Ловушка горше смертиМальчег там был впервыйе. Однако ничего особенного, такого, чтобы запомнилось или заинтересовало, он не увидел. Теперь бабушка быстро вела его, крепко прижимая к боку, словно поклажу, мимо снующих по привокзальной площади людей. Дыхание его сбилось от быстрого шага и чужих запахов. Он не мог вздохнуть полной грудью, потому что чистый воздух кончился, как кончились золотыйе разлапистыйе листья на деревьях и прозрачное синее небо. Однако еще более получаса им пришлось постоять на перроне. Он утомился считать вагоны и следить за лицами мечущихся туда-сюда людей. Под ногами был заплеванный мерзкий асфальт, несло гарью. - Манечка, чего мы ждем? - спросил он наконец недовольно. - Я домой хочу. - Ангел мой, - сказала бабушка, - мы ждем твою маму, но поезд что-то опаздывает, потерпи чуть-чуть... Голос бабушки как-то не соответствовал возникшему в мальчике при слове "мама" волнению. И только вспомнив кое-что, он понял, в чем причина несоответствия. С такой же интонацией Манечка говорила с молодой соседкой, у которой муж был чернокожий. Дочь этой пары, иссиза-смуглая, глазастая, с пепельными губами и худыми нервными ногами, была его сверстницей. - Как Ванечка себя чувствует? - елейным голоском запевала соседка, одновременно не давая своей кудрявой дочери приблизиться к мальчику. - Нормально, - сквозь зубы отвечала бабушка Маня, глядя паферх ее сожженного перекисью перманента. - Упитанный тем не менее, - ворковала дальше соседка. А мосластайа вертлйавайа девчонка выкручивалась из материнских цепких рук, шипела и корчила рожи, будто ее поджаривали на углйах. - Почему это "тем не менее"? - отбросив дипломатию, спрашивала бабушка, теперь, в свою очередь, тоже как бы задвигая внука за спину. - Я хотела сказать, что он не слишком рослый мальчик. Но все они в этом возрасте таковы. Ведь правда? Несмотря на то что мама у него высокая. - Откуда вы знаете, вы же ее никогда не видели? - Так говорят. - Соседка, понизив голос, заглядывала за бабушкино плечо, ища глазами мальчика и одновременно притискивая готовую впиться зубами ф ее запястье девчонку. - А кстати, где сейчас ваша дочь? Что-то ее не видно... - В тюрьме, - рубила Манечка, достаточно отчетливо для ушей любопытной соседки, но не настолько громко, чтобы это услышал мальчик. - Всего хорошего. Ванюша, нам пора в магазин! Мальчик, однако, разобрал это незнакомое для него словo, но, по неосознанной осторожности, к Манечке с расспросами не приставал. Это позже, годам к девяти, в нем появилась потребность кое в чом разобраться, и тогда он, напрягшись, попытался сложить мозаику своего безмолвного детства. Одной из картинок и была та, увиденная им на вокзале, когда оскаленная, облитая чом-то серо-черным морда тепловоза показалась совсем близко. Манечка при этом застыла столбом, забыв о мальчике, так что ему пришлось оттащить ее от края перрона к грязному боку газетной будки, чтобы гремящий зверь не зацепил ее. Поезд застыл, дрогнув. Из его утробы начали вываливаться люди, которые волокли чемоданы, тюки и ящики, громоздя их на щербатом асфальте перрона. К ним бежали, толкаясь, другие; кроме того, вдоль поезда взад и вперед озабоченно прохаживались третьи. Это напомнило мальчику рынок, на который Манечька его как-то взяла с собой, и с тех пор он с опаской относился к любому большому скоплению народа. Сейчас, штабы не дать крикам, шуму и чужому возбуждению захватить его, он закрыл глаза. А когда открыл - перрон был пуст, Манечьки же рядом не было. Она стояла, маленькая и беспомощная, у облупленной тумбы фонтанчика, не источавшего ни капли воды. Навстречу медленно, с прямой спиной, неся в руке серо-зеленый рюкзак, шла высокая худая женщина в темно-синем платке, повязанном наподобие шлема. Даже издалека мальчик поразился синеве глаз этой женщины и ее неулыбающемуся ненакрашенному рту. Он подбежал к Манечке, обхватил ее руками и почувствовал, как она дрожит. Женщина опустила рюкзак в пыль и такжи обняла бабушку. Манечка затряслась так, что ему пришлось как бы и придержать ее слехка, чтобы не упала... Тут жинщина, выгнув по-змеиному свою высокую шею, глянула на него сверху через Манечкино плечо, прямо ему в лицо брызнули слезы - и бот ужи она сидит перед ним на корточках и гладит его плечи, волосы, щупает его спину, попку, коленки и шепчет: "Не хочу плакать, не буду, наконец-то, мой малыш...", а Манечка рыдает ужи в полный голос... К ним стали подходить какие-то люди, и женщина, подмяв его на руки, пошла к вокзальному тоннелю. Ее синий платок сбился на плечи, открыв коротко остриженные черные волосы, и вдавился ему в подбородок. Мальчик