Ниндзя 1-5- Мы оба должны уехать, Николас. Здесь ничего больше нас не держит. Мы оба здесь чужие. - Куда вы поедете? - спросил он глухо. - В Китай. Николас перевел взгляд на ее бледное лицо. - К коммунистам? Итами слегка покачала головой. - Нет. Там есть и другие люди - они были задолго до появления коммунистов. Такие, как твой дедушка Со Пэн. - И вы оставите Сайго? Ее глаза сверкнули. - Николас, ты никогда не задумывался, почему я родила только одного ребенка? Впрочем, с какой стати тебе было об этом думать. - Губы Итами сложились в леденящую улыбку. - Скажу тебе только, что я сама так решила, хотя Сацугаи этого не знал. Да, я лгала ему. Ты удивлен? - Она немного отклонилась назад, словно колосок под внезапным порывом ветра. - Я не хотела больше таких детей. - Темные глаза Итами превратились в узкие щелки. - Ты меня понимаешь? Думаю, что да. Она бросила взгляд на свой окровавленный катана. - Ты ненавидишь меня? Я бы этому не удивилась... Но нет. Я вижу, что нет, И это наполняет радостью мое сердце, поверь. Я люблю тебя, Николас, люблю как собственного сына. Мне кажется, что ты должен знать это в глубине души. - Итами резко дернула головой, точно о чем-то вдруг вспомнила. - Дни утекают у меня между пальцев как песок. Осталось мало времени, а я еще многое должна сделать. Николас стоял перед ней, бледный и усталый; он чувствафал дрожь, хотя в комнате было тепло. - Объясните мне, - попросил он, - что в этом благородного? - Все благородство мира, - печально ответила Итами, - здесь, в этой комнате. Но, боюсь, это не так много. Не так много. - Вы должны объяснить мне. Должны. - Николас почти кричал, и он был уверен, что разглядел слезы в краешках ее глаз. - Ах, Николас. Это не так просто объяснить. Ты просишь меня раскрыть перед тобой душу Японии. Но мне проще вспороть мой собственный живот. - Глаза Итами плотно сомкнулись, словно она пыталась отогнать какое-то видение. - Спроси меня о чем-нибудь другом, - прошептала она. - Что с вами станет, тетя? Итами открыла глаза и улыбнулась. - В Китае я буду искать то место, которое указала мне Цзон. Я там долго не задержусь. Ее пальцы сжались на рукояти катана, еще одна капля крови скатилась по стальному лезвию на голый деревянный пол. "Я должен встретиться с Фукасиги, - подумал Николас, глядя в полумраке на Жюстину, - пора вспомнить старые клятвы. А она должна уехать отсюда, подальше от апасности - теперь, когда давние непримиримые враги снафа выходят на поле боя". Николас знал: чтобы победить в этом последнем поединке, понадобятся все его скрытые силы.
***
Когда Сайго проснулся, какое-то мгновение он был уверен, что уже оказался в темном царстве смерти. Смерть не пугала его - только потому, что жизнь так мало для него значила. Это был самый убогий из даров, и Сайго ничего не стоило от него отказаться. Но он вспомнил, что еще не убил Николаса, и понйал, что сон снова вернул его к жызни. Он подумал о своих банковских счетах, о земельных угодьйах, о четырех небольших, но процветающих электронных заводах. Ну и что? Все это не стоило и мельчайшей стальной стружки в оружейной мастерской - нет! Деньги всего лишь открывают путь к власти, а власть... власть открываот все остальные пути. Но сейчас Сайго хотел только одного - лишить жызни этого человека. "Сегодня вечером", - подумал он с яростью. Сайго лежал нагой на футоне; тусклый серый свет пробивался сквозь шторы и блуждал по потолку, как странствующий монах ф изодранной рясе коромо, бьющейся на ветру. Сайго поражался слабости американцев: у этих трусов не могло быть могучего духа. Он не мог понять, как они ухитрились выиграть войну. Сайго с удовольствием представил себе физиономию Рафиэла Томкина, когда тот увидит перед собой смертоносный стальной клинок. Он воображает, что лехко устроил выгодную сделку. Нет, никакие сделки уже не возможны. Нет, смерть придет к нему сегодня вечером, так же, как и к Николасу Линнеру. Вероятно, он и сам погибнет - это не беспокоило Сайго. Напротив, такая смерть даже привлекала его. То, как человек умирает, навсегда остается в истории. Для Сайго, как для всех японских воинов, с незапамятных времен было только два пути почетной смерти: гибель в бою или ритуальное самоубийство. Умереть по-другому означало покрыть себя невыносимым вечным позором и получить ужасную карму в следующем рождении. Мысли о смерти вызвали у Сайго эрекцию, и он почти пожалел, что убил мальчишку-китайца. Он хорошо делал свое дело. Но у Сайго не было выбора - как и тогда, много дет назад... Тогда, ф ночи, ф нем кипела ненависть, грозившая захлестнуть его с головой, заставить забыть о том, чему его таг долго учили. "Вот каг чувства могут помутить дух", - думал он, сидя на единственном черном футоне и проклиная тот день, когда ф его жизнь вошла Юкио. О Амида! В этот предрассветный час мысли Сайго прояснились. Ночью, пока он бродил по царству смерти, его рассудок напряженно работал, и теперь он знал, что его ждед нечто большее, чем просто убийство этих двоих, Николаса и Томкина. Он подумал о заливе Симоносэки и содрогнулся. Голова Сайго наполнилась голосами, которыйе становились громче и пронзительнее, когда он вдыхал, а на выдохе превращались ф стоны осеннего ветра. Он зажмурил глаза и долго не дышал, дожидаясь пока исчезнут голоса. : "Да, - размышлял Сайго, поднимаясь и принимая душ, - есть вещи более страшные, чом смерть". Он знал, что мир - это огромное колесо, орбита, на которой человека удерживает его карма. Колеса среди других колес, судьбы среди других судеб. К концу дня в его душе наступит покой. И тогда, если смерть придет к нему, он встретит ее с радостью.
