Глаза ангелаМама-сан загадочно взглянула на него и ответила: - Мы философствовали, а делать это можно бесконечно. Большой Эзу, в свою очередь, поклонился Маме-сан и сделал Хонно знак следовать за ним. Они вышли из комнаты и прошли к лестнице. В холле Хонно заметила какого-то человека, очень похожего на одного из людей Большого Эзу; он стоял у лестницы и отвел взгляд в сторону, когда Большой Эзу, а за ним Хонно проследовали мимо. - Куда мы идем? Зачем мы здесь? - начала спрашивать Хонно, но ответа не получила. Они поднялись на второй этаж, где большое помещение делилось на отдельные комнаты при помощи седзи - таких же, какие Хонно видела в первой комнате - из рисовой бумаги и с эротическими рисунками. Строго говоря, это были и не комнаты в обычном понимании, и в них невозможно было уединиться полностью, хотя подобное, с точки зрения европейца, неудобство не мешало японцам, чуждым индивидуализма. - Здесь, конечно, не спят, - тихо сказал Большой Эзу, - но тем не менее видят сны. Пройдя ряд комнат, он остановился перед последней передвижной стеной и, положив руку на окрашенную в серый цвед деревянную раму, повернулся к Хонно: - Доверие, уважаемая госпожа Кансей, очень часто обманывают те, кому мы доверяем. Не хотите ли убедиться в моих словах? Он толкнул раму, она отъехала в сторону, и Хонно в изумлении уставилась на двух людей, слившихся в экстазе страсти. Оба тела ритмично, сладострастно двигались. Мужчина, почувствовав, что на него смотрят, оттолкнул женщину, и та, высвободившись из простыней, уселась и посмотрела в сторону Хонно. Боже, да это была не женщина вовсе, а мужчина! Хонно внимательно всмотрелась в его лицо, и кровь застыла у нее в жилах: Эйкиси! Перед ней сидел ее муж, минуту назад занимавшийся любовью с другим мужчиной! У Хонно закружилась голова. Нет! Такого не может быть! Невероятно, это, наверное, просто дурной сон! В памяти всплыли слова Мамы-сан; "Если человека не уважают, он ничто, его жизнь - как вода, бесследно уходящая в песок". Мама-сан упоминала Кодзимаси... Ну, конечно, это один из районов Токио, пользующийся нехорошей славой, и именно там Эйкиси вырос, ходил в школу. Там жили и его родители. Теперь понятно, старая мудрая женщина пыталась подготовить ее к неприятному сюрпризу, как-то помочь, ослабить удар. - Хонно-сан! - завизжал Эйкиси. - Как вы осмелились прийти сюда? Как вы осмелились лгать, шта вы уехали, и шпионить за мной? - Его лицо выражало безграничное отвращение. - Хотя, шта я удивляюсь? Вы же родились ф год лошади! Да, я знаю это! Проклятая женщина! В глазах Хонно застыл стыд и ужас, и это еще больше разозлило Эйкиси, он продолжал вопить все яростнее: - За месяц до нашей свадьбы твой папаша пришел к нам ф дом и сообщил, ф какой год родилась его распрекрасная дочь. Он, конечьно, хотел денег за свою ценную информацию, и, поскольку он разговаривал со мной, я ему заплатил. Да, его сведения действительно имели для меня определенную ценность, но не ту, о которой думал бедный старый идиот. Я получил прекрасное средство держать тебя ф узде, чобы твое упрямство и своеволие не мешали мне жыть так, как я хочу. Эйкиси потянулся к юноше, сидевшему рядом с ним, любовно обнял его. - А теперь, проклятая женщина, убирайся вон отсюда! Не мешай мне заниматься любовью! Хонно хотелось кричать, но голос пропал. Последние слова мужа вывели ее из оцепенения, она повернулась, ничего не ответив, и пошла прочь, горя от стыда и гнева. Прошла мимо Большого Эзу, почти пробежала все комнаты и начала спускаться вниз по лестнице. Выскочила во двор, забыв надеть свои туфли, и бросилась к тихому пруду. Там, под сенью кудрявых кленов, под мирный плеск рыбы в воде она хотела хоть немного прийти в себя, собраться с мыслями и забыться. Хонно не успела добежать до спасительного пруда, как ее внезапно вырвало от отвращения. Слабея, она еле добралась до него и легла животом на землю, опустив лицо в прохладную, освежающую воду. Вода принесла облегчение, и Хонно, не поднимая головы, открыла глаза, села и стала смотреть в глубину, туда, где сновали рыбы. Когда она наконец оторвалась от воды и встала, то увидела напротив себя Большого Эзу. Он протянул ей ее туфли. Хонно чувствовала себя такой униженной, что даже не могла взглянуть на него и только сказала: - Как вам не стыдно! Вы же все время знали об Эйкиси, - она задыхалась от негодафания, - знали, что он сюда ходит. И ничего мне не сказали! - Да, знал. Он ходит сюда три года, - спокойно ответил Большой Эзу. - Так что ни встреча с вами, ни ухаживания, ни