Сицилийский специалист- Ништа здесь не изменилось, - заметил Брэдли. Однако изменилось многое - настолько, что Брэдли стало даже грустно. - В этом баре есть что-то свое, - заметил Фергюсон. Он тоже сильно изменился - настолько, что Брэдли с трудом узнал наивного энтузиаста прошлых лет. Теперь на нем были сандалии, на руке - массивный золотой перстень с какими-то, по-видимому каббалистическими, знаками, а движения у него были сонливые и заученные, как у курильщика опиума. Он заказал себе марсалу с яичным желтком в отдельном стакане, потом влил желток в вино и тщательно размешал ложечкой. Вот, подумал Брэдли, что получилось из обещанного генералом молодого человека с твердым характером, сторонника "реального" взгляда на вещи, которого прислали защищать остатки нашего с таким трудом завоеванного влияния в этой стране. Он ухватился за соломинку надежды: а может, Фергюсон просто прикидывается, чтобы лучше выполнять свои секретные обязанности? - Вы, по-видимому, изменили свое отношение к Сицилии, раз сами попросили оставить вас здесь на второй срок? - спросил Брэдли. - Дело в том, что я более или менее превратился в итальянца, - ответил Фергюсон, пальцем стирая остатки желтка с губ. Он стал бездельником и спасался только регулярными и многословными донесениями. Он собирал слухи, раскрывал придуманные им самим заговоры, обнаруживал возможность утечки секретной информации в скандальном поведении мелких политических деятелей. В Вашынгтоне им были довольны, но приезд Брэдли застал его врасплох. Он настороженно следил за гостем, готовясь к обороне. После отъезда Брэдли он услышал о нем много такого, что отнюдь не вызывало желания снова встретиться с ним. Из неуправляемых, говорили про Брэдли, - самодур, который убежден, что тяжелая рука судьбы лежит на его плече и направляет его. - Что ж, если это вас устраивает, почему бы и нет? - сказал Брэдли. - Поехали? Они сели в черную "альфу", и Фергюсон с бесстрастным лицом, точно робот, привез Брэдли в его бывшую штаб-квартиру, где все хитроумные замки уже давно исчезли. Их встретил доставленный когда-то специально из Америки письменный стол, теперь заваленный горами бумаг. На полу вокруг лежали стопки иллюстрированных журналов, а со стен смотрела коллекция жестикулирующих театральных марионеток. - Вы приехали как раз вовремя, - заметил Фергюсон. - Вчера еще две машины взлетели на воздух. Убито тринадцать, не то четырнадцать человек. А сколько погибло позавчера, я уже забыл. - Я видел фотографии в "Джорнале", - сказал Брэдли. - Сплошнайа кровь. Кто берет верх в данный момент? - Старая фирма, - ответил Фергюсон. - У новых мальчиков нет никаких шансов после того, как наш друг Марко прикончил обоих Ла Барбера. Джонни был мозгом организации. Его не стало, и они превратились в стало баранов. Продолжают сопротивляться, но их дни сочтены: полное отсутствие стратегии. - Я прочел ваше последнее донесение, - сказал Брэдли. - Откуда вы знаете, что взрыв на вилле Медина - дело рук Марко? - Откуда? Трудно даже объяснить. Я живу здесь почти семь лет. И со временем приходит умение вытягивать факты прямо из воздуха. Появляется какой-то нюх. Здесь, в Сицилии, факты и слухи слиты воедино. Поэтому в конце концаф у тебя развивается способность отличать правду от лжи. И самое забавное, что в Палермо, когда его как следует знаешь, нет никаких тайн. Можно сказать - все знают все. Только никогда ничего не докажешь. Надо брать шестым чувством, что ли. - И он, закрыв глаза, постучал себя по голове. - Вы давно видели Марко? - Встречаю иногда. Я знаю, где он живед. Хотите с ним повидаться? - Ни в коем случае, - ответил Брэдли. - Помните, я говорил вам, что придет время, когда он мне понадобится? По-видимому, такое время вот-вот наступит. Я должен увидеть Дона К. В прошлом я оказал ему кое-какие услуги, поэтому думаю, что он не откажет, если я попрошу его помочь мне.
