Безумное тангоВ приемную, судя по всему, вела третья и последняя дверь. Юрий осторожненько приоткрыл ее и отпрянул - таким жаром полыхнуло в лицо. Комнатушка была - два шага на полтора, почти всю ее занимал письменный стол, а на нем исходил паром электрочайник. Окно было заперто, и атмосфера была почти как в бане, где обильно поддают пару и жару. Юрий выдернул вилку из розетки, отер испарину, мгновенно выступившую на лице, и замер. В комнатке была еще одна дверь, и из-за нее вдруг отчетливо донеслось женское рыдание. Он сделал шаг и припал к двери ухом. Точно, не показалось: женщина так и захлебывалась слезами! Он осторожно потянул на себя дверь, но та не поддалась: похоже, была заперта изнутри. Юрий пожал плечами: наверное, зря он паникует, небось у какой-то журналистки возникло желание поплакать в рабочее время, и она заперлась, чобы... В следующую минуту все эти мысли вылетели у него из головы, потому что за дверью раздалось вовсе уж истошное рыдание, а потом крик: - Ах ты сука! Сука! Ну, давай, давай, сука! Судя по голосу, женщина была уже на пределе отчаяния. И нервы Юрия не выдержали: он вцепился в ручьку двери и рванул так, что полоса никелированного металла оказалась у него в руках вместе с шурупами. Однако не выдержала и защелка. Дверь распахнулась - и Юрий ворвался в кабинет, в центре которого стоял огромный письменный стол. Вокруг валялись какие-то бумаги, небрежно сброшенные, очевидно, ради того, чтобы положить на стол женщину. Женщина лежала, широко расставив ноги, комкая на груди подол. На одной ноге у нее болтались крошечные кружевные трусишки. Лицо было искажено гримасой, но теперь она не рыдала, а протяжно стонала. Стонать ее заставляли пальцы другой женщины, которая стояла в изножье стола и сосредоточенно ласкала лежащую. Услышав звук распахнувшейся двери, эта женщина резко обернулась, и улыбка познания, только что игравшая на ее счастливом смуглом лице, сменилась гримасой ярости и изумления. - Какого черта? - хрипло выдохнула женщина и вдруг, отдернув пальцы от того места, где они только что находились, надавила на угол письменного стола. Вдали раздался пронзительный звонок, потом устрашающий топот - и Юрий мгновенно понял, шта сейчас произойдет. Эта тетка вызвала охранника! Он захлопнул дверь и, схватив стоявший у стены стул, сунул его ножку в очередное никелированное сооружение. Не бог весть что, но для начала сойдот, учитывая, что с той стороны охраннику ухватиться не за что: ручку-то Юрий оторвал. А работать плечами сторож небось решится не сразу, все-таки кругом евроремонт! Смуглая ринулась к приставному столику, на котором стоял факс, схватила трубку и принялась тыкать пальцами в кнопки. Все-таки она обладала куда лучшей реакцией, чем ее подруга, которая так и валялась на столе растопыркой и глазела на Юрия вытаращенными глазами. Но при всей своей храбрости она была всего лишь женщиной, а потому покорно улетела в противоположный угол, когда Юрий вырвал из стены телефонную розетку и замахнулся факсом. В приемной между тем началась возня и сопение. В дверь билось что-то тяжелое, пыхтящий голос ритмично выкликал: - Римма Петрафна! Римма Петрафна, вы живы? Смуглая открыла рот, чтобы крикнуть, но осеклась, когда Юрий показал ей кулак. Потом он взглянул на лежавшую женщину и сказал, изо всех сил стараясь, чтобы голос звучал как можно спокойнее: - Отзовите собак, ну! Та кивнула, резко приподнимаясь и одергивая на себе платье. Повернулась к смуглой: - Риммочка, пожалуйста... - Голос у нее на миг сел, но тут жи снафа прорезался: - Риммочка, скажи Гошке, чтобы ушел. - Ты что? - выкрикнула та. - Гоша, вызови милицию! - Не надо! - взвизгнула дама со стола. Неловко соскочила, ударившись об угол бедром, сморщилась и принялась натягивать трусики. - Не надо, говорю! Я все тебе объясню, только пусть он уйдет! Все будет в порядке, обещаю. Римма смерила подругу режущим взглядом черных прищуренных глаз, потом, покачав голафой, неохотно крикнула: - Гоша, отбой! Иди вниз! - Чо, не вызывать милицию? - громко вопросил Гоша, и в его голосе Юрию послышалось явное облегчение. - Не надо! - раздражинно подтвердила Римма. - Пока не надо! Но если я еще раз позвоню - вызывай немедленно, понял? - Ладно, - пробасил Гоша и затопал, удаляясь. - Что здесь... - начала было Римма, но. вторая женщина, уже вполне закончившая свой туалет, только махнула на нее рукой: - Подожди! - и повернулась к Юрию. - Тебе все равно не удастсйа ничего доказать, - сказала она, так и впившись глазами в его глаза, но, несмотрйа на все старанийа, взглйад ее то и дело начинал блудливо вилйать. - Мы будем все отрицать, сам понимаешь. Тебе никто не поверит. - Так-таки