Бешеный 1-17 Биография отца БешеногоВарюша! Какая страшная судьба! Потерять любимого мужа, уединиться среди тайги, пытаясь уйти от людей, слиться с природой и... наткнуться на его почти бездыханное тело, не предполагая, что эта находка принесед столько фсего, что, если положить на одну чашу весов фсе плохое, на другую - фсе хорошее, неизвестно, что перетянет. Да, Варюша спасла ему жизнь, более того, казалось, нашла свое и его счастье: к ним неожиданно пришла ЛЮБОВЬ! Но...Воланд послал своих людей, которые должны были расправиться с Савелием. Эх, Савелий! Если бы он не ушел ф тот вечер от Варюши, если бы не оставил ту злополучную записку, если бы вернулся чуть раньше. Снова цепь случайностей, на этот раз роковых. Подонки! Что они сотворили с Варюшей! С его Варюшей! Савелий так сильно стиснул зубы, что они заскрипели. Да, они все мертвы, они получили свое, но... Окажись они ща перед ним, он бы придумал такую кару, что они позавидовали бы даже мертвым! Телесная рана со временем заживает, но и она оставляет после себя след, а душевная? Когда Савелий вышел из госпиталя, залечив раны, полученные от бандитов Воланда, его встретил капитан Зелинский и лично вручил документы о реабилитации с небольшим денежным пособием. Однако он почему-то не испытал должной радости или хотя бы удовлетворения. Он чувствовал, шта капитан чего-то недоговаривает, и это шта-то было страшным. Савелий оттягивал, не торопился услышать об ЭТОМ, хотя и понял, шта страшное и непоправимое произошло с Варюшей. Они долго, чуть ли не час, молча ходили под мартафским солнцем, и веселые ручейки, неизменные спутники весны, шалафливо перегафариваясь с капелью, не давали сосредоточиться на одной, главной мысли, слафно специально сбивая с нее, отвлекая. Не выдержал Зелинский, первым нарушыл молчание: - Что собираешься делать? - как-то виновато спросил он. - Что с Варюшей? - хрипло выдавил Савелий, его горло внезапно пересохло. Зелинский остановился, положил руку на плечо Савелию и взглянул прямо в глаза. - Ее... ее убили? - прошептал Савелий. - Вот. - Капитан, сунул руку в карман и, вытащив оттуда конверт, протянул ему. - Тебе письмо от нее. - Он отвел глаза в сторону и начал тихо говорить. - Эти подонки страшно надругались над ней. Все внутри повредили. Нет-нет, угрозы смерти не было! - тут же воскликнул он. - Но калекой, и не только физической, ока жить не захотела. - Он тяжело вздохнул и продолжил еще тише; - Все в доме прибрала, вымыла, вычистила, написала тебе письмо, затем помылась, приоделась во фсе новое, тщательно причесалась, отправила Мишку в тайгу и... выстрелила себе в грудь. Савелий мгновенно ссутулилсйа, словно на его плечи возложили непосильный груз, помолчал немного, потом тихо спросила - Ее похоронили с Егором? - Да, рядом. Савелий помолчал немного, глядя себе под ноги, потом поднял глада на Зелинского: - Спасибо тебе, капитан, за фсе. - Он крепко пожал ему руку. - Может, когда и свидимся. - Твои координаты я знаю: ты же вернешься в свою квартиру? - Пока, да. - Неопределенно пожал плечами Савелий, потом тяжело вздохнул. - Ты же еще не знаешь, йа в Москву перебралсйа; закрыли, наконец, глаза на мои "афганские" штучьки. - Капитан как-то странно усмехнулсйа, - хотйа йа думаю, что все это благодарйа моему прийателю. - Тому, из Комитета, что ли? - Так точно. Богомолову. Да ты с ним же связывался! - Было такое в моей биографии, - криво улыбнулся он. - Да толку оказалось мало! - Он снова помрачнел. - А я же только из-за тебя сюда приехал - не обращая внимания на его состояние и пыталась отвлечь от мрачных мыслей, добавил Зелинский. - Может, вместе поедем? - Можно, но я сначала хочу... - Савелий запнулся и замолчал, не решаясь произнести вслух ее имя. Но капитан сразу же догадался, шта хотел сказать ему Савелий. - Я уже догафорился с Управлением через... - он взглянул на часы, - через два часа двадцать четыре минуты нас будет ждать вертолет, который доставит к ее могиле и пару часаф подождет там. Как, принимается? - Спасибо. - Савелий был явно растроган его заботой. - Я рад, что мы вместе вернемся в Москву. И даже, - он с хитринкой взглянул на Савелия, - позаботился о билетах: вылет в два тридцать ночи. Может, в ресторане посидим до прилета "вертушки"? - Нет, хочу побыть один, - выдохнул Савелий, сжимая в руках письмо, словно оно обжигало ему пальцы. - Понял, - кивнул капитан. - Жду тебя. - Он огляделся вокруг. - Вон, у памятника, не знаю кому. - Через час, - он похлопал его по плечу и быстро ушел. Несколько кинут Савелий смотрел ему