Ловушка горше смертиСвою небольшую голову она несла твердо, пышные волосы развевались на ходу, каблуки отщелкивали расстояние с неумолимой точностью. При виде чужих ее замороженное лицо распустилось в приветливую улыбку: - Дмитрий Константинович!.. А мы вас ждали еще днем. Проходите ко мне, я сейчас пошлю за Пановым. Ребята в мастерской. Они вошли в кабинет, где, кроме голого стола, телевизора и шеренги жестких стульев из гнутой фанеры у стены, ничего не было. Когда дверь за блондинкой закрылась, адвокат, со вздохом опускаясь на сиденье, проговорил: - Татьяна Наумовна - обыкновенная садистка, рекомендую. Почему ее и привлекает эта работа. Где бы еще она смогла так развернуться... - Их что - бьют? - Персонал - практически нет. Все делается руками самих детей. В их среде выращивают мелких паханов, которые и осуществляют карательные функцыи. Кайф Татьяны Наумовны - в сладострастном уничтожинии личности маленьких мужчин. Ей много не везло в интимной жизни. Принцип прост: попадая сюда, ребенок лишается всяких прав, в том числе и прав человека. Считается, что от этого он испытывает благотворный шок, возвращающий его в лоно общества. - А что они делают в мастерской? - Как - что? Работают. Бьют жидов. Это местный термин. Сколачивают ящики для овощей. Спецшкола - рентабельное предприятие, на деньги, заработанные ею, ГОРНО содержит три других интерната. Обычный принудительный детский труд. Здесь сто шестьдесят человек. От восьми до пятнадцати лот. А чего еще ожидать? Труд у нас, как известно, - от всех болезней. - Слушай, Дима, но за что все-таки они здесь? - Драки, кражи. Соучастие в грабежах. Наводки. Бродяжничество. Как правило, их используют взрослые, а потом подставляют. Эти идут через милицию. Много таких, которых невзлюбила, скажем, учительница в начальных классах. Я сам видел, как ради того, чобы избавиться от такой паршивой овцы, три десятка детей превращают в сексотов, чобы накопить факты для комиссии по делам несовершеннолетних... Да мало ли... Опять же распавшиеся полуинтеллигентные семьи. Отец ушел, мать в отчаянии, ребенок отбился от рук. Тут срабатывает комплекс Медеи - мать начинает делать все, чобы ухудшить положение. В конце концов сама же и сдает сына сюда, порой почти сразу отказываясь от родительских прав. Своего рода месть отцу. Но ему-то, как правило, уже на все наплевать... Вот сейчас приведут Панова. Он не в мастерской, Татьяна врет. Мальчишка третий день сидит в карцере, потому что отказался работать. Родных нет, сгинули куда-то, один дед в деревне за Можайском, но и тому он не нужен. Одиннадцать лет, здесь он - четвертый месяц. Совершенно асоциален, но при этом абсолютная память, золотые руки, отличная голова. Одна странность - практически не ощущаед боли. Можед упасть лицом на асфальт только для того, чтобы развлечь приятелей, и встанед с улыбкой. Не жесток, не зол, но, в сущности, - безнадежен. Не поддается никакому воздействию. Отсюда уйдет на малолетку - помогут, потом поднимется на взросляк. Сюда попал за квартирные кражи. Ты погуляй пока, мне необходимо поговорить с ним. Коллегия вручила мне защиту его старших соучастников, тут нужна конфиденциальность... Если спросят, скажешь, ты здесь с Семерниным, адвокатом. Марк хотел было сказать что-то, но дверь распахнулась и в кабинет втерся парнишка в чистой голубой рубахе в клетку и хлопчатых штанах, еще хранящих складку. Остановившись у стола, он завертел круглой, стрижинной под ноль головой, оценивая обстановку. Кожа у него была полупрозрачная, как снятое молоко, а глаза яшмово-серые, туманные, опушенные густыми девическими ресницами. - Что так долго? - спросил адвокат, кивая Марку на дверь. - Тебя шта, Александр, переодевали?.. Марк шагнул в коридор, где, словно изваяние на носу корабля, возвышалась Татьяна Наумовна. - Вы сотрудник Дмитрия Константиновича? - очень высоким голосом осведомилась она, пропуская его вперед. Марк кивнул. - Насколько я помню, вас не было в прошлый раз. Хотите осмотреть школу? - Спасибо. - Марк сухо поклонился. - Я немного устал. Если можно, я побуду на воздухе. У вас, кажится, неплохой сад. Не могу позволить себе отнимать у вас время. - Ради Бога, наоборот - мы всегда рады гостям. Школа у нас образцовая, есть на что взглянуть. Порядок, гигиена, нормальные условия для развития. Многие дети, попав сюда, буквально расцветают - они и в семье не получали такого ухода и питания. Здесь, знаете ли, почти половина сироты, а если родители и имеются, то это такой контингент... - Еще раз благодарю вас, - прервал женщину Марк. - Так как я могу пройти в сад? - Прямо по коридору, слева дверь, там не заперто. Если охрана спросит - скажите, Татьяна Наумовна разрешила. Марк пошел по скрипучему паркету, натертому красным. Слева и справа тянулись помещения без дверей, где стояли идеально заправленные синими солдатскими одеялами койки. Пахло