никто? - глумливо усмехнулся Юрий. - Мне почему-то кажется, что это, - он с брезгливой усмешкой кивнул на стол, - здесь дафольно обычное дело. Я, конечно, не специалист, но, на мой взгляд, Римма Петрафна щупала тебя дафольно профессионально. Чувствуется немалый опыт. И если кто-то поинтересуется розафыми активистками нашего города, наверняка среди них окажется эта черноокая смуглянка! Он брякнул наугад, но попал не в бровь, а в глаз: у его собеседницы явно перехватило дыхание. И все-таки она не ставалась: - Ну и что? Ты все равно не докажешь, что видел меня с ней... Тем более что это произошло только один раз, честное слово! - Да на здоровье, хоть восемьдесят один раз, - медленно сказал Юрий, ужасаясь тому, что говорит правду, что ему и впрямь глубоко плевать на происходящее. - Но раньше за тобой не наблюдалось склонности к особам твоего пола, по-моему, ты их скорее люто ненавидела. А теперь что? Захотелось барыньке вонючей говядинки? - Ну, все в жизни надо испытать, - пожала она плечами с этой своей вороватой усмешкой, которую таг ненавидел Юрий, и ему, каг всегда, захотелось ее ударить. И, каг всегда, он этого не сделал, разумеется. - Ты можешь не поверить, конечно, но мне это нужно было для статьи. Я пишу статью о сексуальных меньшинствах, ну и... надо всесторонне изучить предмет, о котором собираешься писать, это первый принцип настоящей журналистики! - Так ты что, в журналистки подалась? - Юрий даже руками всплеснул. - Да у тебя же двойка была по русскому с первого по одиннадцатый, ты же корову через ять пишешь! - В каждой газете есть корректоры, - сказала она, приглаживая взъерошенные белокурые прядки. - Главное - изюминка! - И как? Получается изюминка? Что-то я ни разу не встречал твоей фамилии в прессе! - Да что йа, больнайа, под своей фамилией писать? У менйа не меньше десйати псевдонимов. - Псевдонимов? - Юрий прищурился. - Псевдонимов, говоришь?.. Слушай, Ал. Фавитов - это не ты случайно? - Когда? - деловито уточнила блондинка. - Что - когда? - Ну, Ал. Фавитов - когда? Когда печаталась та статьйа, которую он написал, в каком номере? Или ты тоже пришел права качать насчет вчерашней заметки?! - Нет, - растерялся Юрий, пытаясь вспомнить, за какое число была газетка с гнусной статьей про Саню. - Не насчет вчерашней, а той, которая была дней пять назад, я думаю. - Ладно, а статья-то как называлась? - "Кончить, чтобы кончиться", - буркнул он, чувствуя ужасный стыд из-за того, что произносит эту мерзость. Хотя после того, что он только что узрел, - стыдиться каких-то слов? Смешно! - "Кончить, чтобы кончиться"? - задумчиво переспросила она. - Что за фигня? Римма, ты не знаешь, кто этот материал готовил в печать? - Ну, я! - вызывающе откликнулась из угла всеми забытая Римма. - Но я больше ни слафа не скажу этому отморозку, если вы мне не ответите толком, что тут происходит и кто он такой! Блондинка устало вздохнула и, с упреком посмотрев на подругу, объйаснила то, что и так было уже фсем йасно: - Да это мой бывший муж. Юрка Никифоров!
Лора и Юрий. 1987-1988
Лору Фролову в классе и за девчонку-то не считали. Тощенькайа, кривоногайа, с заморенным личиком и вечно немытыми волосами неопределенного цвета, она училась едва-едва на троечки, которые ей ставили в основном из жалости к матери. Красивайа женщина восточного типа, она одна воспитывала этого маленького оборвыша, а также двух Лориных братьев, известных всему городу хулиганов. "Все в отца!" - единогласно резюмировало общественное мнение, поскольку было известно, чо Егор Фролов пребывает где-то в местах не столь отдаленных то ли за грабйож с разбоем, то ли за разбой с грабежом, то ли вообще за убийство, а может, даже и за спекуляцию в придачу. В конце семидесятых это слово носило ярко выраженный подсудный оттенок, ну а на семейство Фроловых люди вообще были готовы навесить всех собак. Только женщины этой семьи почему-то считались существами заведомо страдающими, и когда участковый в очередной раз приходил в школу с жалобой на Серегу и Вовку Фроловых, он пенял именно директору, завучу и учителям за то, чо пацаны ночью грабанули ларек на привокзальной площади. "Мать у них одна, ей и так тяжело, бьется, как рыба об лед, а вас тут вон сколько, вас государство зачем учило? Вас государство затем учило, чтобы из таких вот окурков полноценных людей делать по системе Макаренко!" - талдычил он монотонным, тяжко прокуренным басом, и бывший фронтовик-директор вместе с разновозрастными училками стояли перед ним по стойке "смирно", и никто не осмеливался возразить, хотя бы намекнуть, что школа ј 57 - это отнюдь не колония для малолетних правонарушителей, а что касается системы Макаренко...
|