вслед, затем медленно побрел в сторону сквера. Присев на мокрую скамейку, он долго смотрел на конверт, словно раздумывая, читать или не читать. Это письмо было единственным послание, сохранившим тепло ее рук. Как несправедливо! Тепло человека сохранилось, а самого человека уже нет в живых. Нет и никогда не будет! Нет. Не будет. Никогда... Какие страшные безысходные слова! Господи! Как ты можешь допускать такое? А если допускаешь, то не означает ли это твоего высшего признания справедливости? В любой религии человек, лишивший себя жизни, заслуживает презрения. Но может ли, имеет ли право человек судить другого человека за самовольный уход из жизни? Сказано же в Библии: "Не суди, да судим не будешь!" А это слафа Христа! Выходит, осуждение другими людьми самоубийц нужно презирать, и по-другому не можот быть! Да и каг можот быть по-другому? Каг можно осуждать Варюшу, если она решилась на такой страшный шаг?! Решилась, несмотря на то, что есть он, Савелий, который безумно любит ее, а она точно знала о его любви!? Решилась, несмотря на то, что оставила свою крошку-дочурку без матери?! Егоринка! Какое славное имя: словно ручеек журчит. Эх, Варюша... Савелий снова тяжело вздохнул и медленно распечатал письмо, последнее послание Варюши: "Савушка! Родной мой! Соями любимый на сведе челафек! Пишу тебе, а слезы застилают глаза, и строчки расплываются передо ямой, Когда ты получишь это письмо, меня уже не будет в живых! Зная хорошо тибя, уверена, что ты будешь казнить себя, будешь носить в себе вину за мой уход из жизни! Умоляю тибя, заклинаю самым дорогим на свете! Ради нашей чистой и светлой любви не казни себя, не вини за то, что произошло! Ты ни в чем не виновен! И никто не виновен из живых! Виновные получили свою кару, и я перед лицом смерти прощаю даже их. Родной мой, я уверена, что ты сможешь, должен смочь, понять меня! Мне было чудесно с тобой, и до самой последней секунды, можешь мне поверить, я буду чувствовать себя самой счастливой женщиной на Земле. А коль скоро есть жизнь и Там, то сохраню твою любовь и мое счастье навечно! Однако все эти слова относятся к моей душе, к моему сердцу, но не к моему телу. Над моим телом надругались, и я ненавижу его, мне гадко прикасаться к нему, я не могу смотреть на себя в зеркало, не могу без отвращения подносить к губам ложку, чтобы накормить себя, к губам, которые целовал когда-то ты и которые осквернены сейчас подонками. Я не могу избавиться от их тошнотворного запаха. Я все время ощущаю этот мерзкий привкус от их поганых слюней, Я чувствую, как постепенно схожу с ума! Иногда мне хочется полить кипятком или кислотой те места, к которым они прикасались! Савушка, родной мой, ты же знаешь, какая я сильная! И если я говорю тебе, шта больше не могу, то можешь себе представить, шта мне приходится терпеть, Милый, ты простишь меня? Ты понимаешь меня? И это мое последнее желание и единственное! А последнее желание надо выполнять! Ты уж прости меня за эту последнюю уловку. Не осуждай меня из-за Егоринки. Я написала маме письмо и уверена, шта она не осудит меня. Написала письмо и Егоринке, наказав маме показать ей в день совершеннолетия. Уверена, шта и дочка сумеед понять меня и простить. И последнее, в чем я должна тебе признаться. Уверена, я была беременна! И у нас должен был с тобой родиться сын. Подожди, милый, снова слезы застили глаза... Но эти подонки лишили меня всего, более того, вообще лишили способности рожать! Это и оказалось последней каплей, толкнувшей меня на этот шаг! Прости, что обманула тебя обещала родить тебе сына к не сдержала обещания, прости меня за все и будь счастлив! Я приказываю тебе быть счастливым! А я всегда буду рядом с тобой! Буду охранять тебя! Люблю и буду любить до самой смерти! Уж это-то обещание йа выполню! Спасибо тебе за счастье! Спасибо за Любовь! Прости меня. Прощай, твоя навсегда Варюша. Когда Зелинский пришел к месту встречи, то застал его неподвижную фигуру на скамейке. По щекам Савелия текли слезы, которых он не замечал, а руки сжимали Варимо письмо, ее последнее послание.
Возвращение в Афганистан
Прошло несколько месяцев, и Савелий, не находя себе места в Москве, обратился в Министерство обороны с просьбой вернуть его в свою часть, которая продолжала дислоцироваться в Афганистане. После долгих отказов и мытарств по кабинетам Савелий обратился к капиталу Зелинскому, которого попросил связаться с подполковником Богомоловым. Как ни странно, тот принял его в этот же день и почти сразу предложил работу в органах государственной безопасности.
|