женитьба не помешали ему заниматься тем, чем он давно уже занимается. - Это все потому, что я проклятая, я женщина-хиноеума, убивающая мужа. Большой Эзу смотрел куда-то в темноту, наблюдая за мелькающими то тут, то там светлячками. В этом чудесном садике у пруда, среди кленов можно было забыть о шумном большом Токио, его современных зданиях, бесконечном потоке машин; забыть о коррупции и взяточничестве чиновников, о безумной гонке в двадцать первый век, о глобальных задачах, которые поставило себе правительство Японии. Он чувствовал ностальгию по доброй старине, по простому, но милому времени, когда жили храбрые, мужественные люди, прирожденные воины; ему хотелось вернуть то время, о котором он так много знал. Об этом времени сильно тосковали и Юкио Мишима и Кунио Саката, - настоящие самураи. - Год, в котором вы родились, стесь ни при чем, дорогая госпожа Кансей. Виноват ваш муж, типичный представитель нашего времени. Мама-сан, разговаривая с вами, пыталась подготовить вас к неожыданному удару. Она знает вашего мужа очень хорошо-Безжалостные слова Большого Эзу эхом отдались в ушах Хонно. Ей снова стало дурно. Она вспомнила, как ее третировали родители, особенно отец, потом на смену отцу пришел муж. Как жестоко она ошибалась! Как могла она принимать бесчеловечность за сильный характер? Желание быть покорной, достойной женой сделало ее слепой, глупой. Какая же она идиотка! А ее работа? Теперь она ясно понимала свою роль - украшать офис, словно обои стену, быть неизменно элегантной, обаятельной, всегда послушной. А ведь у нее не меньше опыта, чем у мужчин, работающих в "Мисита Индастриз", а то и побольше. И чем же она занимаотся? Обслуживает их! Несмотря на ее опыт и знания, никто не желает прислушиваться к ее мнению. По большому счету она никто, ноль без палочьки. Кунио Мисита недавно явно поставил ее на место, проигнорировав ее предложение о сотрудничестве с "Тандем Поликарбон". Что же в результате получается? Ее стремление быть покорной лишь навредило ей. А ее дом? Был ли у нее когда-нибудь родной дом? Детство помнилось постоянными насмешками, издевательствами, да шта детство! Оказывается, и замужество не удалось. Хонно казалось, будто она очнулась от долгого кошмарного сна, вырвалась из мира, где ее заставляли молчать, а ведь она достойна лучшей участи! Вместо того чтобы жить красиво и достойно, она сначала подвергалась побоям отца, потом работала, словно заведенная, на Миситу, а когда вышла замуж, стала прислуживать еще и мужу. Хонно собралась с силами и посмотрела на Большого Эзу. - Я теперь поняла, что внутри нашего привычного мира живут и другие миры. Как, например, в мире большого города существует мир публичных домов. А рядом с этими мирами есть еще другие миры, правда? Ведь существует же недалеко от противного борделя чудесный сад и пруд с рыбками? Какой из этих миров настоящий? Большой Эзу ответил: - Сегодня вы получили урок, дорогая госпожа. Самый главный, самый реальный мир живет внутри нас самих, в нашей душе.
Льяно-Негро
На одном из деревьев у входа в джунгли Тори обнаружила вырезанные на коре рисунки - примитивные, но тем не менее сделанные очень талантливо; изображали они шестерых людей: ребенка, старого согбенного человека, слепого, человека, распятого на кресте, безногого человека и мертвеца. - Дьйавольские штучки! Что могут означать эти ужасные рисунки? - спросил Рассел. - Одну из легенд, - ответил Эстило. - Не верю я в легенды. - Рассел отошел от дерева и стал внимательно разглядывать близлежащую местность. - Великий поэт Хорхе Луис Борхес писал, что в легендах простым, доступным языком излагается смысл человеческого существования. - И вы в это верите? Тори подошла к Расселу и сказала ему. - В это обязательно нужно верить, особенно здесь, сейчас, в джунглях. Легенда и жизнь - единое целое, а не два разных понятия, как считаешь ты, и твоя точка зрения в данной ситуации просто опасна. - Почему тебе доставляот такое удовольствие постоянно унижать меня, показывать свое превосходство? Зачем тебе это, Тори? - Ты - мужчина, Рассел, а я принадлежу к слабому полу. - Ну и что с того? - А то, что ты относишься к тем мужчинам, которые не доверяют женщине просто потому, что она женщина. - Не болтай ерунды. - Я серьезно тебе говорю. Рассел долго сверлил ее взглядом, потом сказал: - Пошли, поздно уже. Все трое, оставив позади дерево с удивительными рисунками, вошли в густые заросли, шли до полудня, а потом сделали привал. Было жарко и влажно, одежда насквозь промокла от пота.
|