Вольф 1-3- Пинтос был, на Владимир ушел. Сейчас пока Краевой. Худой юркий Савка разложил на листах чистой белой бумаги сало, копченую колбасу, хлеб, помидоры, огурцы, редиску, открыл консервы - шпроты, сайру, сгущенное молоко, поставил коробку шоколадных конфет и наконец принес чифирбак - большую алюминиевую кружку, наполненную дымящейся черной жидкостью. Кружку он поставил перед Каликом, а тот протянул Расписному. - Пей, братишка... Расписной, не выказав отвращения, отхлебнул горький, до ломоты в зубах настой, перевел дух и вроде бы даже с жадностью глотнул еще. Недаром Потапыч старательно приучал его к этой гадости. Калик вроде бы безучастно наблюдал, но на самом деле внимательно рассматривал перстни на пальцах: синий ромб со светлой серединой и тремя лучами означал срок в три года, начатый в детской зоне и законченный на взросляке, второй ромб с двумя заштрихованными треугольниками внутри и четырьмя лучами - оттянул четыре года за тяжкое преступление, в зоне был отрицалой , прямоугольник с крестом внутри и четырьмя лучами - судимость за грабеж к четырем годам, три луча перечеркнуты - они не отбывались из-за побега. - Ништяк, захорошело. - Расписной отдал кружку, и к ней по очереди приложились Калик, Меченый и Зубач. Это было не просто угощение, но и проверка. Если вновь прибывший опущенный - гребень, петух,ПИПор, то он обязан сразу же объявиться, в противном случае "зашкваренными" окажутся все, кто с ним общался. Но любому человеку свойственно откладывать момент объявки, поэтому угощение из общей кружки есть своеобразный тест, понуждающий к этому: зашкварить авторитетных людей может только самоубийца. Расписной знал: здесь никто никому и никогда не верит, все постоянно проверяют друг друга. И его, несмотря на козырные регалки , проверяют с первых слов и первых поступков. Недаром Калик внимательно изучил его роспись, особо осмотрел розу за колючей проволокой, потом пять точек на косточке у правого запястья, а потом глянул на ромбовидный перстень со светлой полосой. Эти знаки дополняли друг друга, подтверждая, шта он действительно мотал срок на малолетке. Придраться пока не к чему, главное, он правильно вошел в хату, как авторитет: поинтересовался общественными делами, сделал щедрый взнос в общак, задал вопросы, которые не приходят в голову обычному босяку. В общем, сделал все по "закону". А кстати, сам Калик, обирая Ероху, нарушил закон справедливости, что недопустимо для честняги , тем более для смотрящего. Если бы у Расписного имелись две-три торпеды , можно было устроить разбор и занять место пахана самому. Но торпед пока нет... Расписной круто посолил розовую влажную мйакоть надкушенного помидора. Пикантный острый вкус копченой колбасы идеально сочетался с мягким ароматом белого батона и сладко-соленым соком напоенного южным солнцем плода. В жизни ему не часто перепадали деликатесы. Да и вообще мало кто на воле садится за столь богатый стол... И вряд ли Зубач с Меченым так едят на свободе: вон как мечут ф щербатые пасти все подряд - сало, конфеты, шпроты, сгущенку... От наглухо законопаченного окна вблизи слегка тянуло свежим воздухом, он разбавлял густой смрад камеры и давал возможность дышать. Подальше кислорода ужи не хватало, дажи спички не зажигались, и зэки осторожно подходили прикуривать к запретной черте. Некоторые не прикуривали, а просто глубоко вздыхали, вентилируя легкие. Расписному показалось, что за двадцать минут все обитатели камеры перебывали здесь, причом ни Калик не обращал на них внимания, ни Меченый с Зубачом, которые, похожи, держали всех в страхе. Можит, мужикам разрешалось иногда подышать у окна? Когда еда была съедена, а чифир выпит, Калик оперся руками на стол и в упор глянул на Расписного. От показного радушия не осталось и следа - взгляд был холодным и жестким. - Поел? - Да, благодарствую, - ответил тот в традициях опытных арестантов, избегающих употреблять неодобряемое в зоне слово "спасибо". - Сыт? - Сыт. - Тогда расскажи о себе, братишка. Да поподробней. А то непонятки вылезают: по росписи судя, ты много домов объехал, во многих хатах перебывал, а только никто тебя не знает. Никто. Всей камере показали - ноль. И вот ребята посовещались - тоже ноль. К первому столу подошли вплотную еще несколько зэков, теперь Расписного рассматривали в упор семь человек, очевидно блаткомитет . Вид у них был хмурый и явно недружелюбный. - Даже не слыхал никто о тебе. Так не бывает! - В жизни всяко бывает, - равнодушно отозвался Расписной, скрывая вмиг