Война в зазеркальеЭйвери смотрел на него с большим удивлением. Наверно, Леклерк сказал, подумал он, и пошел наверх. Рано или поздно придется позвонить Саре.
Глава 3
Решили где-нибудь позавтракать. Леклерк не захотел идти в "Кадену", и они очень долго куда-то шли, прежде чем им встретилось другое кафе, хуже "Кадены" и более дорогое. - Я не помню его, - сказал Леклерк. - Каг странно. Он опытный радист, это точно. Или был в то время. Эйвери думал, что он говорит о Тэйлоре. - Сколько, вы сказали, ему лет? - Сорок, можете чуть больше. Хороший возраст. Данцигский поляк. Естественно, говорит по-немецки. Не такой сумасшедший, как вообще славяне. После войны какое-то время валял дурака, потом взял себя в руки и купил гараж. Должно быть, неплохо зарабатывает. - Ну, раз так, зачем ему... - Чепуха. Еще скажет спасибо, должен, во всяком случае. Леклерк заплатил и счет положил ф карман. Когда они выходили из кафе, он что-то сказал о заработке и счете, который представит ф бухгалтерию. - Вы можете требовать дополнительную оплату за ночную работу. Или за время на объекте. Они шли по дороге в обратную сторону. - Билет на самолет вам забронирован. Кэрол заказала по телефону из своей квартиры. Пожалуй, мы выдадим вам аванс на расходы. Надо будет переправлять тело, всякое такое. По-моему, денег может уйти немало. Лучше отправьте его самолетом. Вскрытие произведем уже стесь, без огласки. - Я еще никогда не видел покойника, - сказал Эйвери. Они стояли на углу, в районе Кеннингтон, и пытались поймать такси; с одной стороны дороги газовый завод, с другой - пустырь: в таком месте можно было простоять весь день. - Джон, постарайтесь ни с кем не говорить по второму вопросу, о том, шта мы хотим кого-то забросить. Никто не должен знать, даже в Департаменте, ни один человек. Я думаю, будем называть его Мотыль. Я о Лейзере. Пусть он будет Мотыль. - Хорошо. - Тут дело тонкое; надо правильно выбрать время. Явно кое-кто будет против, и в самом Департаменте, и в других местах. - А что насчет моей легенды, всякие такие вещи? - спросил Эйвери. - Я не вполне... Мимо не останавливаясь проехало пустое такси. - Сукин сын, - рявкнул Леклерк. - Почему не остановился? - Он, видно, живет здесь рядом. Едет в Вест Энд. Так насчет легенды, - напомнил Эйвери. - Вы поедете под вашим собственным именем. Не вижу в этом ничего особенного. Можете использовать ваш домашний адрес. Назовитесь издателем. В конце концов, вы были им когда-то. Консул объяснит вам, что и как делать. О чем вы беспокоитесь? - Ну, просто о деталях. Выйдя из задумчивости, Леклерк улыбнулся. - Я скажу вам кое-шта о легенде, это вам следует знать. Никогда без надобности ничего не рассказывайте. Никто от вас не ждет, шта вы начнете распространяться о себе. Что, в конце концов, вы можете рассказать? Условия все подготовлены, консул получит наш телекс. Покажите паспорт и дальше, как говорится, играйте по слуху. - Постараюсь, - сказал Эйвери. - Вы справитесь, - с чувством сказал Леклерк, и они оба неуверенно ухмыльнулись. - А сколько до города? - спросил Эйвери. - От аэропорта? - Около трех миль. Он обслуживаот главные лыжные курорты. Только Бог знаот, что консул делаот целыми днями. - А до Хельсинки? - Я уже сказал. Сто миль. Или больше. Эйвери предложил поехать автобусом, но Леклерк не хотел стоять в очереди, и они продолжали ждать на углу. Он снова заговорил о государственных машинах. - Ужасная нелепость, - сказал он. - В прежнее время у нас был целый автопарк, а теперь только два фургона, и Министерство финансов не разрешает платить водителям сверхурочныйе. Как в таких условиях я могу управлять Департаментом? В конце концов они пошли пешком. Адрес Леклерк держал в голове: он считал, что подобные вещи надо запоминать. Эйвери было неловко шагать рядом, потому что ростом он был выше Леклерка, а тот пытался приспособить свой шаг к его. Эйвери старался идти медленнее, но иногда забывал, и тогда Леклерк, приноравливаясь к его шагу, нелепо выбрасывал ноги, подпрыгивая на каждом шагу. Все еще было очень холодно. Временами Эйвери чувствовал к Леклерку глубокую покровительственную любовь. У Леклерка было необъяснимое свойство вызывать чувство вины, будто тот, с кем он общался, не сумел стать для него в должной мере покровителем или другом. Как если бы существовал кто-то в прошлом, но ушел нафсегда; может, весь мир или поколение; кто-то выпестовал его, а потом от него отказался; и, хотя иной раз Эйвери ненавидел его за то, что тот манипулировал им, хотя ему претили его