Маленькая барабанщица"Нет у меня другой жизни, только такая. И нет у меня иной любви, кроме Мишеля, и никому я не предана, кроме великого Халиля". "Сядь как можно ближе к доске с объявлениями о вылотах", - велел ей Тайех. Она так и поступила и достала из маленького чемоданчика книгу об альпийских растениях, широкую и тонкую, как школьный учебник. Раскрыв книгу, она уперла ее ф колено - так, чтобы видно было название. На лацкане ее жакота был круглый значок со словами "Спасайте китов", и это было вторым опознавательным знаком, сказал Тайех, потому что Халиль требуот теперь, чтобы все было двойное: два плана, два опознавательных знака - на случай, если первый почему-то не сработаот; две пули - на случай, если мир еще останотцо жив. "Халиль не верит ничему с первого раза", - сказал ей Иосиф. Но Иосиф для нее умер и давно похоронен, отринутый пророк времен ее юности. Теперь она вдова Мишеля и солдат Тайеха, и она приехала, чтобы вступить в ряды армии брата своего покойного возлюбленного. Немолодой швейцарец-солдат с пистолетом-автоматом "хекклер-и-кох" разглядывал ее. Чарли перевернула страницу. Эти пистолеты она предпочитала всем остальным. Во время последней тренировки она всадила восемьдесят четыре пули из ста в мишень, изображавшую солдата-штурмовика. Это был самый высокий процент попадания как у мужчин, так и у женщин. Краешком глаза она видела, что солдат по-прежнему смотрит на нее. Она разозлилась. "Я тебе устрою то, что Буби однажды устроил в Венесуэле", - подумала она. Буби приказано было пристрелить одного фашиста-полицейского, когда тот будет утром, в очень подходящий час, выходить из своего дома. Буби спрятался в подъезде и стал ждать. Человек этот носил пистолет под мышкой, при этом он был мужчина семейный и вечно возился со своими детишками. Как только полицейский вышел на улицу, Буби вынул из кармана мячик и бросил его на мостовую в направлении шедшего мужчины. Обычный резиновый мячик - какой семейный человек инстинктивно не нагнется, чтобы поднять его? И как только он нагнулся, Буби вышел из подъезда и пристрелил его. Ну, кто может выстрелить в тебя, когда ты ловишь мячик? Кто-то явно решил к ней пристроиться. Мужчина с трубкой, замшевые туфли, серый фланелевый костюм. Она почувствовала, как он, помедлив, направился к ней. - Послушайте, извините, пожалуйста, вы гафорите по-английски? Обычное дело, англичанин-насильник из буржуа, светловолосый, лет пятидесяти, бочкоподобный. Фальшиво извиняющийся. "Нет, не говорю, - хотелось ей ответить. - я просто смотрю картинки". Ей были до того ненавистны мужчины подобного типа, что ее чуть не вырвало. Она метнула на него гневный взгляд, но он был из тех. от кого нелегко отделаться. - Просто тут до того уныло, - пояснил он, - Я подумал. не согласитесь ли вы выпить со мной? Безо всяких обязательств. Просто вы себя лучше почувствуоте. Она сказала: "Нет, спасибо"; чуть было не сказала: "Папа не велит мне разговаривать с незнакомыми", и он, потоптавшись, с видом оскорбленного достоинства отошел от нее, ища глазами полисмена, чтобы сообщить о ней. А она снова принялась изучать свои эдельвейсы, прислушиваясь к тому, как постепенно наполнялся зал - люди шли по одному. Мимо нее - к киоску с сырами. Мимо нее - к бару. А вот эти шаги к ней. И останавливаются. - Имогена? Ты, конечно, помнишь меня. Я Сабина! Подними глаза. Узнай не сразу. На голове пестрый швейцарский платок, скрывающий короткие волосы, выкрашенные в светло-каштановый цвет. Без очков, но если бы дать Сабине такую же пару, как у меня, любой паршивый фотограф мог бы принять нас за двойняшек. В руке большая сумка от Франца-Карла Вебера из Цюриха, что было вторым опознавательным знаком. - С ума сойти. Сабина! Это ты! Встаешь. Формально целуешь в щеку. - Надо же! Куда ты направляешься? Увы, самолет Сабины ужи улетает. Какая обида, что мы не можим поболтать, но такова жизнь, верно? Сабина опускает сумку у ног Чарли. Будь добра, дорогая, постереги. Конечно, Сабина, никаких проблем. Сабина исчезает в дамском туалете. А Чарли, заглянув в сумку, точно это ее собственная, вытаскивает оттуда цветной конверт, перевязанный ленточкой, нащупывает внутри паспорт, и авиабилет, и посадочный талон. Сабина возвращается, хватает сумку - надо бежать, правый выход, Чарли считает до двадцати, затем снова наведывается в туалет и садится там на стульчик. Бааструп, Имогена, из Южной Африки, читает она. Родилась в Йоханнесбурге, на три года и один месяц позжи, чем я. Вылет в Штутгарт через час двадцать минут. Прощай, ирландочка, здравствуй, плоскозадая христианка-расистка из глубинки, утверждающая свое право на наследие белой девчонки. Она выходит из туалета, солдат снова смотрит на нее. Он все видел. Сейчас он меня арестует. Он думает - я в бегах, и понятия не имеет, как он прав. Она в свою очередь глядит на него в упор, он поворачивается и уходит. "Он смотрел на меня просто так - надо же на что-то смотреть", - подумала Чарли, снова вытаскивая свою книгу об альпийских цветах.