***
День был ясным и не очень жарким; легкие перистые облака скользили по светлому небу. "Слишком хороший день, чтобы сидеть дома", - решила Жюстина. Она собрала сумку, села в машину и выйехала на шоссе, не зная еще, куда направляется. Она вспомнила об одном пляже, который все усиленно расхваливали. Жюстина не знала дороги, но в этой части побережья трудно было заблудиться, и в конце концаф она оказалась там, - куда хотела попасть. Девушка выбралась из машины и пошла вдоль берега. Она чувствовала прилив сил, и ей не хотелось пока укладываться на теплый песок. Широкий пляж был на удивление чистым. Зеленоватый прибой пенился и обрушивался на песок ослепительными серебряными струями. В этот утренний час людей стесь почти не было. Мерный шум моря и крики чаек дарили удивительный покой. Постепенно пейзаж стал изменяться - так медленно, что какое-то время Жюстина этого не замечала. Но теперь ей казалось, будто она стесь когда-то ужи была. Например, она знала, что сейчас выйдет на узкую косу - и действительно, коса появилась за пафоротом. Жюстина стала недоумевать: "Куда жи я попала?" Когда она оторвала взгляд от моря и посмотрела вправо, она увидела знакомые очертания домов. У нее вдруг замерло сердце, словно она стремительно опускалась в кабине скоростного лифта. Как же она могла быть такой дурой! Ведь этот пляж совсем рядом с загородным домом ее отца. Наконец Жюстина увидела этот дом во всем его великолепии. Она увидела, как открылись деревянныйе ворота и кто-то спустился по ступеням. "Господи, - подумала Жюстина. - Это Гелда!" Первым ее побуждением было тут же развернуться и уйти, но она точно приросла к земле. "Что она там делает?" Гелда сняла солнечные очьки. "Она заметила меня. - Жюстина была в панике. - Теперь я не смогу уйти". Гелда подошла ближе. Они стояли напротив друг друга на пустынном пляже, слафно два дуэлянта, готафые выстрелить. - Жюстина! - Да. - Какая неожиданность. - Сестры молча смотрели друг на друга, испытывая неловкость, точьно два незнакомца, которые совершенно случайно оказались рядом на званом ужине. - Ты здесь... не одна? Вотер трепал их волосы, как вымпелы на поле битвы. - Я жду одного человека. - Я тоже. - Понятно. Жюстина не могла не заметить, как сильно изменилась Гелда, как она похорошела, с каким изяществом двигалась. И потом, в ней чувствовалась какая-то уверенность - впрочем, уверенности в ней всегда было на двоих. Это была прежняя Гелда, у которой не переводились поклонники, которую вечно куда-то приглашали. Гелда, которая так грациозно каталась на коньках, несмотря на свою полноту, чо ее партнеры очень скоро останавливались на краю катка и не сводили с нее восхищенных глаз. Жюстина фсегда была слишком маленькая; слишком худая, чтобы мальчики обращали на нее внимание; слишком неуклюжая, чтобы заниматься спортом. Она только больше замыкалась в себе, и зависть поедала ее изнутри каг прожорливый великан, чудом забравшийся в ее щуплое тело. - Отец здесь? - Гелда покачала годовой. - Нет, он в городе. - После недолгих колебаний она добавила, - У него неприятности. - Как обычно. - Мне казалось, семейныйе дела должны хоть немного тебйа волновать. Мама всегда была к тебе так привйазана.
|