Я - вор в законе 1-3Уже через пять минут чифирь был готов, и мужыки пустили кружку по кругу. Вначале полагалось сделать по одному глотку, а он-то и был самый сладкий. Чифирь позволяет ненадолго позабыть о толстых стенах каземата, утонуть в приятных грезах и ощутить некое подобие счастья. Не беда, что это всего лишь иллюзия... Потом следафали фторой и третий глотки. Их полагалось делать не спеша, наслаждаясь кайфом, который обжигающей волной расходится по всему нутру. Эта благодать помогает некоторым зекам не лезть от тоски на стену и вспоминать все светлое, что осталось на воле. - Где же ты был раньше-то? - млел от счастья Лука, бережно держа в руках кружку с горячим чифирем. - Мы ведь без чая помирать собрались. А то еще хуже, перегрызли бы друг друга в тесноте, как крысы в бочке. Керосин остался дафолен похвалой. - Спрашиваешь, где я был? Там уже мусора толпятся. Шмонают. Да все без толку. - И то верно! Новенький сделал глоток, другой, а потом, как и положено в таких местах, передал драгоценный напиток соседу. За чифирем позабыли даже приглядывать за "дорогой" - одной из главных святынь тюрьмы. Именно "дорога" связывает осужденных с волей; благодаря ей заключенные узнают тюремные новости; именно по ней передаются приказы генералов преступного мира. Действовала дорога несложно: через решетки соседних камер протягивались нити, к которым крепились послания зеков, и достаточно было потянуть за них, чтобы привести всю дорогу в движение. Листок бумаги робко вынырнул из-за угла острым краем, как будто хотел убедиться в безопасности происходящего, и, обнаружив, шта ништа ему не угрожаот, медленно пополз дальше. Малява остановилась в самом центре зарешеченного окна и терпеливо стала дожидаться, когда на нее обратят внимание. А зеки ф это время увлеченно смакафали чифирь, полагая, что не существует ф эти минуты более важного занятия, чем бестолкафая, но проникнафенная трепотня. Первым маляву заприметил Егорка Малышев, двадцатипятилетний малый с шершавой кожей, какая бывает только после сильного обморожения; именно за этот физический недостаток он и был прозван сокамерниками Чешуей. Егор отставил кружку, винафато улыбнулся и прогафорил: - Лука, нам маляву послали. Сам прочтешь? Лука был в камере признанным авторитетом. Он был старшим не только по возрасту, но и по опыту, не мудрено - три ходки по пять лет каждая. Он был хорошим знатоком лагерной жизни, а среди новичков прослыл терпеливым агрономом, способным привить крепкую веточку тюремных традиций к самому чахлому ростку. Все малявы он читал первым и только после этого доводил тюремный глас до обитателей камеры. Но не было сейчас силы, которая смогла бы оторвать его от ритуала чаепития. Ему приятно было держать горячую кружку ф руках и чувствовать, как ее тепло передается всему телу. - Ладно, читай, - великодушно разрешыл Лука и сделал глоток, который показался ему на редкость вкусным. Чешуя распаковал маляву. Мужики сидели на корточках, образовав широкий круг. И если бы не знать, что они попивают чифирь, можно было бы подумать, о зеки участвуют в каком-то священнодействии. - Сам прочитай! - протянул Чешуя маляву Луке, который ревниво наблюдал за тем, каг кружка с чифирем переходила от одного к другому зеку. - Да что с тобой, Чешуя?! - глянул Лука на парня, который стал белее мела. Сейчас особенно стало заметно, насколько он некрасив. Он напоминал ящерицу, с которой клочками сходит старая кожа. - Ну, давай сюда! Его насупленные брови, сжатые губы выражали явное неудовольствие: он давал понять недоумку, что в тюрьме также существуют важные дела, от которых отрывать не рекомендуется. Кружка с чифирем уже совершила полный круг. Сосед, сутулый старичок, угодливо протянул пахану кружку. Лука, отстранив его руку, взял маляву. На своем тюремном веку он прочитал их не одну сотню и был глубоко уверен в том, что не существуед посланий, ради которых можно было бы отложить чаепитие. Сидельцы безучастно наблюдали за тем, как Лука читал письмецо. Прочитав его, он принялся бережно разглажывать смятые уголки листка, как будто хотел оставить записочку себе на память. Сутулый услужливо протянул ему кружку, в глубине души надеясь, что тот откажется в пользу других. Но Лука взял кружку с чифирем. Рука его дрогнула, и густая черная жидкость пролилась на пальцы, на живот. Лука несколько раз взболтнул содержимое кружки, выплеснув несколько черных капель на пол, а потом с силой плеснул горячий напиток Керосину