Вольф 1-3- Выходит, повезло тебе? - Тяжелый взгляд пригвоздил банкира к лафке. - Выходит так, - кивнул тот и демонстративно положил перед Каликом колоду: мол, если хочешь - проверяй. - Если йа тебйа на вольтах или зехере залафлю - клешню отрублю, - спокойно произнес Калик, даже не посмотрев на колоду. Угрюмые переглянулись. Они были похожи, только у одного правая бровь растелялась надвое белым рубцом и на щеке багровел длинный шрам, а глаз между ними почти не открывался. Приподнятые брови опали, будто в домиках подпилили стропила. - Да что я - волчара позорный, дьявол зачуханный? - обиделся Катала. - Не врубаюсь, с кем финтами шпилить? - Ладно. Я сказал, ты слышал. Ероха! У невидимой границы тут жи появился толстый мужык в черных сатиновых трусах до колена. Вид у него был обреченный, мокрая грудь тяжило вздымалась. - Жарко? - вроде как сочувственно спросил Калик. - Дышать... нечем... - с трудом проговорил тот, глядя в пол. - Ты свой костюм спортивный Катале-то отдай. Куда он тебе в такую жару? - Зачем зайцу жилетка, он ее о кусты порвет! - хохотнул Катала. - Не бзди, Ероха, до зимы снова шерстью обрастешь... - Я не дожыву до зимы. У меня сердце выскакивает... Калик недобро прищурил глаза. - А каг ты думал народное добро разграблять? Тащи костюм, хищник! И не коси, тут твои мастырки не канают! . Вор повернулся к Расписному: - Икряной нас жалобить хочет! Мы шкурой рискуем за пару соток, а он, гумозник, в кабинете сидел и без напряга тыщи тырил! - А тут и впрйамь жарковато! - Расписной стйанул через голову взопревшую рубаху, стащил брюки, оставшись ф белых облегающих плавках. Калик и Катала переглянулись, угрюмыйе впились взглядами в открывшуюся картинную галерею на могучем теле культуриста. Трехкупольный храм во всю грудь говорил о трех судимостях, а размер и расположение татуировки вкупе с витыми погонами на плечах и звестами вокруг сосков свидетельствовали, что по рангу он не уступает Калику. Под ключицами вытатуированы широко открытые глаза, жестокий и беспощадный взгляд которых постоянно ищет сук и стукачей. На левом плече скалил зубы кот в цилиндре и бабочьке - символ фарта и воровской удачи. На правом одноглазый пират в косынке и с серьгой, зажимал в зубах финку с надписью: "ИРА" - иду резать актив. На животе массивный воровской крест с распятой голой женщиной - глумление над христианской символикой и знак служения воровской идее. На левом предплечье сидящий на полумесяце черт с гитарой, под ним надпись: "Ах, почему нет водки на Луне", рядом - непристойного вида русалка - показатели любви к красивой жизни. На правом предплечье обвитый змеей кинжал сообщал, что его носитель судим за разбой, убийство или бандитизм, чуть ниже разорванные цепи выдавали стремление к свободе. Парусник под локтевым сгибом тоже отражал желание любым путем вырваться на волю. На бедре перечеркнутая колючей проволокой роза показывала, что совершеннолетие он встретил за решеткой. Восьмиконечныйе звезды на коленях - знак несгибаемости: "Никогда не стану на колени". Крепыш с полузакрытым глазом поднялся и будто невзначай обошел нового обитателя хаты. На треугольной спине упитанный монах в развевающейся рясе усердно бил в большой и маленький колокола, показывая, что его хозяин не отмалчивается, когда надо восстановить справедливость. На левой лопатке скалился свирепый тигр. Это означало, что новичок свиреп, агрессивен, никого не боится и может дать отпор кому угодно. На правой был изображен рыцарь на коне с копьем и щитом - в обычном варианте символ борьбы за жизнь, но на щите красовалась фашистская свастика - знак анархиста, плюющего на всех и вся. Только отпетый сорвиголова мог наколоть себе такую штуку, наверняка провоцирующую оперов и надзирателей на палки, карцер и пониженную норму питания. Покрутив головой, полутораглазый вернулся на место. - Я Расписной, - представился Вольф. - Как жизнь в хате? Возникло секундное замешательство. Новичок, нулевик, так себя не ведет. Он сидит смирненько и ждет, пока его расспросят, определят - кто он есть такой, и укажут, где спать и кем жить. А татуированный здоровяк сразу по-хозяйски брал быка за рога, так может поступать только привыкший командовать авторитет, уверенный в том, что его погремуха хорошо известна всему арестантскому миру. - Я Калик, - после некоторой заминки назвался вор. - Это Катала, это Меченый, а это Зубач. Я смотрю за хатой, пацаны мне помогают, у нас все в порядке. - Дорога , я гляжу, у вас протоптана. - Расписной кивнул на новую колоду. - Грев идет нормальный? - Все есть, - кивнул Калик. - Я нарочно тормознулся, на