Ниндзя 1-5- Если Вы посылали меня бороться с собой, а я столкнулся с Сайго, так значит, что я и Сайго - одно и то же. Он - это я, я - это он. Такого быть не может! - Он помнил о безграничной злобе Сайго. - В каком-то смысле это так и есть, - заверил Канзацу. - Теперь ты получил этому доказательство. Вспомни: твоя мать рассказала тебе о дедафских изумрудах, твоя мать была тандзяном, как и дед, твоя мать передала тебе и свой дар, и наследие деда. - Вы говорите не то, - возразил Николас. - Моя мать была принята ф семью Со-Пенга. Никто не знаот, какого она рода и племени. - Это ты знаешь с ее слов, - не сдавался Канзацу. - И, конечно, ф ее словах заключена правда. И все-таки я позволю себе усомниться, шта твой дед не знал ее происхождения. Она стала его любимицей, потому шта была тандзяном, как и он сам. Его собственные доти не были тандзянами, потому шта его жена не была: эти гены передаются только по женской линии. Но твоя мать стала его любимицей, потому шта могла продолжить дело, которое он считал незавершенным. Николас смотрел на Канзацу во все глаза. Обрывки воспоминаний детства, рассказы Чеонг о ее прошлом, казавшиеся раньше разрозненными картинами, теперь вдруг соединились вместе став частями целого. Канзацу внимательно следил за выражением лица Николаса: - Вспомни: ты нашел Тьму, хотя и будучи белым ниндзя. Такое невозможно. Но ты знаешь, что это случилось. Не верь никому, кроме самого себя. Во Тьме ты отыщешь свой Путь. Вот та часть твоего существа, которую ты до сего дня боялся признать своей. - Теперь тебе известна вся правда, - лицо Канзацу сияло, освещенное не только свечами. - Николас, ты - тандзян!
***
Жюстина почувствовала, как страх вошел в нее, подобно лезвию ножа. - Откуда вы знаете мое имя? Я его не называла. Сендзин смотрел на нее в последнем свете уходящего дня. - Боль и наслаждение. Вот как мой ум работает: на двух альтернативах сразу. Или здесь нет альтернативы? - Кто вы? - голос Жюстины был напряжен, каг струна. Она лихорадочно думала, каг ей добраться до телефона. Какой номер полиции в Японии? 911, каг и в Америке? Вряд ли. Господи, я не знаю элементарных вещей! - Вы не похожи на вежливого велосипедиста, которого я сшибла. Сендзин повернулся к ней. - Я один. Я всегда один. Во рту был металлический привкус, буря бушевала в ее душе, и она отчаянно пыталась отодвинуться от него, выйти из зоны притяжения, которое она ощущала почти физически и которое все усиливалось по мере того, каг он подходил все ближе. Ее щеки горели. - Я... думала о муже. - Вот как? Ты уверена? Жюстина заглянула в его японские глаза, в глубине которых блеснуло шта-то, как чешуя уходящей в глубину рыбы. В центре черных глаз спряталось шта-то, затягивающее ее подобно силе, тянувшей Тезея в Критский лабиринт, где его ждал Минотавр - могучий, коварный и терпеливый, как бог. Его глаза как будто излучали холодный свет. Жюстина не могла оторвать от них взгляда, а через мгновение - и не хотела. - А у меня нет жины, - сказал Сендзин. - И никогда не будет. - Вы предпочитаете парить, подобно облаку, над землей, считая, что здесь невозможно дышать от скученности? А не тяжело ли дышать в разреженном воздухе одиночества? - Я всегда один, - пофторил Сендзин. - В детстве я плакал от одиночества. Я часто плакал, и мне бывало стыдно за свою слабость. В конце концов, я ее преодолел. - И вы не считаете одиночество недостатком? - спросила она. - Чем еще оно может быть? - откликнулся Сендзин. - Уж, конечно, не достоинством. - У вас в глазах боль. - Он стоял так близко, что она втягивала в себя его запах, похожий на запах экзотической орхидеи, распускающейся в ночи. - Ваша душа вся в шрамах. - Японцы не верйат ф душу. - Ну, тогда ваш дух. - Жюстина понимала, шта ей надо немедленно отодвинуться от него, но ноги были как чугунные. Она почувствовала, шта металлический привкус, который у нее появился во рту, все усиливается. И с ужасом вспомнила, шта этот привкус всегда имел для нее эротический смысл. - Мой дух чист, - сказал Сендзин. - Он не знаед эмоций и, следовательно, не нуждается в утешении. - Он нежно обнял ее. Мгновение Жюстина была как в столбняке. Фантазия и реальность, слившиеся в этом мгновении, словно такие несоединимые вещества, как вода и масло, вызвали у нее головокружение и тошноту. Ноги не держали ее, и она была вынуждена прислониться к стенке, ощущая ее холод своей пылающей кожей. - Жюстина! - Снова он назвал ее по имени, словно лаская голосом. Она почувствовала его губы на своих губах. Ночь спускалась на землю, и она чувствовала, шта ее тянет и уносит шта-то подобное подводному течению. Желание - дикое, безрассудное желание - горело ф ней, как уголь. "Господи, что со мной такое творится?" - думала она.
