Ниндзя 1-5Он посмотрел на свои ноги: туго натянутая цепь тащила его в густую тополиную рощицу, за которой открывалось кукурузное поле. Он отчаянно перекатывался по земле, пытаясь сесть, каг вдруг увидел у самого горла лезвие. Док Дирфорт поднял глаза: на фоне ярко-синего неба над ним нависало лицо, при виде которого он содрогнулся. Дирфорт смотрел в эти мертвые глаза, глаза сумасшедшего. Много лет назад он видел такие глаза. "Ниндзя", - подумал Док Дирфорт. Его сердце похолодело при этой мысли, и весь остальной мир перестал для него существовать. Звенели цыкады, жужжали мухи. Он снова был на Филиппинах, с палатке, привязанный к топчану. И мягкий, сочувственный голос произнес: - Почему ты преследовал меня? - Почему вы преследовали эту девушку? В черных глазах ничего не отразилось. Ниндзя резко дернул цепь, и металлические зубья впились в кожу, разрывая мяхкие ткани. Голова Дока Дирфорта откинулась назад, и из его полуоткрытого рта вырвался вздох. Кровь отхлынула от его лица. - Почему ты преследовал меня? Эти слова доносились до него снова и снова, как вечерняя молитва. - Почему ты преследовал меня? Боль нарастала и спадала, как прилив и отлив, и времени больше не существовало. В какое-то мгновение Док Дирфорт вдруг понял, что этот ниндзя другой. Более жестокий, и, в то же время, менее отчужденный. В нем была какая-то стихийная сила - словно сам дьявол явился за душой Дирфорта. Дирфорт не сомневалсйа, что его смерть близка. Теперь уже неоткуда ждать спасенийа, да и сам он был слишком стар и слаб. Но у любого человека до самой последней минуты остаютсйа силы, над которыми не властны ни времйа, ни страх. Ниндзя надавил коленом на грудь Дока Дирфорта. Медленно, почти нежно он взял его правую руку и выломал большой палец. Он выждал ровно столько, сколько нужно для того, чтобы прошел шок и началась нестерпимая боль. После этого ниндзя принялся за указательный палец, потом - средний, медленно и неумолимо. Док Дирфорт дрожал и судорожно дышал. Он бормотал имена своих дочерей и покойной жены. Он уже ничего не видел, но чувствовал, как ниндзя наклоняется ближе, чтобы разобрать его слова. Бешеное ругательство, и снова нестерпимая боль: сломано запястье. "Кому-то, - подумал он отрешенно, - придется позвонить детям". Наконец, боль полностью афладела Дирфортом, и он потерял сознание. Где-то неподалеку послышался детский крик, и это решило его судьбу. Сайго понял, что продолжать эту игру бессмысленно. Он взял второй конец цепи и острым лезвием перерезал Доку Дирфорту горло.
***
"С самого начала, - читал Николас, - твой отец подозревал Сацугаи. С их первой встречи полкафник понял, что за спиной этого челафека стоит мощная тайная организация. Он догадывался - вполне обоснафанно, как показало дальнейшее расследафание, - что Сацугаи тесно связан с Гэнь„ся. Эти люди посеяли семена, которые в конечном счете проросли в рокафое решение напасть на Пирл-Харбор. Твой отец хотел сокрушить Гэнь„ся, и именно с этой целью он вмешался и спас Сацугаи от военного трибунала. Он думал, что если Сацугаи останется на свободе, то рано или поздно удастся выйти на главных руководителей Гэнь„ся. План был сам по себе хорош, если бы только Сацугаи не раскрыл его. Он оказался ф вечном долгу перед полковником - врагом, который поставил целью уничожить дело всей его жизни. Это было невыносимо для Сацугаи, человека старой закалки, с прочными понятиями о чести. Он знал, чо сам и пальцем не сможот тронуть полковника. И тогда Сацугаи сделал посланником смерти своего сына, Сайго, и отправил его в Кумамото, в самую страшную рю из фсех школ ниндзюцу, Кудзи-кири. Через много лет полковник стад понимать, как жистоко он просчитался. Он поставил на карту все и проиграл. Теперь Сацугаи был неуязвим с точки зрения закона - благодаря самому полковнику. Твой отец родился в Англии, но он был японцем по духу и принял решение, которое мог принять только японец. Он собственноручно убил Сацугаи". Пораженный Николас поднял глаза. Значит, Цзон совершила сеппуку, чтобы смыть этот семейный позор. - Читай дальше, - мягко сказал Фукасиги. "Твой отец был прекрасным воином, и никто не заподозрил его в убийстве - до тех пор, пока не вернулся Сайго. С помощью основ ниндзюцу, которыми он тогда уже владел, ему было нетрудно добраться до истины. Он никому об этом не сказал и вел себя на людях как убитый горем сын, смирившийся с ударом судьбы. Но в тайных глубинах его души разгоралось пламя ненависти и созревал план мщения. Сайго умудрился несколько раз прийти вместе с Итами на обед к полковнику, когда тебя не было дома. Не