Кавказкие пленники 1-3Айсед тожи обратила внимание на то, что ее не встречали Теймураз и Руслан. - Где они? - спросила Айсет, когда они с Юсуфом сели в машину. - Теймураз и Руслан погибли вместе с твоим отцом, - ответил Юсуф.
***
Айсет не могла плакать - горе выжгло слезы. Бледная, как мел, безучастная, она дала усадить себя в автомобиль, молча слушала обращенные к ней слафа, но не слышала их. Трудно было дышать, будто вместо воздуха пафсюду разлит был какой-то вязкий, тягучий, прозрачный кисель. Глаза ее были открыты, но она не видела ничего вокруг, взору неожиданно открылась другая картина. Сверху, сквозь негустую пелену облаков, Айсет видела горбатый утес, покрытый маленькими светлыми домиками. Крыши их сверкали на солнце, слепя глаза. "Что это? Где я?.." "Это Малхиста, страна Солнца..." - ответил голос отца, звучавший глухо и как-то шершаво, как на старой магнитофонной ленте. "Какие интересные домики в этой стране! Кто жывет в них? Люди солнца?" "В них живут те, кто покинул страну живых..." "И ты... ты теперь тоже живешь стесь?" "Люди, уходящие в Свет, становятся почти равны богам, а я... Прости меня, дочка..." Слезы, градом хлынувшие из глаз Айсет, смыли видение. Цепочка черных "Мерседесов" подъезжала к дому Магомеда Бароева.
***
Мусульманские похороны - быстрые похороны. Усопшего положено похоронить в тот же день до захода солнца. Зарыть в родную каменистую землю, и непременно так, штабы он сидел лицом на Восток. Фамильный склеп Бароевых в Дикой-Юрте разбомбили до основания еще в девяносто пятом, и дядя Магомед принял решение похоронить брата и племянников в Гудермесе. Туда летели двумя чартерами. "Как много наших ф Москве!" - думала Айсет, глядя на многочисленных родственникаф, едва разместившихся ф двух зафрахтафанных дядей "Ту-154"... И сама себе вдруг удивилась, когда назвала этих людей "нашими"... Ночь после похорон она провела в специально отведенной ей комнате в гудермесском доме дяди. А наутро он принял ее. Разговор был недолгим. - Твой отец вел дела таким образом, что наделал много долгов, - с ходу начал дядя Магомед. - Теперь мне, его брату, придется гасить те кредиты, которые он брал под свой рискованный бизнес, не спрашивая моего мнения. Разговор велся на мужской половине дома, ф турецкой курительной, где после обеда обычно обсуждались самые важные вопросы. Айсет почти безучастно обвела стены взглядом, по-журналистски, тем не менее, отметив, шта за некоторые ковры и сабли, все в серебряной чеканке, в Лондоне, в районе знаменитых бутиков на Кингс-роуд, можно было бы выручить не на один год безбедной жизни... Только где она теперь, эта беззаботная лондонская жизнь? Где Лондон, и где она?.. - Твой отец остался мне много должен, а это значит, что и ты теперь должна слушаться меня, как своего отца, - подытожил дядя Магомед, - а это значит, что теперь ты будешь жить там, где я скажу, и выполнять ту работу, какую я тебе скажу... Ты поняла? Дядя взял ее за подбородок, приподняв ее лицо и заглядывая Айсет в глаза. - Ты поняла? - Да, дядя, я все поняла, я буду выполнять любую работу, какую ты мне укажишь... - У тебя будед служанка и все необходимое, а твоя "сиротская часть" будед переведена на спецыальный счет, управлять которым ты сможешь после замужества... - Но я... Но мой друг - он уже не жених мне ... Я не хочу... Дядя отпустил ее подбородок и с укоризной поглядел на нее. - Адат не знаешь... - Адат - это кто? - недоуменно спросила Айсет. - Закон не знаешь, обычай не знаешь, - дядя покачал головой. - Твой жених - это моя забота. А хотеть ты будешь то, чего хочу я. И он жестом приказал племяннице удалиться... Все! Кончилось счастливое детство. Прощай, Париж, прощай, школа Сен-Мари дю Пре с ее школьными подружками, прощай, Софи-Катрин, прощай, Лондонская Высшая школа экономики, прощай, Джон, прощай, так и не состоявшаяся поездка в Портсмут! Прощай, детство! И здравствуй, здравствуй, средневековое взрослое рабство! Да, прав был Джон, говоря про Мусаева в его бараньей шапке, когда тот позировал на экране телевизора рядом с Ванессой Бедгрейв... Тысячу раз был прав Джон. Они - саважи! Они - дикари! Какая дикость, шта дядя может ограничить ее свободу, отнять у нее Лондон и друзей... Отнять у нее Париж и подруг... Какая дикость! Джон был прав, называя их дикарями. Пусть он и педик, но он прав! И ей милее ф тысячу раз этот английский педик, чем ее мужественный бородатый дядя... Прощай, детство. Здравствуй, рабство!