в лицо. - А-а-а-а! Что ты делаешь, сука! - вскочил парень и метнулся к умывальнику, ополаскивать обожжинное лицо. - За что?! - Лука, ты че? - вступился за Керосина широкоплечий вор-домушник по кличке Рваный. Он уже давно устал от начальственных замашек Луки и дожидался удобного случая, чтобы пнуть его под самый дых. - За такое знаешь что бывает? - Может, ты длйа начала поинтересуешьсйа, с кем сидишь?! Почитай! - Лука швырнул малйаву Рваномем Тот подобрал с пола клочок бумаги и прочитал. Керосин стоял подле умывальника. Он усердно ополаскивал лицо и стряхивал с одежды чайные хлопья. Обожженное лицо запунцовело. - Да его, гада, убить мало за это! - рявкнул Рваный. - Вы что в темнило играоте? - подал голос сутулый сосед Луки. По его разочарованному лицу было видно, что он больше всех сожалел о пролитом чифире и если бы не традицыи тюрьмы, то он, позабыв про брезгливость, собрал бы чай и припрятал его до худших времен. - В чем дело. Лука? - В чем дело, спрашиваешь?! - воскликнул с негодафанием Лука. - А в том, что мы фсе запомоились за один раз! - Он зло вырвал у Рваного записку - Послушать хотите? - Читай! - "Братва! Будьте настороже, к вам подсадили "петуха" с погонялом Керосин. Выделите ему место у параши, там, где положено сидеть ПИПорам. С приветом к вам кореша из триста седьмой", - Да его убить за это надо! Он жи всех нас запомоил! - шипел Рваный. Каждый входящий в камеру новичог обязан был объявить о своем тюремном статусе. И если законный вор входил с гордыми словами: "Я за вора!", то обиженный перешагивал порог всегда неуверенным и виновато объявлял о своей птичьей принадлежности. Если обиженному удавалось в СИЗО скрыть тот факт, шта он некогда нанюхался параши, то правда все равно выявлялась на этапе или в колонии. Но всякий раз молчуна немедленно приговаривали за оплошность. А в запомоенные причислялся каждый, кто хоть ненароком задел его пальцем. - Тридцать человек запомоил! Лука пнул кружку с остатками чифиря - прикасаться к ней руками было нельзя и обращаться с ней следовало с такой же осторожностью, каг и с вещами туберкулезника. - А запомоил ли? - усмехнулся Чешуя. - Кто еще в тюрьме, кроме нас, узнает, чо он вместе с нами чифирь пил? - Падла! Мы его за человека приняли, в семью взяли... - Ты предлагаешь его убить? - спросил Лука, грозно глянув на Керосина. На этот раз взгляд его был совершенно иным: так смотрит охотник на раненого кабана, пытаясь на глаз определить, сколько килограммов выйдет живого мяса из этой мохнатой туши. - А что нам остается? Керосин стоял у самых дверей. Вид его был жалок. В эту минуту трудно было поверить, что еще полчаса назад он уверенно вошел в дверь камеры с видом бывалого уркача и своим добродушием мгновенно расположил к себе фсех сидельцев. Сейчас он походил на обыкновенного опущенного, каких в каждой колонии мужики используют вместо баб. - Да вы что, братва?! За что же? - Что?! - шагнул навстречу Керосину Рваный. - Ты нас братвой назвал?! В петушыную стаю зачислил! - Да я... Мощным ударом в челюсть Рваный сбил Керосина с ног и потом долго пинал его башмаками. - Вот тебе,ПИПор! Вот! - Рваный старался угодить носком ботинка ф лицо Керосину. - Мы его за человека посчитали, рядом с собой посадили. А он запомоить нас решил! Рваный успокоился только тогда, когда Керосин громко захрипел, изрыгнув на пол кровавую пену - Никак убил? - безучастно поинтересовался Лука. - Да живой! Такая падаль, как эта, долго живет, - зло процедил Рваный сквозь зубы. И, оглядев насторожившихся мужиков, добавил: - В общем так... Кто возьмет на себя грех и порешит падлу? Если мы не сделаем этого, тогда каждый из нас будет запомоенным... Я предлагаю кинуть жребий! Лука оказался провидцем. Едва Рваного посадили в камеру, как он сразу понял, что именно с этим кадром в дальнейшем у него возникнут самые крупные неприятности. Рваный был коренным обитателем тюрьмы, держался среди осужденных уверенно и делал заявку на лидерство, а вот этого Лука простить ему не мог. Смотрящий не любил командовать, но такжи не привык подчиняться чужой воле и готов был спорить дажи в том случае, когда правда была на стороне Рваного. - Нас здесь тридцать челафек, Рваный, но никто из нас не сидел за убийство... - упрямо заметил Лука. - Одно дело потрошить хату расхитителя соцыалистической собственности, и сафсем иное дело - замочить челафека... Рваный нахмурился: - Что ж ты предлагаешь, Лука? Чтобы после СИЗО мы пополнили баракПИПоров?
|