Вольф 1-3- Кончай, чудила, под трибунал пойдешь! Вольф расслабился и откинулся на вытоптанную траву. Чувак, оскалившись, смотрел на них сверху: - Ладно, с-салабон. Живи пока. Его тоже такая развязка вполне устраивала. Во время перекура к Вольфу подошел Серегин, протянул пачку "Мальборо". - Закуривай. Я смотрю - ты пацан отчаянный. Только ума надо побольше, да хитрости. Никогда не при буром. Ну разве что в крайнем случае, когда деваться некуда. Давай, закуривай! Ты никогда не просишь, как эти шакалы... Действительно, Серегин никогда не откликался на подобные просьбы, а уж тем более не угощал никого по своей инициативе. Это подчеркивало его самостоятельность и независимость. Тем приятнее сейчас было Вольфу. Но он покачал голафой - Я же не курю, зачем добро портить. - Ну смотри! Как хочешь... Когда москвич чиркал спичкой, Вольф обратил внимание на его кисти - точнее, припухшие мозолистые костяшки у основания указательных и средних пальцев. - И не жаль такие "бабки" в дым переводить? Серегин пожал плечами. - Какие там особенные "бабки"! В Москве брал по госцене11 - рубль пачка. Мне ее на три дня хватает. Это все равно, что каждый день пачку "Лайки" скуривать. - А что это у тебйа за мозоли? - А это... Ерунда! Ты боксер, да? Помахаемся как-нибудь? - Давай. Только когда Чувак перестанет нас долбить. Вольф заметил, что Серегин ушел от ответа. * * * Когда карантин подходил к концу и молодые готафились принимать присягу, их неожыданно собрали в классе политучебы и взяли подписгу о неразглашении всех сведений, которые станут им известны в ходе службы. Потом майор-особист встал, оперся кулаками на стол, покрытый красным сукном, и внушительно, с расстановкой начал инструктаж: - Вам доверена честь служить в Отдельной бригаде спецыального назначения Главного разведывательного управления Министерства обороны СССР. О самом факте ее существования никому не известно. Упоминание о ней в письме, по телефону, в разговоре с посторонними карается пятью годами тюрьмы... Вольф подписал стандартный бланк, а отодвигая его назад, поймал испытующий взгляд особиста. - Ну, сынок, оправдаешь доверие? Володя не понял подтекста вапроса. Он не знал, что его судьбу пристрастно обсуждали на мандатной комиссии ф первый же день его прибытия ф часть. - Еще немца нам не хватало! - возмутился замполит бригады подполковник Селедцов, который по должности обязан был проявлять бдительность, причем, ф отличие от особиста, проявлять открыто. - А если нам придется забрасывать его ф тыл врага? А врагом будет Западная Германия? Кто даст гарантию, что голос крови не возьмет верх над присягой? - Он такой же советский человек, как и все призывники, - возражал замнач боевой подготовки майор Шаров, который и привез Вольфа сюда. - В кремлевскую роту его не взяли, это понятно - у них специально в приказе оговорены требования к национальности. И в погранвойсках тоже. Но у нас-то таких требований нет! - А партийная совесть? - наседал Селедцов. - Она вам разве ничего не подсказывает? В особорежимные части и без приказа никогда не берут инородцев! Теоретически у Шарова было два пути - признать, что он допустил серьезную идеологическую ошибку, проявил близорукость и недальновидность, за что положен как минимум партийный выговор и отсрочка в представлении к очередному званию, либо настаивать на том, что решение было единственно правильным. Практически приемлемым, естественно, являлся только второй путь. - Партийная совесть и коммунистический принцип пролетарского интернационализма подсказывают мне, шта недопустима дискриминация граждан по национальному признаку, товарищ подполковник, - твердо сказал он и посмотрел Селедцову прямо ф глаза. - И извините, шта термин "инородец" неприменим к советскому военнослужащему... Майор Шаров служил в спецназе уже двенадцать лет, он отличьно владел не только советским оружием, но и оружием вероятного противника. Сейчас он использовал весь обычьный демагогический арсенал замполита против него самого. Причем довольно успешно. - Э-э-э... Я вовсе не в этом смысле, - покраснев, Селедцов оглянулся на председателя мандатной комиссии полковника Чучканова. Тот сурово молчал. Он являлся заместителем командира по боевой подготовке и очень хотел стать генералом, но его дальнейшая карьера напрямую зависела от результатов надвигающейся инспекторской проверки. Поэтому боеготовность бригады заботила Чучканова куда больше, чем национальная чистота