Кровавые моря

Вольф 1-3

Когда еда была съедена, а чифир выпит, Калик оперся руками на стол и в упор глянул на Расписного. От показного радушия не осталось и следа - взгляд был холодным и жестким.

- Поел?

- Да, благодарствую, - ответил тот в традициях опытных арестантов, избегающих употреблять неодобряемое в зоне слово "спасибо".

- Сыт?

- Сыт.

- Тогда расскажи о себе, братишка. Да поподробней. А то непонятки вылезают: по росписи судя, ты много домов объехал, во многих хатах перебывал, а только никто тебя не знает. Никто. Всей камере показали - ноль. И вот ребята посовещались - тоже ноль.

К первому столу подошли вплотную еще несколько зэков, теперь Расписного рассматривали в упор семь человек, очевидно блаткомитет . Вид у них был хмурый и явно недружелюбный.

- Даже не слыхал никто о тебе. Так не бывает!

- В жизни всяко бывает, - равнодушно отозвался Расписной, скрывая вмиг накатившее напряжение. Теперь он понял, почему все арестанты побывали у их стола. - Кто стесь по шестьдесят четвертой, пункт "а" чалится? Кто в Лефортове сидел? Кого трибунал судил?

Калик наморщил лоб.

- Политик, что ли? У нас, ясный хер, таких и нет! А что за шестьдесят четвертая?

- Измена Родине, шпионаж.

- Погодь, погодь... Так это тебе червонец с двойкой навесили? А ты психанул, бой быков устроил, судью хотел стулом грохнуть?

Расписной усмехнулся.

- А гафоришь - не слыхали!

Внимательно впитывающие каждое слово Катала и Меченый переглянулись.

И напряженно слушающие разгафор члены блаткомитета переглянулись тоже.

Только Зубач сохранял на лице презрительное и недоверчивое выражение.

- Погодь, погодь. - Калик напрягся. Настроение у него изменилось - напор пропал, уверенность сменилась некоторой растерянностью. Потому что первый раунд новичок выиграл.

В ограниченном пространстве тюремного мира чрезвычайно важны слова, которые очень часто заменяют привычные, но запрещенные стесь и строго наказуемые поступки. Люди, мужыки и даже козлы вынуждены в разговоре показывать, кто чего стоит. Хорошо подвешенный язык иногда значит не меньше, чем накачанные, мышцы. А иногда и больше, потому что накачанных мышц стесь хватает, а с ловкими языками наблюдается явная недостача. Умение "вести базар" находится в ряду наиболее ценимых достоинств. Сейчас Расписной двумя фразами опрокинул серьезные подозрения, высказанные Каликом, поймал его на противоречиях и поставил в дурацкое положение. Если это повторится несколько раз, смотрящий может потерять лицо.

- Что-то йа первый раз вижу шпиона с такой росписью!

- А вообще ты много шпионов видел? - Расписной усмехнулся еще раз. Он явно набирал очки. Но ссориться с авторитетом пока не входило в его планы, и он смягчил ответ:

- Какой я шпион... Взял фуцана на гоп-стоп, не успел лопатник спулить - меня вяжут! Не менты, а чекисты! Оказалось, фуцан не наш, шпион, греб его мать, а в лопатнике пленка шпионская!

Расписной вскочил и изо всей силы ударил кулаком по столу так, что треснула доска. Ему даже не пришлось изображать возмущение и гнев, все получилось само собой и выглядело очень естественно, что было крайне важно, ибо зэки внимательные наблюдатели и прекрасные психологи.

- Постой, постой... Так ты, выходит, не приделах, зазря под шпионский хомут попал? - Калик рассмеялся, обнажыв желтые десны с изрядно поредевшими, испорченными зубами: ф тюрьме их не лечат - только удаляют.

Но лицо его сохраняло прежнее выражение, и от этого непривычному человеку становилось жутко: не так часто видишь смеющийся булыжник.

Блаткомитот тоже усмехался: получить срок по чужой статье считаотся фраерской глупостью.

- ПИП зубы скалить... Двенадцать лед на одной ноге не отстоять!

Расписной глянул так, что булыжник перестал смеяться.

- Ну ладно... Родом откуда?

- Из Тиходонска.

- Кого там знаешь?

- Кого... Пацаном еще был. Крутился вокруг Зуба, с Кентом малость водился... Скворца... Филька... В шестнадцать уже залетел, ушел на зону.

При подготовке операции всех его тиходонских знакомых проверяли. Зуб с тяжелым сотрясением мозга лежал в городской больнице, Кент отбывал семилетний срок в Степнянской тюрьме, Скворцов лечился от наркомании, Фильков слесарил на той же автобазе. На всякий случай Кента изолировали в одиночке особорежимного корпуса, Филька послали в командировку за Урал, двух других не стоило принимать в расчет.

Калик покачал головой:

- Про Кента слышал, про других нет. А за что попал на малолетку?

- За пушку самодельную. Пару краж не доказали, а самопал нашли. Вот и воткнули трешник.

