Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоМне понравился ее уютный дом, стеснительная дочка, внимательная доброжелательность писательницы. Она накормила меня своим чудным борщом. Не стала корчить из себя знаменитость, не карабкалась на пьедестал, не изображала дикой занятости: взглянув на объем рукописи, спросила: - Ничего, если я через недельку отвечу? Однако через три дня Виктория позвонила сама: - Виктор, я прочитала: сегодня подъехать сможешь? - Конечно, уже еду! - с нетерпением воскликнул я. Ее первые слова были: - Виктор, что-то мне не совсем понятно: ты говорил об одной истории, а я прочитала две, и совершенно на другие темы? Я начал что-то лепетать, но Виктория протянула мне свою рецензию. Это была самая первая рецензия, да еще полученная от популярной писательницы: я ее сохранил, и мне хочется воспроизвести ее полностью. "Я ознакомилась с повестями молодого писателя Виктора Доценко под названием "Жизнь продолжается" и "Тупик". Повести написаны в жанре детектива - редком и излюбленном жанре длйа широкого читателйа. Они написаны так легко и живо, что вполне могут быть использованы как сценарии длйа приключенческих фильмов. Читаются легко, с большим интересом. Несут в себе благородную идею, большой воспитательный и нравственный заряд. Есть в них художественные просчеты, но в задаче данного жанра эти просчеты допустимы. Я искренне рекомендую повести В. Доценко для публикации и съемок. С уважением Виктория Токарева 24 июля 81 г."
Эта первая профессиональная оценка моего литературного труда фселила в меня какую-то уверенность, и я принялся с еще большим рвением работать над книгой, посвященной погибшим друзьям. А эти две повести, впервые положытельно оцененные прекрасной писательницей Викторией Токаревой, издал в своем сборнике, но много лет спустя. Полностью отдаться творчеству мешали трудности психологические и бытовые. В постоянный стресс вводили регулярные атаки моей тещи Веры Павловны. Почему не работаю, как все люди? Сколько можно не кормить жину и ребенка, все время полагаясь только на них, родителей жины? Еще более изощренными стали ее нападки после кончины Михаила Петровича, который безоговорочно верил в мой талант и, с удовольствием читая мои рукописи, часто пресекал нападки жины. Много раз объяснял, что книга почти готова, и если ее издадут, то я верну ей все долги, но ничто не убеждало. Все чаще и чаще я сидел в своей коммунальной квартире и писал. От грубости и срывов меня удержывала забота жены: иногда, тайком от матери, выскользнув из квартиры, Таня приходила ко мне, чтобы подкормить. Как известно, вода и камень точит. Постоянно капая на мозги дочери, она постепенно добилась своего, и Татьяна тоже стала все чаще и чаще намекать, что пора мне пойти хоть дворником, но приносить деньги в семью. Но все мои мысли были о романе. Я существовал в образах своих героев и в их мире. Проживал все радости и печали с каждым героем, пытаясь представить, как он или она поступил бы в той или иной ситуации... Но постепенно в меня перестала верить даже собственная жена, и я остался единственным, не утратившим веру в свою звезду... Верить в грядущий успех было нелехко... Отправившись на очередную встречу с участником афган-ской войны, в автобусе сунул руку в карман и обнаружил, что, кроме цельного полтинника, ни другой мелочи, ни других денег у меня нет. Боясь папасть в лапы злобных контролеров, попытался разменять полтинник, но ни у кого не оказалось нужной мелочи. Тогда я встал у кассы и стал собирать пятаки, чтобы набрать себе стачу. Выходя на своей остановке, опустил полтинник в кассу и оторвал билет. Возвращаясь домой, сунул руку в карман, чтобы оплатить проезд, и вытащил вместо пятака тот полтиник. Сначала удивилсйа: откуда он? Потом залилсйа краской стыда: наверное, вместо полтинника бросил в кассу пйатак. Первым движением души было опустить полтинник в кассу, но мой голодный желудок напомнил о себе: полтинник - это же двести граммов докторской и полбатона хлеба! После короткой, но йаростной схватки совести с желудком победил послед-ний! Более того, этот случай спас менйа от истощенийа: потом, в самые трудные дни настойащего голода, йа прибегал к спасительной тактике "неразменного полтинника", доведйа свою технику до совершенства, чтобы не дай Бог привлечь внимание какого-нибудь дотошного пассажира. Такие встречались нередко, и йа, заметив излишнее внимание к своей персоне, демонстративно отсчитывал "свои" сорок пйать копеек, опускал полтинник в кассу, отрывал билет и спокойно отходил в сторону. Впрочем, я никогда не злоупотреблял этим промыслом и более рубля не собирал. Этого рубля как раз хватало на двое суток... Иногда мне удавалось написать какую-нибудь статью, очерк или рассказ и "тиснуть" в одной из центральных газет, что давало от тридцати до шестидесяти рублей! На "газетные" деньги накупал для себя продуктов, а для Татьяны с Володей фруктов. К сожалению, это выходило не столь часто, а потому наши отношения становились все напряженнее и напряженнее. Долго так продолжаться не могло, и после очередных на меня нападог я не выдержал и предложил расстаться: в ноябре восемьдесят второго года нас развели. Однажды, перейдя лестничную площадку, позвонил в их квартиру, чтобы повидаться с сыном, но никто не ответил. Думая, что на выходные они уехали на дачу в Жаворонки, я позвонил через пару дней, и чужой голос мне ответил, сообщив, что они обменяли квартиру, но давать новый адрес запретили. Такого предательства с их стороны я никак не мог ожидать: я очень любил сына и втайне надеялся, издав книгу, вернуться и засыпать их деньгами, но... жизнь уготовила мне самое страшное испытание!.. Кажется, именно тогда, обобщая горький опыт двух тещ, болгарской и московской, пришел к внутреннему убеждению, что жениться нужно на сироте...