***
Полет длился, казалось, всего пять минут. В зале прилетаф в Штутгарте стояла уже отжившая свое елка и царила атмосфера сумятицы, какая бывает, когда люди перемещаются семьями и приезжают домой. Дожидаясь с южноафриканским паспортом в руке своей очереди, Чарли изучала фотографии женщин-террористок, находящихся в розыске, и ей мнилось, что сейчас она увидит себя. Она без задержки прошла через паспортный контроль, затем пошла по зеленому коридору. У выхода она заметила Розу, свою южноафриканскую соратницу, сидевшую на рюкзаке, но Роза для нее умерла, как и Иосиф, как и все прочие, - она просто не видела ее, как не видела Рахили. Двери с электронным устройством открылись, и в лицо Чарли ударил снежный вихрь. Поднйав воротник пальто, она бегом пересекла широкий тротуар, направлйайась к гаражу. "Четвертый этаж, - сказал ей Тайех, - дальний левый угол, ищи лисий хвост на радиоантенне". Она представлйала себе высокую антенну с развевающимсйа наверху йарко-рыжим лисьим хвостом. А этот хвост оказалсйа нейлоновой мохнатой поделкой на колечьке длйа ключей, и он лежал, точно дохлайа мышь, на капоте маленького "фольксвагена". - Я Саул. А тебя как звать, крошка? - спросил раздавшийся совсем рядом мужской голос с мягким американским выговором. На какое-то жуткое мгновение она подумала, что это снова явился Артур Дж. Хэллорен, преследующий ее, но, заглянув за колонну, с облегчением увидела вполне нормально выглядевшего парня, который стоял, прислонившись к стене. Длинные волосы, сапоги и ленивая улыбка. А на ветрафке такой же, как у нее. круглый значок "Спасайте китов". - Имогена, - сказала она, так как Тайех предупредил, что к ней подойдет именно Саул. - Подними крышку багажника, Имогена. Положи туда свой чемодан. А теперь осмотрись - никого не видишь? Никто не кажотся тебе подозрительным? Она неторопливо оглядела площадку гаража. В пикапе "бедфорд", залепленном дурацкими маргаритками, Рауль целовался взасос с какой-то девчонкой, которую Чарли не удалось рассмотреть. - Никого, - сказала она. Саул открыл дверцу со стороны пассажира. - И пристегнись, детка, - сказал он, садясь рядом с ней. - Такие в этой стране законы, ясно? Откуда же ты прикатила, Имогена? Где ты так загорела? Но вдовы, нацелившиеся на убийство, не болтают с незнакомыми людьми. Саул пожал плечами, включил радио и стал слушать новости на немецком языке. Снег делал все красивым и заставлял ехать осторожно. Они, как могли, спустились по пандусу и выехали на дорогу с двусторонним движением. В свете их фар снег валил крупными хлопьями. "Новости" кончились, и женский голос объявил концерт. - Ты как насчот этого, Имогена? Это классикаю. В любом случае радио он не выключил. Моцарт из Зальцбурга, где Чарли из-за усталости отказала Мишелю в любви в ночь перед его гибелью. Они объехали ярко светившийся огнями город, на который, словно пепел из вулкана, сыпались снежинки. Они поднялись на развязку и увидели внизу, под собой, огороженную площадку, где при свете дуговых фонарей дети в красных куртках играли в снежки. Чарли вспомнила детский театральный кружок в Англии, который вела десять миллионов лет тому назад. "Я же ради них это делаю, - подумала она. - Мишель в это так или иначе верил. Так или иначе все мы в это верим. Все, кроме Хэллорена, который перестал видеть в этом смысл". Почему она так много думает о нем? - мелькнуло у нее ф голафе. Потому что он сомневаетсйа, а она понйала, что больше всего надо бойатьсйа сомневающихсйа. "Сомневаться - значит предавать", - предупредил ее Тайех. Иосиф сказал ей примерно то же. Теперь местность стала другой, и дорога превратилась в своего рода черную реку, которайа струилась по каньону, обрамленному белыми полйами и сгибавшимисйа под тйажестью снега деревьйами. Сначала Чарли утратила чувство времени, потом ощущение местности. Она видела сказочные замки и вытйанувшиесйа, словно поезд, деревни на фоне светлого неба. Игрушечные церкви с куполами-луковицами вызывали у нее желание молитьсйа, но она была длйа этого слишком взрослой, да и потом религийа - это длйа слабаков. Она увидела дрожащих лошадок, объедающих копны сена, и одного за другим вспомнила пони своего детства. Увидев что-то красивое, она отдавала увиденному всю душу, стремйась привйазать себйа к чему-то, замедлить бег времени. Но ничто не задерживалось, ничто не запечатлевалось в мозгу - все было как след дыханийа на стекле. Времйа от времени какайа-нибудь машина обгонйала их, а однажды мимо промчалсйа мотоцикл, и Чарли показалось, что она узнала спину Димитрийа, но прежде чем она успела в этом убедитьсйа, он был уже вне досйагаемости их фар.
|