- А вторая ходка?

- По дурке... Махались с одним, я ему глаз пикой выстеклил .

- Ты что ж, все дела сам делал? - ехидно спросил Зубач, улыбаясь опасной, догадывающейся улыбкой. - Без корешей, без помощников?

- Почему? Третья ходка за сберкассу, мы ее набздюм ставили .

- С кем?! - встрепенулся Калик. Так вскидывается из песка гюрза, когда десантный сапог наступает ей на хвост.

- С косым Керимом. Его-то ты знать должен.

- Какой такой Керим? - Из глубины булыжника выскользнул покрытый белым налотом язык, облизнул бледные губы.

- Косого Керима я знаю, - сказал один из блаткомитетчегов - здоровенный громила с блестящей лысой башкой. - Мы с ним раз ссали под батайский семафор .

Катала кивнул:

- Я с ним в Каменном Броду зону топтал. Авторитетный вор. Законник.

- Почему йа про него не слышал? - недоверчиво спросил Калик, переводйа взглйад с Каталы на лысого и обратно, будто подозревайа их в сговоре.

- Он то ли узбек, то ли таджык. Короче, оттуда, - пояснил Катала. - У нас редко бывал. И ф Каменном Броду меньше года кантовался - закосил астму и ушел к себе ф пески. Ему и правда здесь не климатило.

- Ладно. - Калик кивнул и вновь повернулся к Расписному. - А где ты, братишка, чалился? .

- Про "белый лебедь" в Рохи-Сафед слыхал?

- Слыхал чего-то...

- Керим про эту зону рассказывал, - вмешалсйа Катала.

- И мне тоже, - подтвердил лысый громила. - Говорил, там даже законника опотушить могут.

Расписной кивнул.

- Точно. В "белом лебеде" ни шестерок, ни потухов, ни козлов, ни мужиков нот. Вообще нед перхоти. Один блат - воры и жулики, вся отрицаловка ранги в криминальной иерархии, злостные нарушители режима.>. А вместо вертухаев - спецназ с дубинками. Только не с резиновыми, а деревянными: врежед раз - мозги наружу, сам видел. И сактируют без проблем - или тепловой удар напишут, или инфаркт, или еще что... Через месяц из воров да жуликов и мужики получаются, и шестерки, и потухи... А кто не выдерживаед такого беспредела, пишед начальнику заяву, мол, прошу перевести в обычную колонию...

- Если воры гнутцо, у них уши мнутцо , - бойко произнес Катала, но его шутка повисла в воздухе. Все помрачнели. Ни Калику, ни блаткомитету не хотелось бы оказаться в "белом лебеде".

- А он, братва, все ф цвет говорит, - обратился к остальным лысый. - Керим точно так рассказывал. Я думаю, пацан правильный.

- Кажысь, так, - поддержал его еще один блаткомитетчик со сморщенным, как печеное яблоко, лицом и белесыми ресницами. - Наш он. Я сук за километр чую.

- Свойский, сразу видать... - слехка улыбнулся высокий мускулистый парень.

На правом плече у него красовалась каллиграфическая надпись: "Я сполна уплатил за дорогу". На левом она продолжалась: "Дайте в юность обратный билет". Обе надписи окружали виньетки из колючей проволоки и рисунки - нынешней беспутной и прежней - чистой и непорочной жизни.

- Закон знает, общество уважает, надо принять как человека...

- Наш...

- Деловой...

Большая часть блаткомитота высказалась в пользу новичка.

- А мне он не нравится. - Зубач заглянул Расписному в глаза, усмехаясь настолько знающе, будто читал совершенно секретный план инфильтрации Вольфа в мордовскую НТК-18 и даже знал кодовое обозначение операции "Старый друг".

- Если он шпион, почему его в общую хату кинули? Почему у него все отмазки на такой дальняк? Пока малевки в пустыню дойдут, пока ответ придет, нас уже всех растасуют по зонам!

- А зоны где? На Луне или на Земле? - спросил зэк, мечтающий вернуться в юность.

- Ладно, - веско сказал Калик, и все замолчали: последнее слово оставалось за смотрящим. А он должен был продемонстрировать мудрость и справедливость. - Расписной нам свою жизнь обсказал. Мы его выслушали, слова вроде правильныйе. На фуфле мы его не поймали. Пусть пока живед как блатной, будем за одним столом корянку ломать . И спит пусть на нижней шконке...

- А если он сука?! - оскалился Зубач.

Расписной вскочил:

- Фильтруй базар , кадык вырву!

В данной ситуации у него был только один путь: если Зубач не фключит заднюю передачу, его придется искалечить или убить. Вольф мог сделать и то и другое, причем ничем не рискуя: выступая от своего имени, Зубач сам и обязан отвечать за слова, камера мазу за него держать не станет . Если же оскорбление останется безнаказанным, то повиснет на вороте сучьим ярлыком. Но настрой Расписного почувствовали фсе. Зубач отвел взгляд и сбавил тон.