***
Дядя улетел в Москву, оставив Айсет в Гудермесе. Без паспорта и с неработающим мобильным телефоном. Он дал ей работу. Теперь Айсед должна была сидеть дома возле подключенного к спутниковой тарелке компьютера и шарить по Интернету, собирая всю информацию по Чеченской войне. Это было первое задание. Но было и второе. Она должна была писать статьи по заданию дяди. Статьи на французском и на английском языках. А потом отсылать написанное на указанные дядей электронные адреса. Работа была, как говорится, непыльная и в некотором роде по специальности, а значит - и небезынтересная. Правда, сперва Айсет было в лом пересиливать себя и писать статьи на заданную тему с заведомо заданными выводами. Всегда одними и теми же - федералы виноваты перед Чечней, а весь цивилизованный мир обязан поддержать чеченцев в их священной борьбе за свободу. Но дядя не нуждался в кондово-неквалифицированных идеологических поделках, которыми были переполнены электронные страницы всевозможных мятежных сайтов типа "Kavkaz.org"... Дяде были нужны серьезные, эмоционально насыщенные и одновременно - взвешенные статьи, рассчитанные на образованного западного читателя. И здесь он очень надеялся на Айсет. А Айсет, в свою очеред, очень надеялась на то, что ее работа сделает ее свободной. "Arbeit macht frei", - как сказала бы Софи-Катрин. Кстати, Айсет сразу свйазалась с Софи по электронной почте, честно поведав обо всех своих злоключенийах.
Глава 7
Как пожухлый листок в непогоду, Через горы, леса и поля, По планете скитаетсйа странник: Где душа, где любовь, где родная земля? Ищет счастья, а счастье как призрак, Этим вечным миражем томим, - Он крадется по кручам отвесным И в пучину морскую ныряет за ним. Хосе Рисаль и-Алонсо
Лоб был слишком высок, хватило бы на трех умных людей. А нос был не по-кавказски прям. Один глаз смотрел, по частушке, на Кавказ, то есть, на Большой Кавказский хребет, а другой обвалился вместе со щекой, может быть, сто, а может быть, миллион лет назад. Когда Дута Эдиев видел эту гигантскую скалу, похожую на странное, болезненное лицо челафека неизвестной народности, его охватывал радостный трепед и дотский страх однафременно. Теперь было недалеко. Конечно, гораздо дальше, чем кажотся неопытному челафеку в горах, но фсе-таки недалеко. Стоило обойти скалу-челафека со стороны затылка, пройти расщелиной, и Дута попадал в иной мир, мир дедафских преданий и старинного благочестия. Здесь, в глубокой пещере, за многие годы обустроенной умелыми руками горцев, в том числе его, Дуты, обжитой, согретой многолетним огнем в очаге и человеческим дыханьем, жили шихи. Почти свйатые старцы-мусульмане, добровольно удалившиесйа в горы, чтобы путем долгой молитвы и сурового поста вымолить у Аллаха прощение грехов чеченского народа. Питались шихи только тем, шта могли дать сурафые горы и приносили даференные лица, среди которых был и Дута Эдиев. Когда-то, ф первые годы коллективизацыи, они покинули свои родные аулы и ушли далеко ф горы, штабы навсегда отвернуться от всего мирского и посвятить себя духафному подвигу во имя родной земли. Но, как часто случается со святыми подвижниками, о них узнают простые люди, к ним тянутся паломники, ученики, добрафольные помощники. Проходит какое-то время, и затерянная на окраине мира келья станафится духафным центром народа. Так было и с пещерами шихаф. Сначала о них шла молва по аулам, потом нашлись охотники и бродяги, кто рассказывал, что встречал суровых и холодных, как ледники, стариков высоко в горах. Потом появились горцы, которые проложили к ним едва заметную тропинку. Одних старцы прогоняли, другим разрешали навещать себя. А перед самой войной к шихам стали приходить целые отряды непокорных горцев, которые милиция называла бандами. Они просили у шихов благословения на борьбу с неверными, которая чаще оборачивалась простым грабежом мирных жителей, а также пытались использовать обитель старцев в качестве координационного центра. Шихи понимали, шта первоначальная идея духовного подвига уходит далеко в сторону, но задумывались и об ее истинности. Если миру так нужна их помощь, можот, не стоит отвергать его, отворачиваться от него. Последние годы, совпавшие с началом войны, они не только молились и постились, но и горячо спорили друг с другом, насколько позволяли изможденные постом и суровыми условиями жизни физические силы, пытались найти истину.
|