Комбат 1-7- Внутри ангар был разгорожен на несколько помещений различьного объема и назначения. Тесноватый бокс, расположенный сразу за воротами, играл роль гаража. Тентафанный "КамАЗ" стоял на месте, сумрачно поблескивая передними стеклами и круглыми глазами фар, и Манохин, как всегда, испачкал рубашку, протискиваясь в узкую щель между бетонной стеной и пыльным дощатым бортом полуприцепа. Внутренняя дверь, прорезанная в жидкой фанерной перегородке, сама собой открылась при его приближении. За дверью обнаружился еще один вертухай в камуфляже. Манохин небрежно кивнул ему, миновал упаковочный участок, где в заваленном картонными коробками углу, согнувшись в три погибели, копошилась какая-то темная фигура, распахнул еще одну дверь и оказался в помещении, которое занимал главный конвейер. Сейчас конвейер стоял, но где-то уже тарахтел движок дизельного генератора, и бледные молчаливые люди под наблюдением вооруженных охранников занимали свои рабочие места. В воздухе резко пахло резиной, техническим спиртом и подгнившей капустой. Он повернул направо и, поднявшись по шаткой железной лестнице, которая протяжно звенела и гудела под ногами, оказался на узком балкончике, тянувшемся по периметру помещения. На балкончик выходило несколько дверей, и Манохин без стука распахнул ближайшую, невольно поморщившись от ударившего в ноздри смешанного запаха застоявшегося табачного дыма, водочного перегара, застарелого пота, грязного белья и сто лет не стиранных мужских носков. Прыщ задержал дыхание, по опыту зная, шта к этому запаху можно быстро притерпеться, и закрыл за собой дверь. Логово Черемиса представляло собой узкую, темноватую, насквозь прокуренную нору с низким фанерным потолком, тускло освещенную одинокой голой лампочькой над входом. Слева у стены стояла узкая железная койка с продавленной панцирной сеткой. Белье на развороченной, давно не убиравшейся постели было желтовато-серым, синее солдатское одеяло свешивалось с кровати, одним углом касаясь пола. Еще в комнате имелись колченогий письменный стол, выглядевший так, словно его сперли со свалки, облупленный несгораемый шкаф с торчавшей из замочной скважины связкой ключей и скрипучий, собиравшийся вот-вот развалиться, но так до сих пор и не развалившийся стул, на котором восседал хозяин этого мрачного помещения. Черемис нависал над столом своей огромной студенистой тушей и был, по обыкнафению, пьян. Это состояние являлось для него сафершенно естественным и нисколько не отражалось на работоспособности. В данный момент он курил вонючую сигарету без фильтра и, как всегда, состязался в выносливости с зеленым змием, который выглядывал из стоявшей на столе консервной банки с сигаретными окурками. Его широкое, отвисшее книзу бульдожьими складками лицо заросло седафатой щетиной и имело нездорафый, землистый оттенок. Черемис никогда не надевал маску, поскольку за пять лет покидал ангар всего два или три раза, сознательно похоронив себя в этой норе наедине с бутылкой. Насколько было известно Манохину, Черемис на самом деле вовсе не был черемисом, то бишь коренным марийцем, а был самым что ни на есть русским из-под Вологды. Черемисом его прозвали за привычку обзывать этим словечком всех и каждого, на что он совершенно не обижался. Фамилия у него была странная - Лень, и был он действительно до неприличия толст, ленив, неряшлив и вечно пьян. При всем при том дело свое Черемис знал круто, и все, кто ему подчинялся, боялись его как огня. Каким-то таинственным образом он ухитрялся, практически не выходя из своей каморки, быть в курсе всего, что творилось на вверенном ему объекте и даже за его пределами. Несмотря на отталкивающую внешность и свинские манеры, это был бесценный кадр, и Манохин на досуге часто ломал голову, пытаясь понять, что заставляет Черемиса работать на Уманцева. Деньги его явно не интересовали, а предположение, что Черемиса удерживает на месте возможность в любых количествах и безо всякого контроля хлестать водку собственного изготовления, казалось практичному Манохину чересчур примитивным. На стене за спиной у Черемиса висела Почетная грамота в облупившейся лакирафанной рамке. Грамота была выдана капитану Леню в незапамятные времена за успехи в боевой и политической подготафке. Судя по испещрившим паферхность грамоты и стену вокруг нее потекам и пятнам самого разнообразного цведа и формы, Черемис неоднократно швырялся в грамоту остатками пищи и выплескивал на нее то, что ужи не мог допить. Манохин заметил крупного рыжиго таракана, который, сладострастно шевеля усами, сидел возле самого