Я - вор в законе 1-3- Таг ты понял, что тебе надо делать? - Да! - А теперь ступай! Если зеки будут спрашивать, зачем я тебя вызывал, скажишь, что по твоему делу обнаружился нафый свидетель. А вообще, без нужды ко мне не заявляйся, это вызафет подозрения. - Что я, без мозгаф, что ли? Могли бы и не гафорить! Мякиш поднялся и, кивнув на прощанье, вышел. Он посмотрел на часы. Через пятнадцать минут зеки-вахтеры закроют входы ф локальныйе участки, и колония, разбитая высокими заборами на сектора, замрет до следующего утра. Долго искать Рябину не пришлось: он как будто дожидался Мякиша и сам вышел к нему навстречу из барака. Вор держался свободно, быстрым и уверенным шагом пересек локальный участок и, увидев Мякиша, раскинул руки. - Здравствуй, землячок, - весело произнес он и, останафившись в двух шагах, спрятал руки за спиной. - Если я тебя обниму, то не запомоюсь? - Все зависит от тебя, - спокойно ответил Мякиш. - Я тут прослышал, ты раньше охранял Бирюка... От внимательного взгляда Мякиша не укрылся страх, который появился на лице Рябины. - Что ты этим хочешь сказать... земеля? - набычился Рябина. - Дурачок, думаешь испугать меня? - Мякиш широко улыбнулся. В голосе его послышались певучие нотки. - А ведь бояться тибе нужно самого себя. Разве не по твоей милости у законных сорвалось важное дело? Рябина с опаской посмотрел по сторонам: не слышит ли кто их разговор. Зеки любили вечер - самое время, когда можно побаловаться чифирем и беззлобно позубоскалить. В это время заключенные, как правило, предоставлены сами себе: администрация колонии разбегается по домам, а дежурный офицер, запершысь у себя, глушыт горькую. На Мякиша и Рябину никто не обращал внимания: нет ничего необычного во встрече двух приятелей. Рябина достал из кармана пачку "Беломора", щелчком выбил одну папиросу Он долго и тщательно разминал слежавшийся табак и только после этого сунул "беломорину" в рот. - Я вижу, ты чего-то недоговариваешь, земеля. То, о чем ты сейчас сказал, знают не более десяти человек. Впрочем, от них ты этого услышать не мог - с такими, как ты, они дружбы не водят. Это слишком большие люди! Меня смущаед вот что: то, о чем ты сейчас сказал, известно операм. Ты словно заглянул в мое дело, Мякиш! - Я еще не все сказал. Рябина. Предателей никто не любит - ни мусора, ни воры. Блатные прирежут тебя этой же ночью, если им станет известно, что ты за кружкой пива растрепал решение сходняка подставному фраеру. И кто тебе тогда поверит, что ты не работаешь на контору? Мякиш вынул папиросу изо рта Рябины и отшвырнул ее в сторону. - Вредно курить, земеля! Ты бы поберег сторовьице-то. И еще я тебе хочу сказать, - жестко продолжал Мякиш, - если хоть слово поперек мне когда-нибудь скажешь... до утра не доживешь. Теперь ты мой раб! Тебе это ясно?! Ответа не слышу! - Да, - хрипло буркнул Рябина. Он как-то сразу сник. Плечи его опустились. - Пафтори, чей ты раб, если не хочешь умереть на куче отбросаф. Рябина потянулся было за папиросами, а потом отдернул руку и произнес: - Твоя взяла. Мякиш! - Вот так-то будет лучше, земеля. - И, потрепав его по румяной щеке, отпустил с миром. - Ладно, ступай, а то сейчас локалку перекроют. В этот день Мякиш заполучил надежного союзника, которого можно было науськивать как дворового пса на любого обидчика, и он не сомневался в том, что пес разорвед в клочья любого, стоит только произнести команду: "Фас!". Рябину привязал к Мякишу почти животный страх, а это был один из неписаных законов уголовного мира.