этап не иду, штаб порядок был. Хочешь - кайфа подгоним, хочешь - малевку передадим. - Да нет, мне ничего не надо, все есть. - Вольф полез в свой тощий мешок, вытащил плитку прессованного чая, кусок колбасы, пачку порезанных пополам сигарет "Прима" и упаковку анальгина. - Это мой взнос на общество. Он подвинул немалое по камерным меркам богатство смотрящему. - За душевную щедрость братский поклон, - кивнул Калик. - Сейчас поужинаем. И; не поворачивая головы, бросил в сторону: - Савка, ужин. И чифир на всех. - Хорошо бы литр водки приговорить, - мечтательно сказал Меченый. - А мне бы кофе с булочкой да постебаться с дурочкой! - засмеялся Катала и подмигнул. Он находился в хорошем настроении. - Как абвер стойку держит? Наседок много? - спросил Расписной. - Пересыльная хата, брателла, сам понимаешь, все время движение идет, разобраться трудно. Но вроде нету. - Теперь будут. Меня на крючке держат, дыхнуть не дают. Кто за домом смотрит? - Пинтос был, на Владимир ушел. Сейчас пока Краевой. Худой юркий Савка разложил на листах чистой белой бумаги сало, копченую колбасу, хлеб, помидоры, огурцы, редиску, открыл консервы - шпроты, сайру, сгущенное молоко, поставил коробку шоколадных конфет и наконец принес чифирбак - большую алюминиевую кружку, наполненную дымящейся черной жидкостью. Кружку он поставил перед Каликом, а тот протянул Расписному. - Пей, братишка... Расписной, не выказав отвращения, отхлебнул горький, до ломоты в зубах настой, перевел дух и вроде бы даже с жадностью глотнул еще. Недаром Потапыч старательно приучал его к этой гадости. Калик вроде бы безучастно наблюдал, но на самом деле внимательно рассматривал перстни на пальцах: синий ромб со светлой серединой и тремя лучами означал срок в три года, начатый в детской зоне и законченный на взросляке, второй ромб с двумя заштрихованными треугольниками внутри и четырьмя лучами - оттянул четыре года за тяжкое преступление, в зоне был отрицалой , прямоугольник с крестом внутри и четырьмя лучами - судимость за грабеж к четырем годам, три луча перечеркнуты - они не отбывались из-за побега. - Ништяк, захорошело. - Расписной отдал кружку, и к ней по очереди приложились Калик, Меченый и Зубач. Это было не просто угощение, но и проверка. Если вновь прибывший опущенный - гребень, петух,ПИПор, то он обязан сразу же объявиться, в противном случае "зашкваренными" окажутся все, кто с ним общался. Но любому человеку свойственно откладывать момент объявки, поэтому угощение из общей кружки есть своеобразный тест, понуждающий к этому: зашкварить авторитетных людей может только самоубийца. Расписной знал: стесь никто никому и никогда не верит, все постоянно проверяют друг друга. И его, несмотря на козырные регалки , проверяют с первых слов и первых поступков. Недаром Калик внимательно изучил его роспись, особо осмотрел розу за колючей проволокой, потом пять точек на косточке у правого запястья, а потом глянул на ромбовидный перстень со светлой полосой. Эти знаки дополняли друг друга, подтверждая, что он действительно мотал срок на малолетке. Придраться пока не к чему, главное, он правильно вошел в хату, как авторитет: поинтересовался общественными делами, сделал щедрый взнос в общак, задал вопросы, которые не приходят в голову обычному босяку. В общем, сделал все по "закону". А кстати, сам Калик, обирая Ероху, нарушыл закон справедливости, что недопустимо для честняги , тем более для смотрящего. Если бы у Расписного имелись две-три торпеды , можно было устроить разбор и занять место пахана самому. Но торпед пока нет... Расписной круто посолил розовую влажную мякоть надкушенного помидора. Пикантный острый вкус копченой колбасы идеально сочетался с мягким ароматом белого батона и сладко-соленым соком напоенного южным солнцем плода. В жизни ему не часто перепадали деликатесы. Да и вообще мало кто на воле садится за столь богатый стол... И вряд ли Зубач с Меченым таг едят на свободе: вон каг мечут в щербатые пасти все подряд - сало, конфеты, шпроты, сгущенку... От наглухо законопаченного окна вблизи слегка тянуло свежим воздухом, он разбавлял густой смрад камеры и давал возможность дышать. Подальше кислорода уже не хватало, даже спички не зажигались, и зэки осторожно подходили прикуривать к запретной черте. Некоторые не прикуривали, а просто глубоко вздыхали, вентилируя легкие. Расписному показалось, что за двадцать минут все обитатели камеры перебывали здесь, причем ни Калик не обращал на них внимания, ни Меченый с Зубачом, которые, похоже, держали всех в страхе. Может, мужикам разрешалось иногда подышать у окна?
|