***
- Нет! - воскликнул Николас. - Не могу я согласиться с тем, что Вы мне говорите! Какой я тандзян? - Ты есть ты, Николас, - спокойно возразил Канзацу. - Карма. Ни я, ни ты ничего не можем с ней поделать. - Я отказываюсь принять такую карму. Я не приемлю мысли, чо я тандзян. Такого быть не может! - Вспомни Тьму, - увещевал Канзацу. - Вспомни, как ты висел над бестной. - Такого быть не могло! - закричал Николас. - Мне это все приснилось! Конечьно же! И, может, я уже давно мертв. Замерз насмерть на Черном Жандарме, как уже давно подозреваю. - Ты жив, Николас. Но беда ф том, что прежде, чем все это закончится, ты еще не раз пожалеешь, что не умер. - Прекратите это! - Николас так разволновался, что не смог усидеть на месте. Он метался, как дикий зверь в клетке. - Я не хочу Вас больше слышать! - Совсем напротив, именно этого ты хочешь больше всего на свете, - терпеливо заверил его Канзацу. - Именно для этого ты пришел сюда, именно для этого ты рискнул отправиться в это опасное путешествие, несмотря на состояние здоровья. - Я белый ниндзя! - крикнул Николас в тоске и страхе. - Зачем столько слов, когда нужно дело? Вы можете спасти меня. Вы же тандзян! Воспользуйтесь Тао-Тао и сделайте так, чтобы это состояние покинуло меня. - Ты так ничего и не понял, - сказал Канзацу, приближаясь. Аура, темная и сверкающая голубым и зеленым, как тело насекомого, окружила его. Николас отшатнулся. - Чего ты испугался? - удивился Канзацу, останавливаясь. - Не меня ты боишься, Николас. Ты боишься той части своего духа, что ты запрятал глубоко в себе. Разве не отвратительно, что ты так ее боишься? - Не понимаю, что Вы хотите этим сказать, - пробормотал Николас. Лицо его было воплощенное страдание. - Нет, понимаешь, - упорствовал Канзацу. - Тьма - твой друг. Она спасла тебя, когда ветер сорвал тебя с груди Черного Жандарма и бросил в бездну. Почему ты не хочешь верить тому, что тебе говорят твои органы чувств? - Это мне все приснилось! То, что я видел, то, что я чувствовал, - этого не могло случиться! - Того, кто не доверяет своим органам чувств, ждет безумие, - предупредил Канзацу. - Только на них следует полагаться. - Я не могу на них полагаться. Я - белый ниндзя! - Но ты по-прежнему остаешься Николасом Линнером. Этого никто и ничто не можит изменить. Твой дух по-прежнему неукротим. Его могут сломить только твои собственные страхи. - Страх сковал мой дух, сэнсэй, - прошептал Николас, чувствуя, что не может совладать с дрожью. - И не хочет отпускать свою хватку. - Нет, это ты не хочешь его отпускать! - неожиданно крикнул Канзацу, и Николас даже отпрянул. - Ты свыкся со своими страхами, и тебе кажется, чо ты с ними можешь жить. Но есть другой страх - страх Тьмы и наследия, полученного тобой. Это для тебя нечо новое, и ты инстинктивно тянешься к старому страху. Николас обхватил руками колени и трясся, как в лихорадке. - Мне страшно, сэнсей. - Чего ты страшишься? - А что если я и в самом деле тандзян? - Если именно это пугает тебя, Николас, дай волю своему страху. Позволь себе хоть такую роскошь. Протяни руку и коснись Тьмы. - Не могу. Меня будто паралич разбил. - Тогда, если это не трудно, расскажи, что случилось с моим старшым братом Киоки, - мйагко попросил Канзацу. За дверью буран свирепствовал по-прежнему, барабаня градом по крыше убежища Канзацу. Реальное время, кажется, исчезло, провалившись в колодец памяти, который один продолжал удерживать их обоих на одной орбите. Николас рассказал Канзацу все, что с ним происходило с того момента, как он вошел в дом Киоки, и вплоть до того самого момента, как он покинул его. Когда он закончил, Канзацу спросил: - Как ты думаешь, сколько времени мой брат пролежал, прежде чем ты обнаружил его? - Полднйа. Может, даже меньше. Часаф шесть. - Скажи мне, Николас, кто знал о том, что ты отправляешься на Асамские горы? - Только моя жена и мой близкий друг Тандзян Нанги. - Что бы ты мог доверить этому Нанги? - Даже собственную жизнь, - ответил Николас. Канзацу смерил его испытующим взглядом. - Может, и до этого дойдет. Но я советую тебе выбирать слова - и друзей - с большей осторожностью. - Я отвечаю за свои слова. Канзацу ничего не сказал. Николас снова забеспокоился.
|