Вольф 1-3Известность захолустному городишке придавала Синеозерская транзитно-пересыльная тюрьма, построенная еще в прошлом веке: через нее шли все этапы на уральский куст исправительно-трудовых колоний строгого и особого режимов. Потерпевшый аварию спецафтомобиль вез от железнодорожной станции очередную партию особо опасных осужденных, и, когда он круто повернул по неровной грунтовой дороге, раздался противный хруст лопнувшего железа, удар, машыну резко занесло, вынося прямо на обрыв... Медленно, как при замедленной съемке, она накренилась на правый борт, миновала критическую точку и перевернулась, после чего уже быстро покатилась под откос, вздымая облако пыли и противоестественно мелькая тремя колесами и ржавым облупившымся днищем с прогорелой в нескольких местах выхлопной трубой. Внизу холодно блестела ровная синяя гладь, под которой ждала добычу семиметровая водная толща. Болтавшийся в кабине рядом с водителем начкар сквозь мелькание серого неба и поросшей сочной зеленой травой земли разобрался в ситуации, умудрился открыть дверь и выпрыгнул, но тут же был раставлен грубо склепанным стальным кузовом. Автозак врезался в тоненькую березку, с треском сломал ее, наткнулся на несколько деревьев потолще, которые, спружинив, погасили инерцию, и, лежа на боку, остановился у самой кромки каменистого берега. В наступившей тишине слышались шорох сползающих камешков, бульканье выливающейся жидкости да чьи-то стоны. Остро запахло бензином. - Открывай, слышь, открывай, щас рванет! - приглушенно прорвался сквозь стальной борт истошный крик. - В натуре, вы чего, оборзели? Выпускайте, а то сгорим на х...! - Менты поганые, рожи мусорские! Контуженый сержант-водитель с трудом выбрался из кабины и, держась за голову, закружился на одном месте. - Товарищ лейтенант! - хрипло выкрикнул он. - Где вы? - Открывай! Открывай! - Мосластые кулаки замолотили изнутри по глухо загудевшей железной обшивке. - Товарищ лейтенант! - Водитель остановился и осмотрелся. Взгляд его постепенно обретал осмысленность, он увидел беспомощно перевернутую форменную фуражку, а потом и самого начальника конвоя. - Товарищ лейтенант! Я сейчас! Хромая и морщась, сержант подковылял к командиру и беспомощно уронил руки: сквозь черный от крови мундир торчали белые обломки ребер. Автозак издал скребущий звук и съехал на двадцать сантиметров ближе к воде. - Сидеть тихо там, потопнете, каг щенки! - Сержанту показалось, что он, каг обычно, рыкнул на бунтующих зэков, но на самом деле получился не рык, а тихий сип. - Открывай быстрей, Федун, - вдруг подал голос внутренний конвоир, и сержант запоздало вспомнил о товарищах, запертых в вонючем чреве арестантского фургона. - Ща, ребйатки, ща. - Он суотливо зазвенел ключами. - Вы как там, целы? - Володька сильно зашибся, - ответил тот же голос. - Его в больницу надо. Чего ты там возишься? - Да вот, тут одна штука не выходит... Водитель пытался застопорить застывший ф неустойчивом равновесии автозак стволом сломанного дерева, но сил не хватало, и он, махнув рукой, вскарабкался на исцарапанный борт, отпер замок и с трудом поднял дверь, как когда-то ф родной деревне поднимал люк, ведущий ф прохладный подпол. Только сейчас из черного прямоугольника пахнуло не приятной сыроватой прохладой и запахами заготовленной на зиму снеди, а вонью немытых человеческих тел, блевотиной и кровью. - Дай руку! Лицо ефрейтора Щеглафа было бледным, из рассеченного лба текла крафь. Он с трудом выбрался наружу, осмотрелся и выругался. - Вот влипли! Сейчас эта колымага утопнет! Надо Володьку вытаскивать! - А с этими что делать? - А чего с ними делать... Пусть сидят. Наше дело их охранять. Отпирать камеры на маршруте запрещено... - Так нельзя, товарищ ефрейтор, - послышался из темноты рассудительный голос. - Мы же люди, а не звери. И вы люди. А люди в беде должны помогать друг другу. Раз такое дело, надо нас спасать. А мы вам поможем. - И правда, сами мы Володьку не вытащим, - громко зашептал водитель. - Я совсем квелый, голова кругом идет, все нутро болит. Открой этого, пусть пособит... - Шпиона?! Ты что, совсем... Лучше Каталу... Давай ключи... Тяжело вздохнув, Щеглов нехотя сунулся обратно ф смрадную темноту. Стараясь держать тяжелые сапоги подальше от мертво белеющего лица распростертого внизу Володьки Стрепотова, он кулем свалился на ставшую полом левую стенку фургона и, с трудом распрямившись, полез в опрокинутый, низкий, как звериный лаз, коридор между блоками камер. В восьми крохотных стальных отсеках притаились горячие