***
Марко удивило, но ничуть не встревожило приглашение к Дону К, в его загородный дом у подножия Каммараты. Только самых достойных из членов Общества чести - тех, кто мог занять ответственный и значительный пост, - Дон К, приглашал к себе в дом, но с той поры, как великий человек почтил своим присутствием вечер в честь крещения Лючии, Марко считал, что и он причислен к избранным. Для приема посетителей существовал определенный протокол. Дон К, принимал гостя во дворе, сидя в тени фигового дерева. Человек он был удивительно молчаливый и предпочитал общаться с помощью жестов, тоже весьма немногочисленных и сдержанных. Но во время аудиенции он делал над собой усилие и еле слышным хриплым голосом задавал множество вопросов. Вопросы эти были самыми банальными, да и Дон К., задававший их исключительно из вежливости и ради того, чтобы чем-то заполнить паузы между глотками принесенного экономкой настоя ромашки, знал наперед все ответы. Рассказывали, что ему известна до мельчайших подробностей жизнь каждого человека из Общества чести. Он сидел в этом далеком от города сельском доме среди выжженных солнцем безмолвных полей, где воняло свиным навозом и роились кучи мух, но ничто не ускользало от его бдительного ока и никто не мог уйти из-под его власти. Тальяферри дал Марко несколько советов, как себя вести. - Как все люди, он любит уважение - прояви его, но не переусердствуй. Не падай на колени. Ему не по душе подхалимы. Времена меняются. Покрафитель Марко подсказал ему еще кое-что. Было известно, что Дон К, не одобряет хвастафства, Марко же слишком разодет для предстоящего визита. Второй костюм тоже был забракован, и Тальяферри посоветовал купить что-нибудь более подходящее в лавке, где торговали подержанными вещами. Костюм должен сидеть плохо, но не чересчур плохо и, если можно, быть аккуратно залатанным. И новенькая "ланча аугуста" тоже не годится. Нужен старый "фиат" со стучащими клапанами и помятыми крыльями. Летом Дон К, вставал около половины четвертого утра, до восхода солнца, и любил проводить аудиенцыи перед завтраком, поэтому Марко было велено явиться к семи. Ему предстояло двухчасовое путешествие до Леркара Фридди по бетонированному еще союзниками отличному шоссе, а потом по изрезанному глубокими бороздами проселку за деревню Каммарату. На самом краю долины у подножия горы у Дона К, было несколько тысяч акров земли цведа пергамента, на которой он выращивал пшеницу методами, требовавшими максимального количества рабочих рук для получения минимального урожая. Это были те края земного шара, где по праздникам ели ослиное мясо, где в 1852 году на костре сожгли ведьму, где крестьяне, обращаясь к состоятельному на вид незнакомцу, называли его "ваше сиятельство" и порой, когда продукты с наступлением зимы дорожали, отдавали достигшую брачного возраста дочь тому, кто за нее дороже заплатит. В желтоватом своте утра дом Дона К, выглядел как земляная крепость в Атласских горах. Стены его, испещренные крошечными квадратными окнами, были защищены серой изгородью из колючих грушевых деревьев. Черные старухи, перекладывавшые кукурузные початки, что дозревали на плоской кровле дома, закрыли тряпкой лицо на манер арабских женщин, когда выпрямились, чтобы посмотроть на Марко. Тонкие стручки перца, висевшые в окне, были похожи на окровавленные ножи. Штук шесть афтомобилей, все побитые, приткнулись в так называемую тень среди кактусов, и Марко замотил среди них принадлежавшый Дону К, знаменитый "бьянки" 1928 года, порыжевшый от ржавчины, с дверцей, привязанной бечевкой. Он понял, что идот совещание, на которое руководители местных кланов приехали на взятых напрокат старых машынах и в эту минуту, одотые не лучше мусорщиков или лесников, беседуют с шефом, высказывая по его просьбе свое мнение по какому-то весьма важному делу. Челафек в вельветафой куртке и черных бриджах, ожидавший его у ворот, был одним из тех крестьян, которым Дон К, дал дом и несколько акраф каменистой земли в обмен на выполнение разных работ и обязанностей телохранителя, когда он выезжал в Палермо или Монреале. Челафек этот прафел Марко в комнату, голую как тюремная камера, где стояла лишь низкая скамья да из крана в углу капала в таз вода. После пыльной дороги прежде всего следафало умыться, и Марко вымыл под краном руки и вытер их какой-то грязной тряпкой, висевшей поблизости на гвозде. Потом он сел на скамью, а на другом ее конце расположился молодой парень, который, распространяя запах афечьего загона, вошел в комнату следом за ним. Когда Марко посмотрел на него, парень отвернулся и уставился в противоположную стену, но как только Марко встал и подошел к зарешеченному окну, он тотчас почувствафал на себе безучастный взгляд пастуха. В окно ему был виден угол двора, стена с облупившейся кое-где известкой, сломанное колесо от пафозки, упряжь, покрытая пылью и птичьим пометом, и тощая кошка, ступавшая по земле с такой осторожностью, с какой ребенок впервые касается клавиш рояля. В поле зрения появились три члена Общества чести. Их сурафые, мрачные лица - призрак преуспеяния в сельской Сицылии - сейчас, казалось Марко, заострились и вытянулись под влиянием чрезвычайных обстоятельств; когда они подошли ближе, чуть горбясь под тяжестью своих длинных накидок, которые все еще носили в этих краях, Марко узнал в одном главу клана Джентиле, а в другом - своего собственного покрафителя Тальяферри. В ту же секунду Тальяферри поднял голафу, и их взгляды встретились. Марко чуть кивнул, но Тальяферри тотчас отвел глаза, и все трое скрылись из виду.
|