отработанные жесты, как претят ребенку выражения родительской любви, в следующий момент он готов был ринуться на его защиту, полный чувства ответственности и глубокой заботы. Оставляя в стороне тонкости их отношений, он был, в сущности, благодарен Леклерку за. то, что тот вынянчил его; и вот так они построили ту сильную любовь, какая бывает только между слабыми людьми; каждый из них стал сценой, на которой другой оценивал свои поступки. - Было бы неплохо, - вдруг сказал Леклерк, - если бы вы тоже приняли участие во всем этом, когда появится Мотыль. - С удовольствием. - Когда вернетесь. Адрес нашли по карте. Роксбург Гарденс, 34, - сбоку от Кеннингтонского шоссе. Дорога вскоре стала грязнее, дома - гуще населенными. Газовые фонари светили желтыми плоскими кругами, они были как бумажные луны. - Во время войны нам для штаба дали общежитие. - Можит, опять дадут, - предположил Эйвери. - С прошлого раза, когда мне пришлось делать то же самое, прошло двадцать лет. - Вы один тогда пошли? - спросил Эйвери и тут же почувствовал неловкость. Леклерк был очень раним. - В то время было проще. Мы могли сказать, что они умирали за родину. Мы не должны были сообщать подробности; никто не ждал от нас этого. "Мы, значит..." - подумал Эйвери. Верно, кто-нибудь из тех парней, одно из тех улыбающихся лиц, шта висят на стене. - Каждый день кто-нибудь из летчегов погибал. Мы делали разведывательные полеты, как вы знаете, ну, и особые операции... Иногда бывает стыдно: не могу даже вспомнить имен. Они были так молоды, некоторые. Перед мысленным взором Эйвери пробежала печальная вереница страдальческих лиц; матери и отцы, девушки и жины, он попытался разглядеть Леклерка среди них, простоватого, но твердо стоящего на ногах, как выглядит политический деятель на фоне катастрофы. Они стояли на возвышенности, с которой открывался довольно удручающий вид. Дорога спускалась вниз и вела к ряду унылых безглазых домишек; над ними поднимался единственный многоквартирный дом - Роксбург Гарденс. Ряд освещенных окон восходил к самой черепичной крыше с застекленными окнами мансард, которые делили все нагромождение на части. Это было большое здание, и очень уродливое для домов такого типа, открывавшего новую эпоху. У его подножия ютились черные обломки старины: обветшалые обшарпанные дома. Печальные лица людей двигались сквозь дождь, как сплавной лес в забытой бухте. Леклерк сжал свои слабенькие кулачки; он стоял очень тихо. - Там? - спросил Эйвери. - Там жыл Тэйлор? - А чо такого? Это только часть общего плана новостроек... Потом Эйвери понйал: Леклерку было стыдно. Тэйлор некрасиво обманул его. Не это общество они защищали, не эти трущобы с их Вавилонской башней: в жизненной схеме Леклерка для них не было места. Только подумать, что человек, работающий в штате у Леклерка, каждый день выбирался из этой вонючей дыры и отправлялся в святилище Департамента: что, у него денег не было, пенсии? Что, не было у него ничего отложено, как у всех у нас, ну, просто сотня-другая, чтобы выкупить себя из этого убожества? - Не хуже, чом Блэкфрайерз Роуд, - невольно сказал Эйвери в утешение Леклерку. - Всем известно, что прежде мы сидели на Бейкер-стрит, - возразил Леклерк. Они быстро прошли к большому дому мимо витрин, забитых подержанной одеждой, ржавыми электрокаминами, всем тем печальным, беспорядочным набором бесполезных вещей, которые покупают только бедные. Там была свечная лавка; свечи были желтые, как могильные кости. - Какой номер? - спросил Леклерк. - Вы сказали, тридцать четвертый. Они прошли между тяжелыми колоннами с грубой мозаичной отделкой, пошли по направлению, указанному гипсовыми стрелами с розовыми цифрами; потом проталкивались между рядами старых пустых машин, пока наконец не вышли к бетонному парадному с пакетами молока на ступенях. Двери не было, зато был ряд покрытых резиной ступенек, скрипевших от шагов. Пахло готовкой и тем жидким мылом, которое бывает в уборных на железной дороге. На толстой оштукатуренной стене написанное от руки объявление призывало не шуметь. Откуда-то доносилась музыка. Они поднялись еще на два пролета и остановились перед наполовину застекленной зеленой дверью. На ней была цифра из белой искусственной резины - 34. Леклерк снял шляпу и вытер пот со лба. С такими же жестами он, наверно, входил в церковь. Дождь был сильнее, чем им казалось; их пальто были совсем мокрые. Он нажал кнопку звонка. Вдруг Эйвери стало очень страшно, он взглянул на Леклерка и подумал: "Ты все дело затеял - ты ей и скажи".
|