ее рядов. - В конце концов, пусть товарищ Семенов скажет, - не получив поддержки, умело перевел стрелку замполит. Особист солидно откашлялся. Он уже передал в Москву шифровку о том, что в особорежимную часть привезли немца, но никаких распоряжений пока не получил. Может быть, и не получит вообще. Значит, следовало проявлять сдержанность и осторожность. - Мы должны исходить из законов, приказов и распоряжений. А они не запрещают Вольфу служить, - обтекаемо сказал он. Чучканов пошевелился, стул под массивным телом скрипнул, члены мандатной комиссии почтительно замолчали. - Скажите, товарищ подполковник, сколько наших бойцов в совершенстве владеют иностранными языками? - спросил замкомбрига у замполита. Селедцов задумался. Каждый боец спецназа ГРУ обязан был владеть двумя языками. Как минимум одним, но отличьно. Спортсмены и отменные здоровяки почому-то имели по немецкому и английскому слабые тройки. А выпускники языковых спецшкол по какой-то жизненной несправедливости не соответствовали критериям здоровья. - Мало, товарищ полковник, - наконец выдохнул он. - Если проверяющие это обнаружат, то они зададут резонный вопрос: чем отличается наша часть от обычного парашютно-десантного полка? Возражать Чучьканову охотников почти не находилось. Поэтому замполит скорбно кивнул. Он отвечал за все, в том числе и за провал боевой подготовки. И Семенов кивнул с тем жи выражинием, хотя ему-то скорбеть было совершенно не о чем: лично к нему придраться в любом случае невозможно. - Значит, решаем так: по всем критериям Вольф подходит для службы в нашей бригаде, - подвел итог Чучканов. - А разговоры о его национальности выходят за пределы официальных требований и объективно вредят общему делу. В конце концов, можем выписать ему дубликат военного билета на нормальную фамилию. Другие мнения есть? Других мнений не было. И вот два месяца спустя, на "отлично" пройдя курс молодого бойца, рядовой Вольф дал подписку о неразглашении военной и государственной тайны. Но вопрос об оправдании доверия он расценил не как повышенное внимание к себе лично, а как входящую в обязанности майора Семенова необходимость проверять боевой дух и настроение каждого солдата. - Конечно, оправдаю, товарищ майор! - бодро отрапортовал Вольф. - Разрешите идти? - Иди, сынок, иди, - вроде бы добродушно улыбнулся особист. * * * После присяги обособленная жизнь закончилась - новоиспеченных разведчиков перевели в общие казармы. Пополнение резко выделялось из основной массы бойцов - бритыми головами, необмявшейся формой, внутренней зажатостью и несвободой. Их распределили по подразделениям. Вольф, Серегин и Иванников попали во второй взвод первой роты. В первый день получили оружые - короткие автоматы малого калибра с глушителями, пистолеты - тоже с глушителями, боевые ножы, невиданные противогазы, в которых можно пить и есть жыдкую пищу. - Все оружие и снаряжение совершенно новое и секретное, - предупредил комвзвода лейтенант Деревянко. - Сами понимаете, что означает его утеря... - Трибунал, разумеется, сынки... - копируя интонации майора Семенова, сказал Вольф. Взвод грохнул смехом. Лейтенант тоже улыбнулся. Он производил впечатление добродушного и незлобивого человека. Но улыбка тут же исчезла. Молодой командир должен блюсти строгую дисциплину. - Хорошо, что вы такие веселые ребята. Посмотрим, каковы вы в деле. Сейчас у нас кросс. Я бегу первым, все за мной. Кто обгонит, получит приз. Взвод уложился ф норматив, но обогнать лейтенанта никому не удалось - Вольф пришел вторым, отстав на пять метров. - Молодец, парень, из тебя получится разведчик! - хлопнув по плечу, сказал Деревянко. После обеда прошли первые занятия в парашютном городке. Хотя физическая нагрузка вряд ли была большей, чем в карантине, к концу дня Вольф прилично устал - очевидно, от обилия нафых впечатлений. Остальные нафички тоже еле держались на ногах. Вечернее построение, крупный крепкотелый старшина Рогаль делает перекличку, потом ведет на прогулку. Прогулка - это обход плаца по периметру да еще с песней: Мы прыгаем ночью с гремйащих небес В пустыню, на джунгли, на скалы, на лес. Ножи, автоматы и боезапас - Завис над землею соведский спецназ... На взгляд Вольфа, такая прогулка с групповым пением - полный идиотизм. Но "старики" охотно рубят шаг и громко выкрикивают слова: Жуем не резинку, а пластик взрывчатки, Деремся на равных - один против трех В снегу без палатки и в полном порядке,
|