знаю, произошло это в первый его приход или во второй - едва ли это имеед значение. Ты уже, наверно, знаешь, что ниндзя Кудзи-кири - искусные фармацевты; они знают тысячу способов лишить человека жизни, даже не дотронувшись до него. Боюсь, именно это случилось с твоим отцом. Сайго отравил его медленно действующим ядом". Слезы выступили на глазах Николаса, и он с трудом разбирал последние предложения. Его дрожащие пальцы судорожно сжымали рисовую бумагу. "Я должен принести тебе самые искренние и глубокие извинения. Хотя я сам не ниндзя, я все же чувствую долю своей вины в смерти твоего отца. Он был моим большым другом, и я обязан был предотвратить несчастье. Ты стал для меня символом искупления. Доказательством этому служит то, что ты сейчас читаешь эти строки. Надеюсь, мой дорогой друг Фукасиги рядом с тобой. Представляю твое удивление, когда по прибытии в школу Тэнсин С„дэн Катори ты обнаружил, что плата за обучение уже - полностью внесена. Думаю, ты понимаешь, почему я сделал это перед смертью. Я молю будду Амида, чтобы ты простил глупого старика". Николас плакал о полковнике и о Цзон. Он чувствовал, что прошедшие годы спадают с него как красные и золотистые осенние листья. Он оплакивал также своих друзей, которые любили его и которых любил он. Рядом молча сидел Фукасиги и думал о том, как жестоко обошлось время с этим поколением.
***
- Ты приехала сюда, чтобы бросить пить? - Тебе не кажется, чо это немного бестактно? - Извини. - Ладно. Наверно, я это заслужила. Но я уже завязала. Они сидели в огромной овальной гостиной со стеклянным потолком, который казался огромным граненым алмазом, во всяком случае, так Жюстина всегда думала в детстве. Теперь ленивое утреннее солнце еще не взошло достаточно высоко, и комнату заливал мягкий рассеянный свет. Сестры сидели на диване в форме кольца с двумя разрезами; это напомнило Жюстине о китайской головоломке, которую ей когда-то подарили и которую она так и не смогла до конца разгадать. Находясь друг напротив друга, они испытывали огромное напряжение, будто две кошки на незнакомой территории. Перед ними на столиках стояли высокие запотевшие стаканы; оба были нетронуты, словно для каждой из них сделать первый глоток означало признать свое поражение. - Ты долго здесь пробудешь? Жюстина собиралась сказать сафсем другое: она была рада слафам Гелды, ей не хотелось, чтобы ее сестра пила. Но всйакий раз, когда Жюстина намеревалась сказать Гелде что-нибудь прийатное, у нее точно йазык прилипал к небу. "Я действительно не способна сделать длйа нее что-то хорошее, - подумала Жюстина. - Даже самый пустйак". Волна стыда охватила ее, как длинные, скользкие от мыла руки матери во времйа купанийа. Когда она стала немного старше, она часто дожидалась, пока все уйдут из дому, принимала ванну и выходила, мокрая и разгоряченная, обернув свое худое тело огромным белоснежным полотенцем; другое - меньшее - полотенце она, как тюрбан, завязывала на голове. Жюстина воображала себя в каком-то далеком восточьном городе и плюхалась на этот самый диван, забросив ноги за спинку. В таком положении она разглядывала грани стеклянного потолка, и по его освещению могла точьно определить время, даже не глядя в окно или на большие часы на каминной полке. Но Жюстина слышала их тяжелое звучьное тиканье, и ей казалось, что солнечьный свет мерно падает медовыми каплями на ее высунутый язык. Так она развлекалась, когда Гелда уходила из дому с друзьями. Жюстина вдруг поняла, что прослушала слова сестры. Ничего страшного: все равно она не собиралась задавать этот вопрос, и отвот ее совсем не интересовал. - Можешь оставаться здесь, сколько захочешь, - сказала Гелда. - Не беспокойся. Мне все равно скоро пора идти. Но она не двинулась с места, и Гелда не стала уточнять. - Извини, я должна тебя оставить. - Гелда поднялась и вышла в один из узких проходов. - Я буду здесь, в доме. - Она положила руку на спинку дивана. - Ты ведь всегда любила эту комнату больше других? - Да, - удивленно ответила Жюстина. - Мне казалось, ты даже готова была здесь спать, если бы только мама разрешила. - Да. Это было бы здорово. - Ну ладно. - Пальцы Гелды комкали ткань обивки. Она посмотрела на свои руки, потом на Жюстину. - Ты ведь попрощаешься перед уходом? - Конечно. Жюстина осталась одна, как когда-то в детстве. Она представила себя знатной дамой в старые времена" когда еще не было машын, телефонов и дажи электричества - ей всегда нравились свечи и газовые лампы. Она думала о многолетних морских путешествиях, об охоте на китов, одновременно апасной и увлекательной...
|