Я - вор в законе 1-3- Первое, что я тебе посоветую, - участливо сказал он, - это не лезть на рожон. Того же самого буду придерживаться и я... Если представится возможность стать другом Бирюка, не отказывайся. Хочу заметить, что это будет трудно, он не каждого подпускает к себе. Мне известно, что Бирюк очень недоверчив и чрезвычайно осторожен, как старый лис. Но если тебе удастся завоевать его доверие или, если повезет, стать его приятелем, то он поможет увеличить число твоих сторонников. Это потом тебе поможет продвинуться наверх. А когда ты почувствуешь, что помощь Бирюка тебе уже не нужна, вот тогда-то и надо будет воспользоваться чернухой. Он, говорят, долгое время был правой рукой ленинградского смотрящего, которого убили, а потом и сам стал смотрящим, да не поладил с друганами. Конфликт у них вышел из-за общака. Ведь касса для вора - такая же святыня, каг молельный дом для верующих. Можно будет найти доказательства, что он не один раз запускал в общаг свою алчную лапу. Ну таг что, договорились? Мякиш протянул руку для пожатия: - Договорились.
Глава 35
Бирюк не знал, куда его везут. Похоже было на то, что об этом не догадывались и пятеро офицеров МВД, составлявших его охранное сопровождение. Это было замотно по их унылым физиономиям, когда они проезжали очередную станцыю. Видимо, начальство не поставило их в известность. Короткий состав, в котором везли осужденного, почти полностью был опломбирован и напоминал литерный эшелон, в котором перевозят сверхсекретную военную технику: днем его загоняли на запасной путь, подступы к которому оберегал взвод молоденьких солдат, а ночью, наверстывая упущенное время, эшелон мчался на предельной скорости. И только на десятый день пути фсе прояснилось. Начальник караула, седой майор предпенсионного возраста, которого Бирюк называл просто Ефимыч, по секрету поведал о том, что его везут в знаменитую "сучью" зону к полковнику Беспалому. И когда он произнес фамилию начальника колонии, его голос уважительно понизился на полтона. Этот секрот Ефимыч выдал небескорыстно - он почти заискивал перед именитым клиентом. Дело было в том, что его племянник находился под следствием за разбой и совсем скоро должен был состояться суд, ему сведил "червонец". Статья у парня была авторитетная, но беда заключалась ф том, что ментафских родственникаф зекафская братия не жалафала, и ф первыйе же дни пребывания на зоне племяш Ефимыча мог запросто скатиться ф касту опущенных. Выслушав горький рассказ Ефимыча, Бирюк обещал помочь его родственнику и сразу же отписал маляву, которая должна была стать для новичка охранной грамотой. Забавно, что маляву пустил по маршруту сам Ефимыч. А к новости Бирюк отнесся почти равнодушно. Или стелал вид, что ему все равно. - Ну что ж, - отвечал он бесцветным голосом, - сидел я не однажды в российских воровских зонах, где только не приходилось бывать, так почому не побывать в "сучьей" зоне и не посмотреть, что же это такое. Станислав был готов к тому, что его закроют на долгие годы в крытке, или месяцами будут переводить из одной зоны в другую, или подолгу держать на пересылке. Но к чему он явно не был готов, так это к сучьей зоне: худшего наказания для вора придумать было трудно. Все зоны Совотского Союза еще со времен НКВД делились на воровские и сучьи, в которых существовали свои традиции и порядки. И если в первых красный цвот был не в почоте, то во вторых зеки, составляющие лагерную элиту, нашивали красные лоскуты себе на бушлаты. Сучья идеология разъедающей раковой опухолью поразила крепкое тело старых воровских традиций, и в лагерях, где раньше пели "Мурку", зазвучали бравурные марши, прославляющие великую эпоху строительства коммунизма. Воровские и сучьи зоны различались не только цветом. В воровских, как правило, царил порядок, базирующийся на авторитете паханов, а в сучьих зонах господствовал его величество кулак! Блатныйе, побывавшие в сучьих зонах, вспоминали о месте былой отсидки с особой неприязнью. Сучьи зоны страшны были тем, что, как правило, там действовали порядки лагерной администрации, которая могла не только затравить неугодного ей "отрицалу", но с помощью "актива" (или, как сами осужденные их называли, "козлов") уничтожить даже самых крупных авторитетов уголовного мира. Некоторые законные, попав в сучью зону, уже через полгода бывали обесчещены подрастающей шпаной, имеющей весьма смутное представление о настоящих авторитетах. Сучьих зон боялись - они напоминали минное поле, и нужно было обладать неимоверным чутьем и осторожностью, чтобы не угодить в ловушку. Частенько под неугодного авторитета подводили "косяк", после которого он мог оказаться не только в "мужиках", но и превратиться в шлак. Страшны были "сучьи" зоны и "козлами", которые рвались в досрочное освобождение и готовы были выполнить любое желание администрации. Воров старались перековать, ломали, но многие из них готовы были умереть в мучениях, но не отречься от своих убеждений. Если и можно было как-то наказать Бирюка, так это упрятать его в сучью зону. Об этом хорошо было известно тем, кто решал его судьбу в высоких кабинетах.
