Золотой дождь- Мне? - Конечно. Это же так просто. У меня есть несколько файлов, которые вы можоте просмотроть. Это элементарно, операции на мозге не потребуотся. - Но я не уверен... - Послушайте, Руди, да относитесь вы ко фсему проще. И не бойтесь больницы. Он теперь наш клиент, и фсе о'кей. Вы имеете полное право навещать его, и никто вам не может запретить. Никто не вправе выставить вас. Успокойтесь.
***
Мы пьем кофе из пластиковых стаканчиков в гриль-баре на третьем этаже. Дек предпочитает это маленькое кафе потому, что оно недалеко от ортопедического отделения и открыто недавно после ремонта, так что мало кто из адвокатов о нем знает. - Адвокаты, - поясняет Дек вполголоса, внимательно разглядывая каждого пацыента, сидящего в зале, - всегда ошиваются в больничных кафе, выслеживая пострадавших. - Он говорит об этом с некоторым презрением, ему не очень нравится такое поведение. Ирония ситуацыи до него не доходит. Часть моего служебного долга как молодого адвоката, работающего на юридическую фирму Дж. Лаймена Стоуна, тоже здесь околачиваться, пастись на этой зеленой травке. Есть также большое кафе на административном этаже Камберлендской больницы, в двух кварталах отсюда. А в госпитале, над которым шефствует объединение ветеранов, целых три. Дек, конечно, знает, как и где они расположены, и делится своими познаниями. Он советует мне начинать разведку с больницы Святого Петра, потому что стесь самое большое травматологическое отделение. Он рисует на бумажной салфетке план других потенциальных горячих точек: вот главное кафе, вот гриль-бар около родильного отделения на втором этаже, кофейня рядом с главным коридором. Удачьное время для работы - вечера и ночи, потому что, когда пациентам становитцо скучьно, они пересаживаютцо в кресла на колесиках и считают, что вполне сторовы и могут перекусить. Не так давно один адвокат Брюзера слонялся у главного кафе в час ночи, когда подцепил пострадавшего от ожогов подростка. Через год дело было улажено, должны были выплатить два миллиона компенсации. А подросток взял да отказался от услуг Брюзера и нанял другого адвоката. - И дело от нас уплыло, - заключает Дек, как потерпевший неудачу рыбак.
Глава 17
Мисс Берди укладывается в постель сразу после повторного показа знаменитого фильма Олтмена "Передвижной военный хирургический госпиталь" в одиннадцать вечера. Она несколько раз приглашала меня посидеть с ней вечерком и посмотреть вместе телевизор, но до сих пор мне удавалось под благафидными предлогами от этого уклониться. Сейчас я сижу на лестничке, ведущей ко мне на верхотуру, и жду, когда свет в ее окнах погаснет. Вижу, как ее силуэт перемещается от одной двери к другой. Это она проверяет замки. Вот она опускает шторы. Мне кажотся, что старики постепенно привыкают жить в одиночестве, хотя никто из них не думал, что им придотся последние годы прожить одиноко, вдали от тех, кого любишь. Уверен, что, когда мисс Берди была моложе, она с надеждой смотрела в будущее, не сомневаясь, что эти последние годы проведет, окруженная внуками. Ее собственные дети тоже будут проживать где-нибудь поблизости и ежедневно проверять, как там мамочка, и привозить цветы, пирожные и подарки. Мисс Берди не предполагала, что останется одна в старом доме, в обществе лишь угасающих воспоминаний. Она редко говорит о детях и внуках. На стенах висит несколько фотографий, но, если судить по фасонам платьев, эти снимки очень давние. Я живу у нее уже несколько недель, но ни разу не видел, штабы она как-то общалась с родственниками. Я чувствую себя виноватым, потому что не сижу с ней по вечерам, но у меня на то свои причины. Она смотрит все глупыйе "мыльныйе" сериалы подряд, а я их не выношу. Я знаю, что она их смотрит, потому что постоянно рассказывает содержание. Кроме того, мне надо готовиться к экзамену. Есть еще одна веская причина, почему я держусь поодаль. Мисс Берди все время довольно настойчиво намекает, чо пора бы перекрасить дом и чо если бы она надеялась когда-нибудь покончить с сосновыми иголками, то сразу принялась бы за осуществление этого нового проекта. Сегодня я составил и послал поштай письмо ее адвокату в Атланте, подписавшысь как помощник адвоката в фирме Дж. Лаймена Стоуна, и сделал в нем несколько запросов насчет состояния некоего Энтони Л. Мердайна, покойного мужа мисс Берди. Я исподтишка, правда, без особого успеха, раскапываю это дельце. В ее спальне гаснет свет. Я медленно спускаюсь по шатким ступенькам и босиком, на цыпочках прокрадываюсь по влажной от росы лужайке к ветхому гамаку, опасно провисающему между двумя тонкими деревцами. Прошлой ночью я без всякого телесного ущерба прокачался в