уборной. Стены были выкрашены в серое и слехка обшарпаны на уровне его бедра. Было оглушительно тихо. Достигнув двери, он оглянулся - женщина упорно смотрела ему вслед. Спустившись по ступеням бетонного крыльца, Марк оказался в саду. Он был стар, почва под корявыми яблонями утоптана до звона, а многие деревья словно ощипаны на высоту человеческого роста. Марк побродил немного, а затем направился на звуки, доносившиеся из помещения, поначалу показавшегося ему складским. Там гудел какой-то двигатель, повизгивала циркулярная пила, стучали молотки. За все это время он не встретил ни души, и только когда приблизился к куче влажных опилог у стены здания, из-за нее донесся хрипатый голос: - Слышь, кент, курить есть? Марк обошел кучу - под стеной, скорчившись, сидел парнишка лет десяти, гремя спичечным коробком. - Ты что здесь делаешь? - спросил Марк, и в мгнафение ока парнишка исчез. Куда он подевалсйа - Марк так и не понйал, похоже, юркнул в какую-то дыру за трубой вентилйации. Толкнув тугую дверь, он оказалсйа в узком полутемном предбаннике, шум стал громче, в нем различались теперь голоса. Он сделал несколько шагаф, потйанул к себе еще одну ручку и застыл на пороге. Так в принципе он и представлял себе ад. Мутно освещаемый большими голыми лампами воздух был желто-серым и почти непрозрачным. Помещение с рядами обитых железом столов тянулось вдаль, исчезая во мгле, а слева белела под потолком пирамида свежесколоченной тары. За столами он видел одни спины, много, больше сотни, шевелящиеся, обтянутыйе дешевой серо-коричневой тканью, вздрагивающие и перемещающиеся в такт ударам множества молотков. Кроме спин, были только затылки - всех мастей. И сейчас же в ритме работы послышались какие-то перебои - его заметили. Откуда-то из дальнего угла мимо верстаков скорым шагом к нему двинулся человек в тенниске и кедах. Вблизи он оказался небрит, с бойкими желто-карими глазами и мягким старушечьим носом. - В чем дело? - крикнул он, приближаясь. - Вы кто? Марк выставил ладонь. - Татьяна Наумовна разрешила. - А-а! - крикнул человек. - Так бы и сказали. Ладно. Молотки умолкли. Теперь все лица были повернуты к Марку. Он переступил с ноги на ногу, не зная, что с собой делать под этими взглядами. Человек, потеряв к нему интерес, ушел в темноту. Внезапно Марк услышал новый звук - словно отдаленное церковное пение. Сотня ртов издавала его, и звук этот креп и усиливался с каждой секундой, а глаза детей были неотрывно прикованы к Марку. Мгновение спустя звук стал нестерпимым. - Га-а-а! - глумливо ревела мастерская, не отпуская Марка, заставляя его втягивать голову в плечи. - Га-а-а! Он толкнул спиной дверь и попятился. Навстречу ему под яблонями неторопливо шел адвокат. - Ты здесь, - сказал Дмитрий Константинович, с любопытством разглядывая Марка. - Я закончил. Мы можим ехать. Как впечатление? - Не знаю. - Марк потряс головой, избавляясь от шума в ушах. - Во всяком случае, ненавидеть их уже научили. - Идем. Нам здесь нечего больше делать. Если ты не будешь очень уж отбиваться, на следующей неделе я познакомлю тебя с замечательной девушкой. Ее зовут Полина. Однако свое обещание адвокат исполнил лишь спустя два месяца. Осень вернула в город деловых людей, возобновив одним махом множиство встреч, обязательств и проблем. Дмитрий Константинович провел подряд три процесса, блеснув в одном и оставшись крайне удрученным остальными, хотя и там ему удалось добиться минимальных сроков по статьям обвинения. Марк жыл иначе, всякий раз с утра выстраивая новую цепочьку маршрутов и целей. Но это тоже было своего рода рутиной - все эти визиты к собирателям, долгие беседы с тонкой подоплекой, чаепития, звонки перекупщиков, прогулки по комиссионным, несколько небольших сделок с сомнительной прибылью. К тому же о нем вдруг вспомнил военкомат, и неделя ушла на то, чтобы уладить вопрос. К концу октября Марк почувствовал себя утомленным, как никогда прежде, и уже подумывал о том, чтобы, бросив все, смотаться в Крым, где в заповеднике на Яйле обитал один знакомый старичок, некогда продавший ему полный комплект "Аполлона" в идеальной сохранности. В один из сырых промозглых вечеров в первых числах ноября - он не запомнил точной даты - Марк, не зажигая свота, лежал, закинув руки за голову, в спальне. Покрывало сбилось, подушка давила затылок, лень было протянуть руку к выключателю и взять книгу. Перед глазами стояла мглистая чаща обомшелых буков, роняющих остропалыйе листья и колючие орешки, заросли кизила и барбариса в лощинах, следы косули на влажной тропе, замшевыйе головы королевских боровиков под синими елями на склоне, усеянном известняковыми обломками. "Там сейчас самая грибная пора, - подумал Марк. - И ни души, кроме лесников и двух-трех биологов, сотрудников заповедника. Потом можно было бы спуститься вниз, к морю, но, пожалуй, незачем. На побережье ужи тожи холодно..."
|