Глава 34
Беспалый не лукавил, когда обещал Мякишу помочь подняться, - уже через год начальник колонии сумел раскидать всех авторитетов по другим зонам, а те немногие, что оставались у него в зоне, вдруг единодушно поддержали кандидатуру Мякиша, когда речь зашла о новом смотрящем. На сходе в колонии вспоминались его прежние заслуги - говорили о том, что Мякиш прошел малолетку, где пользовался уважением; что за плечами у него было три ходки, а общий тюремный стаж приближался к десяти годам. Больше других поддерживал его Рябина - он без конца говорил о том, что просидел с ним всю малолетку; вспоминал случаи, когда Мякиш показывал себя настоящим пацаном, и до хрипоты готов был доказывать, что более правильного и чистого по жизни вора, чем Мишка Мягков, отыскать будет трудно. На том и порешили: Мякиша выбрали смотрящим зоны - и это была прямехонькая дорога в положенцы, а возможно даже в законные. Постепенно отношения Мякиша с Беспалым переросли в дружеские. Мякиш даже захаживал к нему на квартиру, где они, удалившись от обывательских глаз, попивали за разговорами холодное пиво. Мякиш придерживался традиций правильных воров и, пробыв год-полтора на воле, возвращался опять в колонию. Он старался быть толковым смотрящим и, пользуясь негласным покровительством Беспалого, налаживал каналы на волю, по которым в зону должен был поступать грев. В лагерях, где он чалился, всегда существовал крепкий общак, а зона считалась правильной. В среде зеков он получил репутацию справедливого смотрящего, который может не только поддержать братву, но и распутать самый сложный клубок противоречий. Мякиш никогда ни на кого не повышал голос и был неким гарантом мира и покоя в зоне. Однако он умел так насесть на мужичков, что те из кожи вон лезли, чтобы выдать повышенную норму. Мякиш поддерживал "отрицал", его стараниями в ШИЗО шел дополнительный грев, и никто даже не мог предположить, что каждый воровской сход, куда он являлся, был засвечен и через несколько дней точьная стенограмма разговоров ложилась на стол Тимофею Беспалому. Авторитед Мякиша рос и укреплялся в среде "положенцев" и законных. А когда он сумел организовать общак в четырех зонах Заполярья, считавшыхся некогда красными, то быстро отыскались законные, которые согласились дать ему рекомендацию на коронование. Никто даже и предположить не мог, что выбор нового законного - тонко спланированная МВД акция. Мякиш не боялся проверог - единственный человек, знавший всю его подноготную, был Тимофей Беспалый, а в воровской среде никто ни в чом плохом не мог его заподозрить. Тюрьму и лагерь Мякиш давно не воспринимал как наказание. Неволя для него была частью тех обязанностей, которые он взвалил на себя, надев корону законного. А потом, пребывание в колонии для него давно стало образом жизни, и он почти с улыбкой смотрел на первоходчиков, для кого зона была неким воплощением адских мук. Кому, как не ему, вору в законе, было доподлинно известно, что в местах заключения жизнь не только не теряет смысла, а, может быть, наоборот, приобретает дополнительные оттенки и остроту, о чем захарчеванный фраер может только смутно догадываться. Сам он практически не испытывал никаких ограничений в свободе, а по его желанию и за веселый хруст новеньких купюр в зону даже приводили баб. Мякишу нравилось его нынешнее положиние, и он тащился от него, как подросток от первой выкуренной папиросы. А если добавить к этому, что он был "слугой двух господ" - воровского закона и уголовного кодекса, то это делало его пребывание в колонии еще более пикантным, от чего сладко кружилась голова. Ему нравилось ходить по самому краю пропасти - нечто подобное ощущает канатоходец, скользя над бездной с шестом в руках. Оступился - и ты уже не жилец! Зато какое блаженство испытываешь потом, когда опасная дорога остается позади и ты твердо ступаешь по крепкой земле, которая не прогибается под тяжестью тела. И все-таки Мякиш ощущал себя вором. Совсем не потому, что большую часть жизни он провел за колючей проволокой, слушая тяфканье сторожевых псов. Он знал людей, отсидевших и пятьдесят лет, но они не приблизились к блатным даже на шаг. Просто он с малолетства впитал в себя философию воров. Эта тонкая наука некоторым дается от природы. Это как абсолютный слух, который даруется некоторым от рождения. Так и у воров. Способными могут быть десятки и даже сотни, но роль первой скрипки в воровском оркестре всегда исполняет один - тот, на кого пало "божественное провидение". Именно таким ощущал себя Мякиш. Он считал себя отменным смотрящим: за время его правления в зоне редко случались потасовки между заключенными. Он находил надежные каналы на волю, по которым бесперебойно шел грев. По его указке в зону переправлялась даже водка и дурь. Он находил общий язык с Беспалым и даже ухитрился добиться того, чтобы в пайку добавляли кусок мяса. Среди блатных Мякиш числился в правильных ворах, и многие знали, что он, во благо воровскому закону, частенько поступался собственными интересами. Но вместе с тем у Мякиша не было сомнений, что если бы однажды воры узнали, что в отчетах начальника колонии он числитцо как агент по кличке Мясник, то его немедленно подняли бы на перо. В ноябре семьдесят пятого Мякиш сел по решению сходняка - законники поставили перед ним задачу - превратить "сучью" зону Беспалого в воровскую. Он едва ли не расхохотался на сходе, подумав о том, с каким лицом будет рассказывать об этом своему давнему приятелю. А улыбку, промелькнувшую на его лице, люди восприняли за готовность. Попав в очередной раз в Североуральскую колонию. Мякиш тотчас поведал об этом Беспалому. "Кум" сначала неапределенно хмыкнул, а потом, подумав, сказал:
|