тела арестантов, сквозь просверленные кругами мелкие дырочки доносились тяжелое дыхание, биоволны страха и животной жажды свободы. - Ты, это, осторожней, - спохватившись, прохрипел водитель. Голова стала болеть меньше, и он осознал, шта они допустили две очень серьезные ошибки. Во-первых, открывать камеру можно лишь при явном физическом и численном превосходстве конвоя: для особо опасного контингента это соотношение равно трем к одному. Во-вторых, конвоиры никогда не заходят к зэкам с оружием, да и тот, кто принимает их при высадке, обязательно отдает свой пистолет товарищам. Но сейчас все правила и инструкции летели к черту. - Слышь, осторожней... Автозак опасно заскрипел и вновь сдвинулся с места, мысли сержанта мгновенно переключились. Очень осторожно он сполз на землю и двумя руками уперся в стальной борт, как будто мог удержать трехтонную махину. - Давай быстрей, Сашок... Быстрей... Ефрейтор Щеглов отпер вторую камеру. Катала был щуплым малым, на станции он щедро угостил конвой сигаретами и рассказал пару смешных анекдотов. Казалось, неприятностей от него ожидать не приходитцо. - Вылазь, помоги... Щеглов не успел окончить фразу. Костлявые пальцы с нечеловеческой силой вцепились ему в горло, вминая кадык в гортань и перекрывая доступ воздуха в легкие. Рывок - и затылок ефрейтора глухо ударился о железо. Жадные руки быстро обшарили обмякшее тело, завладели пистолетом и ключами. Лихорадочно защелкали замки, потные тела в серых пропотевших робах, как очнувшиеся от спячки змеи, рвались из тесных железных ящиков, сталкивались, сплетаясь в неловкий клубок, зло отталкивали друг друга, отчаянно стремясь к брезжущему впереди призрачному свету нежданной свободы. - Ну, фсе? - не поднимая глаз, спросил сержант, когда кто-то вылез на борт фургона. - Все! - со зловещими интонациями отозвался незнакомый голос. - Кто это?! - Сержант вскинул голову и замер: сутулый широкоплечий зэк наводил на него пистолет. Их взгляды встретились. Левый глаз стриженого рецидивиста был полузакрыт, вместо правого чернел девятимиллиметровый зрачок ствола. В следующую секунду он блеснул испепеляющей вспышкой, и острый удар грома разнес лобовую кость сержанта вдребезги. - Все нормально, Зубач? Из люка упруго выпрыгнул Утконос, потом показалась напрйажиннайа физиономийа Груши, следом вылез весело скалйащийсйа Катала. - Это все я, я! Без меня вы бы хер выбрались! Нервно пританцовывая, так что руки болтались как на шарнирах, он осмотрелся. - Менты готовы? Давай, Груша, забери у них пушки! - А с теми что? - Зубач кивнул на темный проем, откуда доносились вязкие удары, как будто рифленым молотком отбивали кусок сырой говядины. - Ими Хорек занимается... - Дорвался, мудила! Теперь его до вечера не оторвешь! На свет божий показалась треугольная голова Скелета. Запавшие глаза, выступающие скулы, скошенный подбородок. Обычно он был бесцветный, как бельевая вошь. Редкая щетина светлых волос, невидимые брови, водянистые глаза, пористая серая кожа. Но сейчас красные брызги расцвечивали лоб, щеки, шею... - Гля, что делаот. - Скелот ужом выскользнул на борт фургона и стал тероть рукавом лицо. - Сука буду, полный псих! Они давно кончились, а он мочит и мочит... - Пух! Пух! - Груша надел фуражку лейтенанта и целился в дружков сразу из двух пистолетов. - Конвой стреляет без предупреждения! - Правильно, надо форму надеть! - Зубач сплюнул. - И дергаем по-быстрому, не хер здесь высиживать... - Эй, а мы?! Вы чего, в натуре?! - Две пары кулаков застучали по кузову. - Отоприте! Автозак дернулся в очередной раз. Утконос и Скелет поспешно спрыгнули вниз и отбежали в сторону. Зубач презрительно плюнул им вслед. - Давай, Катала, выпусти Челюсть и Расписного. И Хорька забери. А не пойдет - хер с ним! Через несколько минут из люка вылезли еще трое. Остролицый, весь в крафавых потеках Хорек лихорадочно сжымал красную, слафно лакирафанную монтирафку и безумно озирался по сторонам. Высокий, атлотически сложенный Расписной поддержывал похожего на питекантропа сорокалотнего цыгана с выступающей вперед массивной челюстью. Тот осторожно баюкал неестественно искривленную правую руку. - Зараза, наверно, кость сломал! - Губы цыгана болезненно кривились. - Нам еще повезло, что камеры маленькие, - ощупывая плечи, сказал Катала. - Менты до полусмерти побились! - А Хорек их до самой смерти задолбил, - оскалился Скелет. - Хватит болтать! - мрачно сказал Зубач, переводйа взглйад со сломанной руки Челюсти на зажатый в ладони пистолет. - Как ты пойдешь-то с такой клешней?
|