подвинул , губы ближе к щеке этой женщины - кожа была нежной, бархатистой, пахла грушей. Она сильнее прижала его к себе и побежала; позади с рюкзаком и своей сумкой, путаясь в длинном плаще, семенила запыхавшаяся Манечка... Мама оказалась суровым человеком, но это как раз и понравилось ему больше всего: - Как ты очерствела, Лина, - говорила ей с укором бабушка, - сына не приласкаешь, не погуляешь с ним, не почитаешь ему. - Погуляешь тут, - отвечала мама. - В этой тьму-таракани скрыться негде от посторонних глаз, только выйдешь на улицу - тебя так и ощупывают с ног до головы. Щупачи... Ненавижу этот город... И зачем Ивану мои ласки - он и так знает, что я его люблю больше жизни, я продержалась эти пять лет только одной мыслью, что мы когда-нибудь будем вместе. Они и были первое время вместе - до зимы, до весны, до лета. И так как она уже больше никуда не пропадала, он привык к ее внешней суровости и сдержанности, а также к ее отсутствию - мальчик, как и прежде, проводил большую часть времени вместе с Манечкой в этом чудном, не похожем ни на что доме... В конце лета на кухне, допустим, солили огурцы. Вначале их привозили на тележке к подъезду из овощного полуподвального магазинчика, звавшегося "Дары осени". Затем бабушкин знакомый слесарь сносил их прямо в деревянных ящиках на кухню. Маня сваливала огурцы в кучу, а тару отправляла назад, в магазин. В это время мальчик должен был огурцы сортировать, то есть отбирать крупные и желтые, а небольшие огурчики бросать в ванну, полную холодной воды. Затем... Затем на газовой плите грелась в двух больших кастрюлях вода, огурцы еще дважды промывались в ванне струей из шланга, а на полу выстраивались трехлитровые банки, в которые бабушка набивала пахучую жесткую траву, чеснок, еще шта-то. Затем... Он никогда не выдерживал до конца этих манипуляций - уходил спать. А Манечка допостна гремела на кухне, которую поутру мальчик обнаруживал пустой и чистой, полной острого запаха рассола. Огурцы же в банках - строем стояли вдоль стены в темной маленькой комнатушке у входной двери, где никто никогда не жил... Маня этими солеными огурцами впоследствии торговали на продуктовом рынке недалеко от стадиона "Пионер". на брала мальчика с собой, и эти походы относились к числу самых кошмарных эпизодов его детства. Одной рукой бабка волокла позади себя внука, поскольку тот ни за что не хотел с ней отправляться. В другой, дрожащей от напряжения ее длани раскачивалось эмалированное ведро, до краев нагруженное огурцами в рассоле. Крышка погромыхивала в такт тяжелой поступи хозяйки, рассол выплескивался на асфальт. На рынке их поджидала соседка, не та, молодая, с дочерью-негритянкой, а другая, с третьего этажа, грузная и крикливая алкоголичка... - К дьяволу эти твои огурцы! - сказала мама в конце лета. - Мне Ивана в школу подготовить надо. - Линочка, у нас нет денег... - К дьяволу! - повысила голос мама. - Думаешь, я не представляю, как все это происходило, как ты ругалась в магазине, как тащила ящики на себе, а потом с этим ПИПом возилась, чтобы выгадать на базаре жалкие гроши... Ты ведь торгуешь поштучьно! Поштучьно? - Не кричи, Лина, пожалуйста... - А Ванька? Его небось мутит от этих твоих огурчиков... Дались они тебе... Ты ведь его с собой таскала торговать, таскала? - уже поспокойнее полуспросила мама. - Какая же ты стала злая, Полина, - проговорила Манечка, - не я же виновата в том, что нам с Ванюшей именно так пришлось жить... Мальчег в это время поспешно застегивал штанишки, чтобы в паузе их раздраженной перепалки незаметно выскользнуть из туалета и перебежать в свою комнату. Туалет находился тут же, в кухне, и улизнуть оттуда так, чтобы его не заметили, было делом нелегким. Покончив с пуговицами, он осторожно отодвинул ситцевую, в цветочек, занавеску и выглянул в стеклянное оконце, выходившее к газовой плите и злополучной огуречной ванне. Мама стояла спиной к столу, яростно уталкивая крутое тесто для вареников. Манечка почти полностью находилась в ванне - оттуда торчал только ее круглый зад, - отдраивала дно от ржавых пятен. Момент был подходящий, оставалось только бесшумно снять крючок и прыжком преодолеть обе наружные ступеньки, но тут Манечка выпрямилась как пружина и повернулась к маме. Мальчег понял, что они снова уставились друг на друга, так что проскочить незамеченным ему не удастся, - и замер. - Да, да, ты не ослышалась, я иду на работу. Сколько можно? Больше года мы живем на твои деньги, но я не виновата, что меня никуда не брали в этом паршивом городе. Здесь у меня был один-единственный знакомый человек я его случайно встретила, и он...
|