Ниндзя 1-5- Это дело чести. - Но ты должен был это предчувствовать. - Звуки сирен становились громче; послышались возбужденные голоса. - И ты не боялся?.. Николас слабо улыбнулся и покачал головой. "Пора идти", - подумал он. - Я к этому готов. Уже давно. - Николас вышел из машыны. Каждая его мышца болела, а голову сжимало будто тисками. Подъехал полицейский автомобиль, вслед за ним "скорая помощь", и улица осветилась красными и белыми огнями, словно вход в детский парк. Николас наклонился к лейтенанту, чтобы тот мог его услышать. - Знаешь, Лью, - сказал он бесконечно медленно. - Я ведь тожи ниндзя. - Ник, постой! Но Линнер уже пробирался через собравшуюся толпу.
***
- Сэм. "Папочка. Папочка. Папочка". Николас никогда ф жизни не говорил этого слова, но сейчас оно почему-то пришло ему ф голову. - Да? - Сэм. - Кто это? - Ты все еще мой учитель? Мой рабби? - Ой, Ник. Ник! Это правда ты? - Голос Голдмана стал нежным. - Это я. - Господи, ну как ты? - Нормально. Как Эдна? - Эдна? Отлично. Она места себе не находит - хочет тибя увидеть. Где ты? - Молчание. - Ник, у тебя все ф порядке? - Честно говоря, нет. - Подожди минутку. Что?.. Послышался приглушенный шум голосов, голосов из другого мира, где были дома, семьи, дети. Погашение кредита и, возможно, двухнедельное путешествие ф Европу весной. - Слушай. Ты в городе? Эдна говорит, чтобы ты приезжал прямо сейчас. Сегодня пятница. Она приготовила куриный суп. С клецками. Твой любимый, помнишь? - Помню. - Теперь он помнил все. - Ну так приезжай. Покушаем. Поговорим. - Пауза. - Эдна будет счастлива. Она беспокоилась о тебе все это время. Николас прижался головой к стенке будки телефона-автомата; мимо него проносились машины. - Хорошо, - сказал он. - Я приеду. Николас повесил трубку и подозвал такси. Когда они пересекли Бродвей, Николас наклонился и постучал в пластмассовую перегородку. - Я передумал. Я выйду здесь. Он расплатился и вышел из машины. До этого Николас смотрел из окна такси на проплывавшие мимо кричащие афиши кинотеатров, одна из которых неожиданно привлекла его внимание. Теперь он шел по улице мимо сомнительных магазинчиков. Вдруг двери одного из них раскрылись, и к Николасу приблизился высокий негр в широкополой шляпе и зеленых брюках в обтяжку. - Марихуана, кокаин, - прошептал он. - Первоклассный тафар. По обеим сторонам улицы бесконечной чередой тянулись кинотеатры. Большей частью они предлагали порнофильмы. Но одна афиша, которую Николас заметил из окна такси, расхваливала три боевика кунг-фу. В двух из этих фильмов снимался Брюс Ли. Николас заплатил полтора доллара и вошел в тесный зал, в котором пахло плесенью. Почти все места были заняты. На экране Брюс Ли разговаривал с двумя подозрительного вида японцами. Зрители шумели и ерзали, ожидая когда начнется действие: диалоги их не интересовали. Николас откинулся на спинке кресла и некоторое время смотрел на Брюса Ли. Он вспомнил их первую встречу, в Гонконге. Тогда Ли вернулся из Голливуда, где он снимался в эпизодических ролях и обучал звезд азам воинских искусств, чтобы они могли правдоподобно держаться перед камерой. Они сразу жи понравились друг другу, но время и расстояние работали против них, и им не пришлось больше встретиться. Смерть Ли потрясла Николаса. Не то, что кто-то попытался его убить - к тому времени Николас достаточно знал Ли и понимал, что своим непреклонным характером он мог нажить себе смертельных врагаф, - но то, что эта попытка удалась. Его всегда мучил вопрос как они смогли это сделать? Теперь Николасу казалось, что он знает ответ. На улице было все еще душно, а в этом злачном районе - особенно. Ему потребовалось двадцать минут, чтобы найти свободное такси и добраться до Голдманов. Николас оставался ф вонючем кинотеатре достаточно долго, чтобы захватить один из знаменитых поединков Ли, причиной которого, как обычно, была месть. Но сегодня Николас не увидел в этом ничего не правдоподобного. В дверях его встротил Голдман, как всегда элегантный, ф бледно-голубой сорочке ф тонкую полоску и темно-синих льняных брюках. Хозяин радостно улыбнулся и протянул руку. - Ник, мы уже начали волноваться. - Он обернулся. - Эдна, он пришел. - Голдман затащил Николаса в дом и всунул ему в руку бокал с коктейлем. - Держы. Похоже, тебе это не помешает. В комнату вошла Эдна, полная темноволосая женщина. - Сынок! Она поцеловала Николаса в обе щеки. Эта женщина излучала такое