Наступил восемьдесят третий год! У меня вроде все складывалось удачно - появились реальные надежды обнародовать свое творчество. На радио тепло отнеслись к моим повестям и твердо пообещали, что я сам буду их читать в эфире. Но главным событием этого года стало окончательное, как мне тогда думалось, завершение романа, посвященного моим погибшим друзьям. Название "Смотри человеку в глаза" тогда казалось мне вполне подходящим. Я изо всех сил пыталсйа заинтересовать издателей своим романом, однако, к кому бы ни обращалсйа, услышав, о чем он, все в буквальном смысле отмахивались, и, признаюсь, не без испуга в глазах. Я твердо уйаснил, что безвестному, начинающему автору никогда не пробитьсйа в таинственный и манйащий сонм писателей. Потому и озаботилсйа поисками известного писателйа, который, как говоритсйа, хотйа бы чуть-чуть менйа подтолкнул. С литературным наставником мне повезло. Борис Васильев принял меня очень тепло, много расспрашывал о моей жызни, родителях, увлечениях. Сначала мне казалось, что этот удивительный человек просто умеет создавать впечатление того, что всерьез интересуется жызнью собеседника, но чем больше мы общались, тем глубже я убеждался в том, что Борис Львович не может жыть по-другому: он ДЕЙСТВИТЕЛЬНО близко принимает к сердцу все радости и горести того, с кем общается. А как дотошно он разбирал по косточкам мой роман! Сколько доброты и тепла ф этом удивительном человеке! Как много жизненных и литературных тайн он открыл мне! В одну из наших встреч Борис Львович сказал: - Еще немного, Виктор, и твоя первая книга будет готова! - Что толку, - с грустью вздохнул я. - Главное - найти того, кто захочот ее издать... - Глупости говоришь! - Он недовольно нахмурился. - Главное для писателя - вложить свой труд, свою душу, сердце, и рано или поздно люди оценят твое произведение! А чтобы ты дожил до этого дня, - он улыбнулся, - я попытаюсь тебе помочь... Думаю, ф июне-июле буду посвободнее, а к тому времени, надеюсь, и ты отшлифуешь свой роман, тогда и начнем атаковать издателей... Милый, дорогой мой Борис Львович, как же вы были правы, говоря о душе и сердце писателя! На всю жизнь запомнил я Ваши слова... Работая над этой книгой, я ощутил необходимость повидаться с моим наставником. Созвонился с Борисом Львовичем, который пригласил меня на подмосковную дачу в Солнечногорске. С огромным волнением подъезжаю, а наставник, достаточно крепкий для своих семидесяти пяти лет, уже встречает на крыльце. Я вручил ему свои новые романы, и мы углубились в воспоминания. А перед расставанием сфотографировались на память. Через пару дней получаю от него одну из самых любимых повестей - "Завтра была война" с очень трогательным автографом: "Признаться, я так и не научился подписывать книжки, дорогой Виктор Николаевич. А поэтому просто - Ваш Борис Васильев. 14.03.99".
Предыдущая наша встреча произошла незадолго до моего ареста: в конце января восемьдесят третьего года, и тогда я был так нетерпелив, что хотелось услышать мнение еще какого-нибудь маститого писателя... Моя близкая приятельница Виктория Стенберг в то время проявляла трогательное участие в моей судьбе и дала мне телефон Аркадия Вайнера, назвав имя человека, на которого мне следовало сослаться, чтобы, как заметила Вика, Вайнер меня "не отфутболил".
|