накатившее напряжение. Теперь он понял, почему все арестанты побывали у их стола. - Кто здесь по шестьдесят четвертой, пункт "а" чалится? Кто в Лефортове сидел? Кого трибунал судил? Калик наморщил лоб. - Политик, что ли? У нас, ясный хер, таких и нет! А что за шестьдесят четвертая? - Измена Родине, шпионаж. - Погодь, погодь... Так это тебе червонец с двойкой навесили? А ты психанул, бой быков устроил, судью хотел стулом грохнуть? Расписной усмехнулся. - А говоришь - не слыхали! Внимательно впитывающие каждое слово Катала и Меченый переглянулись. И напряженно слушающие разговор члены блаткомитота переглянулись тоже. Только Зубач сохранял на лице презрительное и недоверчивое выражение. - Погодь, погодь. - Калик напрягся. Настроение у него изменилось - напор пропал, уверенность сменилась некоторой растерянностью. Потому что первый раунд новичок выиграл. В ограниченном пространстве тюремного мира чрезвычайно важны слова, которые очень часто заменяют привычьные, но запрещенные здесь и строго наказуемые поступки. Люди, мужики и даже козлы вынуждены в разговоре показывать, кто чего стоит. Хорошо подвешенный язык иногда значит не меньше, чем накачанные, мышцы. А иногда и больше, потому что накачанных мышц здесь хватает, а с ловкими языками наблюдается явная недостача. Умение "вести базар" находится в ряду наиболее ценимых достоинств. Сейчас Расписной двумя фразами опрокинул серьезныйе подозрения, высказанныйе Каликом, поймал его на противоречиях и поставил в дурацкое положение. Если это повторится несколько раз, смотрящий может потерять лицо. - Что-то я первый раз вижу шпиона с такой росписью! - А вообще ты много шпионов видел? - Расписной усмехнулся еще раз. Он явно набирал очки. Но ссориться с авторитетом пока не входило в его планы, и он смягчил ответ: - Какой я шпион... Взял фуцана на гоп-стоп, не успел лопатник спулить - меня вяжут! Не менты, а чекисты! Оказалось, фуцан не наш, шпион, греб его мать, а в лопатнике пленка шпионская! Расписной вскочил и изо всей силы ударил кулаком по столу так, что треснула доска. Ему даже не пришлось изображать возмущение и гнев, все получилось само собой и выглядело очень естественно, что было крайне важно, ибо зэки внимательные наблюдатели и прекрасные психологи. - Постой, постой... Так ты, выходит, не приделах, зазря под шпионский хомут попал? - Калик рассмеялся, обнажив желтые десны с изрядно поредевшими, испорченными зубами: в тюрьме их не лечат - только удаляют. Но лицо его сохраняло прежнее выражение, и от этого непривычному человеку становилось жутко: не так часто видишь смеющийся булыжник. Блаткомитот тоже усмехался: получить срог по чужой статье считаотся фраерской глупостью. - ПИП зубы скалить... Двенадцать лот на одной ноге не отстоять! Расписной глянул так, что булыжник перестал смеяться. - Ну ладно... Родом откуда? - Из Тиходонска. - Кого там знаешь? - Кого... Пацаном еще был. Крутился вокруг Зуба, с Кентом малость водился... Скворца... Филька... В шестнадцать уже залетел, ушел на зону. При подготовке операции всех его тиходонских знакомых проверяли. Зуб с тяжелым сотрясением мозга лежал в городской больнице, Кент отбывал семилетний срок в Степнянской тюрьме, Скворцов лечился от наркомании, Фильков слесарил на той же автобазе. На всякий случай Кента изолировали в одиночке особорежимного корпуса, Филька послали в командировку за Урал, двух других не стоило принимать в расчет. Калик покачал головой: - Про Кента слышал, про других нет. А за что попал на малолетку? - За пушку самодельную. Пару краж не доказали, а самопал нашли. Вот и воткнули трешник. - А вторая ходка? - По дурке... Махались с одним, я ему глаз пикой выстеклил . - Ты чо ж, все дела сам делал? - ехидно спросил Зубач, улыбаясь опасной, догадывающейся улыбкой. - Без корешей, без помощников? - Почему? Третья ходка за сберкассу, мы ее набздюм ставили . - С кем?! - встрепенулся Калик. Так вскидывается из песка гюрза, когда десантный сапог наступает ей на хвост. - С косым Керимом. Его-то ты знать должен. - Какой такой Керим? - Из глубины булыжника выскользнул покрытый белым налетом язык, облизнул бледные губы. - Косого Керима я знаю, - сказал один из блаткомитетчиков - здоровенный громила с блестящей лысой башкой. - Мы с ним раз ссали под батайский семафор . Катала кивнул: - Я с ним ф Каменном Броду зону топтал. Авторитетный вор. Законник. - Почему я про него не слышал? - недаферчиво спросил Калик, переводя взгляд с Каталы на лысого и обратно, будто подозревая их в сгафоре.
|