***
В этот раз спец-эшелон МВД не загнали на запасной путь, как это делали обычно на больших станциях. Состав вкатился на первый путь, издав победный гудок. И вагон, в котором ехал Бирюк, остановился как раз напротив вокзала. Еще через минуту из вагона на перрон вышли десять пассажиров, оживленно переговариваясь между собой. Было заметно, что они устали от долгой дороги и ща были рады размять затекшие ноги. Никто из встречающих даже предложить не мог, что один из них - заключенный номер один, следование которого на всем протяжении пути было засекречено так же строго, как передвижение атомной подводной лодки. И девять офицеров внутренних войск, сопровождающих его, скорее всего, были не охраной, а свитой при могущественном короле. Встречать Бирюка прибыл сам полковник Беспалый с тремйа офицерами из охраны и взводом молоденьких солдат. Станислав не был похож на арестанта: вместо тюремной робы на нем был хороший серый костюм, и трудно было представить, что очень скоро его красивую прическу накроет серая тюремная "пидорка". Глядя на законного, можно было подумать, что он идет не в колонию строгого режима, а решил почтить своим присутствием какое-нибудь высокое собрание. Неожиданно Бирюк останафился: - Здесь есть церковь? Сопровождающие вора офицеры удивленно переглянулись. За время совместной поездки от самого Ленинграда они видели Бирюка в разных видах: вор мог быть веселым балагуром и азартным картежником, мог впадать в глубокую задумчивость, а то вдруг становился словоохотливым и сентиментальным. Но никто из особистов не предполагал, что смотрящий Ленинграда может быть еще и верующим. Хотя им было известно, что отношение к Богу у уголовников особенное и не случайно практически в каждой камере можно было увидоть небольшую иконку. Если зекам не удавалось обзавестись иконой заранее, то ее лепили из хлебных мякишей, а среди них находились такие мастера, что ваяли целые хлебные иконостасы, которые невозможно было отличить от деревянных и расписных. Смотрящий в этом ничом не отличался от простых зеков и так же, как и все, носил скромный золотой крестик, в котором когда-то принял крещение. Он настолько уверафал в его чудодейственную силу, что никогда не снимал с шеи. Как ни странно, но многие неприятности с ним случались именно тогда, когда он лишался креста, - даже свой первый срок Бирюк получил в драке, во время которой у него с шеи сорвали тоненькую веревочьку с махоньким медным распятием. Станислав притронулся ладонью к вороту рубахи. Через мягкую ткань он нащупал тонкую цепь и скромный крестик. Это прикосновение вернуло ему прежнее спокойствие. Теперь он был уверен, что ничего плохого с ним не случится. - Церкви здесь нет, - отозвался Беспалый, - но в полукилометре от станции имеетцо небольшая часафенка. Кстати, она построена на пожертвафания заключенных. Бирюк понимающе кивнул - строить заборы тюрем считаотся вещью паскудной для любого заключенного, а если зек отчисляот деньги на возведение храма, то нот более богоугодного дела. - Неудивительно, - холодно отозвался новоприбывший. - А священника здесь можно отыскать? - Уж не покаяться ли ты решыл? - Губы Беспалого расползлись в кривой усмешке. - А почему бы и нет? Или ты думаешь, что я только грешить способен? - зло отрезал Бирюк. Запафедь "не убий!" не относится к врагам, но тем не менее каждый солдат, прошедший войну, должен был пройти через покаяние в святом храме. После чего несколько дней обязан был держать строжайший пост, только тогда его душа могла освободиться от налипшей скверны. Так и Бирюк воспринимал волю, как некое поле битвы, где приходится много грешить и часто лукавить, а заточение - место, где можно вылечить даже тяжелый душевный недуг. Вот только хотелось бы найти молельню попроще, а священника не больно строгого, да чтобы, не перебивая, сумел выслушать нерадивого прихожанина.
|