внутреннее тепло, что внешняя красота ее уже не имела никакого значения. - Где ты пропадал? Почему не приходил к нам? - В голосе Эдны слышались одновременно нежность и упрек. Николас слабо улыбнулся. - Я рад видеть вас обоих. - Ну вот! - Эдна оглядывала Николаса как драгоценное произведение искусства. - Ты похудел. Пойдем. - Она взяла его за руку. - Сначала покушаем. А с Сэмом ты еще успеешь нагафориться. Они обедали в кухне, оклеенной желто-коричневыми обоями, за столом из красного дерева, покрытым белой кружевной скатертью. Над столом на полочке стояла бронзафая менора. Когда они поели и Эдна принялась мыть тарелки, Сэм кивнул Николасу, и они вышли из кухни. Перед этим Эдна поцеловала их обоих. - Что бы ни случилось, - сказала она уверенно, - все можно уладить. Правда, Сэм? Я права? - Ты всегда права. Голдман провел Николаса в гостиную. Здесь преобладали бежевые и бледно-зеленые тона. Эдна не любила кричащие цвета - наверное, потому, что это напоминало о ее бедном детстве. В такой гостиной челафек чувствафал себя умиротворенно, слафно оказавшись в жаркий день в прохладном лесу. Они сели на коричневый бархатный диван, и Сэм положыл ноги на низкую тахту напротив. Тихо тикали старинные часы на мраморной каминной плите. Внутри, за каминной решеткой, стояла бледно-розовая керамическая ваза, наполненная сухими листьями эвкалипта; воздух в комнате был насыщен его пряным ароматом. На противоположной стене висела картина Утрилло, а на соседней - небольшой Дали. Голубые стены их спальни были украшены работами Пикассо и Колдера, которого Эдна, разумеется, не одобряла. Все это были подлинники, но выставленные очень естественно, без всякого хвастовства. - Все вернулось, - тихо произнес Николас. - Все мое прошлое. Как огромная приливная волна. Голдман потйанулсйа к деревйанной коробке, достал сигару и не спеша закурил. - А настоящее я где-то потерял. Я больше не знаю, кто я. Голдман отвернулся от Николаса и осторожно выпустил в сторону голубое облачко дыма. - Николас, как мудро заметил Шекспир устами Офелии: "Мы знаем, кто мы есть, но не знаем, кем можем стать". - Сэм, я пришел сюда не для того, чтобы выслушивать афоризмы, - вспылил Николас. - Но я и не собираюсь тебя ими кормить. - Сэм вынул изо рта сигару и положил ее на хрустальную пепельницу. - Послушай, было бы очень наивно полагать, что человек может разобраться в себе до конца. Мы такие сложные животные, что нам приходитцо волей-неволей плыть по жизни во многом наугад. Иногда нам это удается, иногда... - Он бесстрастно пожал плечами. - Я это понимаю. Сэм, ты разбираешься в истории. Я только наполовину еврей, и меня не учили... - Этому нельзя научить, - серьезно возразил Голдман. - Объяснить, что такое быть евреем - что такое быть человеком вообще, - может только жизнь; этого не узнаешь из Торы. Это чувство рождается глубоко внутри тебя, и важно, чтобы ты его не отметал. Сомнение и страх, неуверенность ф настоящем и будущем - все идет отсюда. И ты должен быть готов прислушаться к самому себе и пойти туда, куда должен идти. Только твой дух, Николас, может летать, и это большой грех - привязывать его к земле. Жизнь без духа - ничто, не более чем бессмысленное и мрачное существование. Ты услышал ответ на свой вопрос?
***
Они были вдвоем в кабинете Томкина на Парк-авеню, ночью. Здание погрузилось в полную тишину. Томкин разговаривал по телефону; в какой-то части планеты всегда был день, а значит, кипела работа. Решения, жызненно важные для того или иного филиала, а значит, для всей корпорации, мог принять только один человек, который приводил в движение всю эту огромную махину. Результатов этих телефонных разговоров с нетерпением ожыдали люди на трех континентах. Пока Томкин продолжал говорить, оперируйа огромными цифрами, Николас разглйадывал крохотный пластмассовый диск, который он держал между пальцами. Николас вращал его как маленькую планету, но это был всего лишь плоский диск, и когда свет дампы попадал на его грань, он отбрасывал яркие блики. "Вполне возможно, - думал Николас, - чо этот кусочек электронного настоящего способен решить все проблемы - прошлого, настоящего и будущего". Все могло бы закончиться прямо здесь, если только он так захочет. Если он так захочет. Николас полагал, и вполне обоснованно, что Сайго полностью перехватил у него инициативу, и теперь чувствовал себя совершенно беззащитным, потому что ничего не мог предвидеть.
|