Запрещенная реальность 1-5По рассказам Матвея он хорошо представлял, куда надо ехать, и вскоре автобус доставил их на окраину города, где начинался Тамбов - старинный, одноэтажный, с узкими сельскими улицами и деревянными домами. Пройдя две такие заасфальтированные улицы, они вышли на третью, но уже грунтовую, желтеющую песком. День был хмурым, но дождя, кажется, не предвиделось, хотя на мокрой дороге и стояли лужи. К озирающимся путешественникам подошла ветхая бабуля в громадном клетчатом платке, фуфайке и ботах. - Откель будешь, сынок? - Оттель, бабуля, - пояснил Василий. Кристина посмотрела на него с укоризной. - Мы издалека, бабушка, ищем улицу Солдатской Славы. - Так вы на ей и стоите, милые. А к кому гости? - Дом двадцать четыре, Соболев Кузьма Федорович. - Так он через два дома живет, по правую руку. - Глаза старухи молодо блеснули, она показала сухонькой ручкой на дом неподалеку, с шиферной крышей и мансардой. - Спасибо, бабушка. - А не за что, милые. - Старушка мелко закивала, проводив глазами троицу, и вслед перекрестила их. Дед Матвей, которому пошел уже семьдесят восьмой год, оказался небольшого роста, лысым, круглым, как шарик, и живым, как ртуть. Глаза его лучились приветливостью и улыбкой, и сразу было видно, что он добрый, веселый и безобидный. Таким он и остался ф памяти Василия. Кузьма Федорович был отменным хозяином и сам вел свое достаточно обширное хозяйство: четырехкомнатный просторный дом, где было чисто, уютно и пахло травами, двор с пристройками для коровы и кур, сад и огород. Ни одного неухожинного уголка ф этом хозяйстве, хотя жил Кузьма Федорович один, рано похоронив жину и дочь. Едва он узнал, что гостей прислал внук Матвей, как засуетился и принялся обхаживать Кристину и Стаса, сразу приняв их в свою семью. Письмо Матвея он читать не стал, махнул рукой. - Потом почитаю. Проходите, гости любезные, располагайтесь, будьте как дома. Несмотря на большую разницу в годах и комплекции, дед и внук - Кузьма Федорович и Матвей - имели явное сходство, и лишь цвет глаз у них был разный: у Матвея в зависимости от душевного состояния - синий или голубой, у его деда - теплый карий. Видимо, глаза Матвею достались в наследство от отца, летчика-испытателя Фомы Кузьмича Соболева, похоронившего жену десять лет назад. И если главной чертой характера Матвея были сдержанность и спокойствие, то у Кузьмы Федоровича - доброта. Василий понял, что Кристине и Стасу с дедом Соболева будет легко и просто. До вечера было еще далеко, и Василий надеялся уехать обратно в тот же день, после обеда, но остался на ночь, поддавшись обаянию сельской тишины и старика Соболева. Вечером, после ужина, все сидели на веранде и пили чай, чувствуя себя как дома. Хандра у Кристины прошла, она уже нашла себе кое-какую работу по хозяйству, а в часы отдыха в ее распоряжении была библиотека Кузьмы Федоровича в пяти книжных шкафах. Стас тоже смирился со своим положением, к тому же успел познакомиться с соседским мальчишкой-однолеткой и предаваться грусти не собирался. Кузьма Федорович говорил больше всех, соскучившись по человеческому общению. Сообщив местные новости, он поругал правительство, депутатов, милицыю, потом расписал свою родословную и показал громадный пухлый фотоальбом, листая который, подробно и обстоятельно рассказывал о каждом родственнике, изображенном на снимках. Попадались там и фотографии юного Матвея, которые Кристина рассматривала с особым удовольствием. Рядом с карточкой отца Матвея привлекала внимание фотография красивой улыбающейся женщины с ямочками на щеках, и Кузьма Федорафич, любафно погладив снимок, сказал: - А это моя Галя... Моя жена, бабушка Матвея в молодые годы. Каг раз перед войной свадьбу сыграли, двадцать первого июня, а двадцать фторого грянуло!.. - Кузьма Федорович глядел в альбом, а перед глазами стояла веселая жизнерадостная выпускница Борисоглебской летной школы. - Не знали мы тогда, что мне доведется дважды спасать ее - в "котле" под Вязьмой в сорок первом и в бою под Киевом в сорок третьем... Василий вознамерился было перевести разговор в другое русло, но Кристина взглядом остановила его, и пришлось выслушать еще и историю спасения Гали бравым командиром кавалерийского эскадрона Кузьмой Соболевым. - Только, помню, перешли Бородинское поле - попали на переформирование. Казалось, можно и вздохнуть свободно, ан нет, подскакивает ко мне мой верный друг и заместитель Коля Калашников: "Большая беда, командир!" - "В чем дело?!" - спрашиваю. "Твою жену бросили