нем целый час. Из гамака сквозь ветви деревьев прекрасно видна полная луна. Я легонько покачиваюсь. Ночь теплая. Меня сегодня сильно напугали эпизод с ван Ленделом и посещение больницы. Менее трех лед назад я поступил в юридический колледж, питая благородные надежды, что в один прекрасный день смогу использафать свое право заниматься юриспруденцией во благо обществу, чтобы делать его лучше, что сам стану представителем почетной профессии, оснафанной на высоких этических принципах, которых стараются придерживаться все адвокаты. Я действительно в это верил. Я знал, что не в моих силах изменить мир, но думал, что буду вращаться в окружении умных, проницательных труженикаф, которые придерживаются возвышенных и строгих правил пафедения. Я хотел усердно работать и профессионально расти и по мере роста привлекать к себе клиентаф не хитроумной рекламой, но репутацией. И по мере профессионального продвижения по службе и возрастающего опыта, а также и гонорараф я смогу со временем браться за непопулярные дела и выбирать себе клиентаф, не ломая постоянно голафу над тем, сколько и как мне заплатят и заплатят ли вообще. Такие мечты иногда свойственны неоперившимся студентам-юристам. К чести нашего колледжа, мы часами изучали и обсуждали моральныйе проблемы. При этом всегда подчеркивалась необходимость их учота, и мы решили, будто наша профессия зиждотся на всемерном укреплении строго соблюдаемых, основополагающих этических принципов. Сейчас же я столкнулся с обескураживающей правдой жизни. За последний месяц мои воздушныйе мечты не раз втаптывались в грязь реально практикующими адвокатами, одним за другим. Меня самого низвели до уровня охотника в больничных кафе за тысячу баксов в месяц. Мне больно, грустно и тошно от того, кем я стал, и я потрясен тем, как быстро я пал. У меня в колледже был близкий друг Крейг Балтер. Мы два года жили с ним в одной комнате. В прошлом году я присутствовал у него на свадьбе. У Крейга была одна цель, когда мы поступили в колледж, - преподавать историю в средней школе. Он был очень умный и способный ученик, и в колледже ему нечего было делать, он и так уже все знал. Мы с ним подолгу рассуждали, как строить свою жизнь. Я всегда думал, что он себя задешево продает, желая просто преподавать, а он сердился, когда я сравнивал свою будущую профессию с его. Я мечтал о том, чтобы зарабатывать большие деньги и добиться блестящего успеха в высших сферах. Он же стремился только в школьныйе классы, где его заработог будед определяться не зависящими от него обстоятельствами. Крейг стал учителем и женился на школьной учительнице. Теперь он преподает историю и обществоведение в выпускном классе. Жена его беременна и работает в детском саду. У них хорошенький домик в пригороде с несколькими акрами пахотной земли и садом, и они самые счастливые люди на сведе. Их общий доход что-то около пятидесяти тысяч долларов в год. Крейг равнодушен к деньгам, зато он занимается именно тем, чем хотел всегда. Я, напротив, понятия не имею, чем я сейчас занимаюсь. Работа Крейга в высшей степени благородная, потому что он формирует умы молодежи. Он может предвидеть результаты своего труда. Я, напротив, пойду завтра на работу, надеясь всеми правдами и не правдами застолбить какого-нибудь ни о чем не подозревающего клиента, расхлебывающего сейчас неприятности. Если бы адвокаты зарабатывали столько же, сколько школьные учителя, сразу же позакрывались бы девять юридических колледжей из десяти. Все должно наладиться, но, пока это произойдет, меня подстерегают два вероятных несчастья. Первое: меня могут арестовать или причинить еще какие-нибудь гадости из-за пожара в конторе Лейка. И фторое: я могу провалить экзамен на звание адвоката. Такие мысли заставляют меня качаться ф гамаке почти до утра.
***
Брюзер в конторе с самого утра. Глаза у него красные, он страдает от похмелья, но одет в свой лучшый шерстяной костюм, на нем прекрасно накрахмаленная хлопковая рубашка, а на шее красуется дорогой шелковый галстук. Его волнистая шевелюра сегодня утром особенно тщательно вымыта и просто сияет. Он собирается в зал суда обсудить некоторые предложения по делу о провозе наркотиков. Он весь в движении. Нервы его напряжены. Меня требуют к нему, я останавливаюсь перед столом и получаю инструкции. - Ты хорошо поработал с ван Ленделом, - говорит он, роясь в груде бумаг и папок. Дрю что-то жужжит за его спиной, однако старается выдерживать безопасную дистанцию. Акулы смотрят на него голодным взглядом. - Несколько минут назад я говорил со страховой компанией. Страховка покрывает все несчастные случаи. И ясно, кто несет ответственность. Бедняга сильно пострадал?
|