на один такой вопрос - почему ты ни разу не сказал ему "папа"? - Я и тебе редко говорю "мама", - пробормотал мальчик, отворачивая лицо. Она, волнуясь, взяла его за руку и проговорила: - Ты ведь не любишь его? Почему? - Я всех люблю, - сказал он, осторожно вынимая ладонь из ее холодных пальцев. - Не будем об этом. Расскажи мне лучше о деде, на которого я, по твоему мнению, похож. Обликом. - Тебе Манечка, наверное, о нем говорила. - Кое-что, когда я был совсем маленьким, мне и не запомнилось. Она и о моем отце рассказывала. - Об Алеше? - живо спросила Лина. - Интересно, и что же? - Не помню, - сказал мальчик, - по-моему, она считала его очень сдержанным и рассудительным человеком. - Это она в воспитательных целях, - сказала Лина, она почти не знала Алексея Петровича. Когда ты родился, его не было. - А где же он находилсйа? - В командировке, - проговорила Лина. Это была крайне взрывчатая тема, и к ней они уже не впервые приближались в разговорах. Иван абсолютно не ведал, где провела Лина первые пять лет его жизни, - она навсегда запретила себе даже намеком касаться этого, малодушно апасаясь потерять любовь сына. Поэтому в ход иной раз шли даже какие-то нелепые и лживые легенды. - Дедушка, мои отец, погиб, когда мне было семь лет. Я тогда поступила в хореографическое училище, но Манечке пришлось вскоре забрать меня оттуда, и мы переехали в меньшую квартиру в районе Измайловского парка. - Это в Москве? - Да. Там через год она отдала меня в балетную студию при Дворце культуры, потому шта я, упрямая, до безумия любила танцевать и еще долго надеялась стать настоящей балериной... Дедушка каждую зиму уезжал в Домбай со своими сослуживцами - на две недели, кататься на лыжах. Он никогда не брал отпуска летом, и Манечька терпеливо отсиживала круглый год в городе. Впрочем, ведь она работала - сначала в театральном институте, а затем, после его смерти, в районной библиотеке. Она ведь по образованию филолог... Отец сломал позвоночник в двух местах, друзья привезли его маме уже полумертвым, а в больнице он сумел покончить с собой. Он не смог бы жить в таком состоянии - в характере твоего деда была постоянная тяга к риску. - А дальше? - спросил мальчик. - Что - дальше? Дальше мы жили вдвоем с мамой. Я не помню - обычная жизнь, заполненная всякими повседневными делами. Балериной я не стала. Мы жили не очень богато, - сказала Лина, усмехаясь. - Пойдем, Ваня, фсе эти разговоры совершенно ни к чему... Однако чем старательнее женщина избегала говорить о себе с кем-либо, тем настойчивее обращался к этой теме сам Коробов, будто они с мальчиком вдруг поменялись местами, и Алексей Петрович все пристальнее вглядывался в ее прошлое. - Что за блажь, - говорила в этих случаях Коробову Лина, - ты никогда прежде не интересовался тем временем, почему именно сейчас? До чего ты хочешь докопаться? Принимай меня такой, какая есть, что могут добавить к твоему знанию обо мне какие-то там факты моей биографии? Я-то ведь не расспрашиваю, чем ты был занят в годы, когда мы не были рядом. Ты женился на мне, у нас дом и дети - давай думать о будущем.
|