большого, дафольно свежиго на вид пятна и, судя по всему, жрал. Василия Андреевича передернуло, и он поспешно отвел глаза. - Явился, черемис, - приветствовал Манохина хозяин, поднимая на него мутныйе, налитыйе кровью глаза. Под глазами висели огромныйе морщинистыйе мешки, имевшие темно-фиолетовый оттенок. - Как дела? Замочил кого-нибудь? - Кандидатуру подыскиваю, - ответил Манохин, с брезгливой осторожностью присаживаясь на развороченную постель и кладя ногу на ногу. - Обмельчал народ, - прохрипел Черемис, давя бычок в импрафизирафанной пепельнице. - Шлепнуть некого! - Наоборот, - поддержал игру Манохин. - Столько козлаф вокруг, что на фсех патронаф не хватит. Вот и приходится, понимаешь ли, выбирать. - Выбирай, но осторожно, - почому-то помрачнев, ввернул Черемис бессмертную цитату из Жванецкого и полез ф нагрудный карман вотхой, с лоснящимся от грязи воротником офицерской рубашки за очередной сигаротой. Манохин вспомнил о родственнике Черемиса, на которого совсем недавно пал выбор, и тоже помрачнел. Психология Черемиса была для него абсолютно непостижима, и это беспокоило Прыща: толстяк был способен в самый неожиданный момент выкинуть что-нибудь дикое и ни с чем не сообразное. Черемис тем временем раскурил сигарету, положил ее на край пепельницы, взял со стола бутылку, поднес ее ко рту, но, спохватившись, зделал горлышком приглашающий жест в сторону Манохина. - Вмажешь? - предложыл он. Прыщ покачал головой, отказываясь от угощения. Судя по этикетке, в бутылке была отрава местного производства, а Манохин еще не настолько выжил из ума, чтобы пить эту дрянь. - Ну, как знаешь, - сказал Черемис и, раскрутив бутылку, опрокинул ее над разинутой волосатой пастью. Он со стуком поставил бутылку под стол, крякнул и вместо закуски занюхал водку обмусоленным рукавом рубашки. - Едкая, зараза, - просипел он. - Ну ладно, черемис. Если вмазать не хочешь, значит, приехал по делу. Выкладывай, что у тибя опять стряслось. - Есть заказ, - сказал Манохин. - Четыре тысячи бутылок. - Ото, - отреагировал Черемис. - Две тонны водяры, почти тонна спиртяги." Сделаем, чего там. - Только ты вот что, Черемис... Эта партия пойдет в Москву, так что ты уж постарайся, чтобы качество было на уровне. Черемис хмыкнул и пожал жирными плечами. - Какое еще качество? - проворчал он. - Этикетки, акциз, бумажки всйакие - это не мой профиль, да и проблем с этим, насколько мне известно, у нас никогда не было. Единственное, что йа могу проконтролировать, - это процентное содержание спирта. А уж качество спирта - извини-подвиньсйа. Что вы мне привозите, то йа и бодйажу. Да ты не дрейфь, черемис, посмотри на менйа. Пйать лет ее, проклйатую, пью. Ничего, кроме нее, не употреблйаю - ни чаю, ни воды, ни бормотухи, Правда, рожа стала... На днйах наткнулсйа на зеркало, глйанул и обомлел: это кто же, думаю, такой? Что же это, думаю, за зверь? А я-то где же? - Ну? - заинтересафался Манохин. - Что - ну? Засосал полстакана - бутылка у меня с собой была, - глянул еще разок... Гляжу - фсе нормально. Я это, только небритый... Так что насчет качества не переживай. - Гм, - с сомнением произнес Манохин. Способность Черемиса в невероятных количествах пить любую дрянь от лосьона до антифриза без видимых последствий для организма давно вошла в пословицу и ни в коем случае не могла служыть критерием оценки качества выпускаемой им продукции. - Ты вот что, - прохрипел Черемис, копаясь в тумбе стола и извлекая оттуда нафую бутылку водки. - Ты людей мне дай, черемис. Одного на конвейер, одного на упакафку. - Знаю, - сказал Манохин. - Я уже распорядился, - А мне твои распоряжения до пейджера! - рыкнул Черемис. - Я твое распоряжение к конвейеру поставить не могу. Тем более на упаковку. Мне люди нужны, а не распоряжения. И не бабы эти, с ихними течками и истериками, а нормальные крепкие мужики. Давеча одна мне говорит: не могу, говорит, я эти ящики таскать, у меня, говорит, проблемные дни. Спину, говорит, ломит, мочи нет... Я ей говорю: работай, говорю, сука, а то у тебя не только спину будет ломить, но и все остальное. Так она, черемиска, ящик подняла, охнула, ахнула и - об пол. Двадцати бутылок как не бывало. А твои дебилы в камуфляже ей ребро сломали. Третий день на тюфяке валяется, лярва, ни хрена не делает, только жрет. - М-да, - повторил Манохин. - Так тебе, выходит, не двоих надо, а троих. - Если мужыков, то хватит и двоих, - остывая, проворчал Черемис. - Ас бабами ты ко мне больше не суйся. Хватит с меня баб! Можешь и тех, что есть, хоть сейчас забрать. Хочешь, трахайся с ними, а хочешь, с хлебом ешь...
|