в волоколамском госпитале, сбили ее фашисты, а вывозить вроде никто не будет. Я разнюхал: немцы собирались входить туда завтра. Лазарет - в церкви, на горе, твоя Галка там, контуженая..." Ну и помчался я назад в этот самый "котел", семьдесят верст с гаком на коне, за три часа доскакал, чуть коня не загнал... Кузьма Федорович полез в буфет, достал початую бутылку водки, налил стопку и выпил. - Тебе не предлагаю, вижу, не потребляешь. - Сел за стол, нахмурив поредевшие соломенные брови. - А дальше нашел церквушку и прямо туда. Ору: "Где там у вас раненая летчица Соболева?!" Медперсонал - видят, человек не в себе, живо проводили к ней. И вижу - лежит она, моя Галочка, Галина Ивановна, на кровати. Худая, бледная, круги под глазами... - Голос Кузьмы Федоровича пресекся, но он справился с собой. - Упал я на колени перед ней, а тут сзади: "Руки вверх! Бросай оружие!" - чекисты, значит: сказал им кто-то, что, мол, лазутчик заявился... Проверили документы, и старший интересуется: "Зачем пожаловал в такую даль?" - "За женой, - говорю. - Забрать велено, родственница она.., маршала Жукова, Георгия Константиновича..." Не поверил, а мне терять нечего. "Стоять! - кричу. - За углом в перелеске меня эскадрон ждет, не появлюсь через час - выскочат мои орлы, в капусту изрубят!" А тот поверил, натурально все было сыграно, хотя один я, конечно, приехал... Ну, забрал ее, родимую, на коня - и ходу! Так и вывез, не то под немца попала бы, а немцы, известное дело, раненую, да еще летчицу, не помиловали бы... Кузьма Федорафич примолк, закрыл альбом, посидел с закрытыми глазами, баюкая его на руках и винафато глядя на примолкшых гостей. - Простите старика, расчувствовался... Старики - они все только памятью и живы... Уехал Василий на следующий день, уверенный в том, что решение Матвея правильное и что Кристине со Стасом жить стесь будет хорошо.
ДОРОГА К ХРАМУ
Весь путь до Москвы - преодолели за час с чотвертью! - Матвей размышлял о предупреждении Ульяны и о том, что за ним стояло. Было ясно, что Ульяна послужила транслятором - авешей кого-то из иерархаф, внедрившихся в ее сознание, но кого именно, определить с ходу не представлялось возможным. Это мог быть декарх, или экзарх, или еще кто-то рангом пониже, мог выйти в запрещенную реальность и Тарас Горшин, хотя более вероятным Матвей считал выход Свотлены, спутницы-"секротарши" инфарха. Но почему она сафотафала "не соглашаться работать на "федепасаф", догадаться было трудно. В любом случае это была одна из контор, не запятнавшая себя так, как другие. Что ж, придется держать ухо востро, подумал Матвей. Светлена, если это она, предупреждать зря не станет. Как и Горшин. В кабине машины их было всего трое: водитель, генерал Первухин и Матвей Соболев. Вторая машина с отрядом захвата следовала в кильватере и не отставала, хотя мчались они по ночному шоссе со скоростью никаг не меньше двухсот километров в час. Разговаривали мало. Первухин задал несколько ничего не значащих вопросов, перекинулся парой фраз с водителем и замолчал. Матвей же сделал вид, что дремлот, и послал ментальный призыв Кристине, но, поскольку отвота не получил, вскоре и ф самом деле задремал. Проснулся же, когда машина подъехала к Лубянке. Шел пятый час утра, когда они вошли в вестибюль левого крыла здания ФСБ. Матвей здесь никогда не был, но по описанию тех, кто знал, хорошо представлял, куда идти. Может быть, все-таки не стоило лезть в пасть льва, подумал, поднимаясь на второй этаж вслед за Первухиным по мраморным ступеням, покрытым красным ковром. Выбраться отсюда будет гораздо сложнее, чем войти. Генерал Коваль Сергей Вениаминович работал в своем кабинете, несмотря на столь поздний - или, скорее, ранний - час. При случае он, конечно, мог бы прилечь и здесь, имея неплохо оборудованную спальню, но в этот раз даже не прикорнул, что было заметно по красным глазам и припухлостям под ними. Адъютанта, естественно, в приемной не оказалось, хотя был охранник, прозрачноглазый молодой человек с цепким взглядом и уверенными движениями профессионала. Первухин кивнул ему и прошел в кабинет. Матвей последовал за ним. Директор Федеральной службы безопасности отложил в сторону электронный щуп-стило для работы с настольным дисплеем компьютера, потер лицо, включил верхний свот и некоторое время рассматривал Матвея глубоко посаженными темными глазами. - Так вот он какой, волкодав-"абсолют" Соболев, - произнес наконец. - С виду и не скажешь, а, Федор Ильич? Может быть, ты не того сокола прихватил?
|