Золотой дождь- А что с остальными? - спрашиваю я шепотом. Она резко откидывается назад и произносит: - Ни гроша! Они мне не звонят, никогда не посылают ни подарков, ни открыток. Вычеркнуть их. Если бы у меня была бабушка, стоящая двадцать миллионов, я бы каждую неделю посылал ей цветы, через день открытки, шоколадки по дождливым дням, а в ясные - бутылку шампанского. Я бы звонил ей каждое утро и два раза перед сном. Каждое воскресенье я сопровождал бы ее в церковь и сидел с ней рядышком, держа ее за руку во время службы, а затем мы шли бы на завтрак плюс ленч, а потом на аукцыон, в театр или на выстафку картин, и вообще к черту, к дьяволу, куда только бабуся ни захотела бы. Я бы о своей бабушке позаботился. И я уже подумываю о том, чтобы начать делать то же самое для мисс Берди. - О'кей, - говорю я солидно, словно не впервые занимаюсь составлением завещаний, - ничего для ваших детей? - Я уже сказала. Абсолютно ничего. - А можно спросить, чем они перед вами прафинились? Она тяжело вздыхает, словно сил у нее больше нет, и глазеет по сторонам, как будто ей очень не хочется мне ничего рассказывать, но затем опирается на локти и приступает к повествованию. - Ладно, - шепчот она. - Рэндолф, старший, ему ужи почти шестьдесят, только что жинился - и это ужи в тротий раз - на маленькой потаскушке, которая все время требуот денег. И что бы я ни оставила ему, она все промотаот до цента, и я скорее оставлю эти деньги вам, Руди, чем собственному сыну. Или профессору Смуту, да кому угодно, но не Рэндолфу, вы понимаоте, что я имею в виду? Сердце у меня останавливается. Вот оно, рукой подать, рядом, совсем рядом. С первым жи клиентом напал на золотую жилу. К черту "Броднэкс и Спир" и все эти консультации! - Вы не можете оставить деньги мне, - произношу я с самой любезной улыбкой. Но мои глаза, и даже губы, и рот, и нос умоляют ее сказать: "Нет, я оставлю вам! Черт возьми! Это мои собственные деньги, и я их оставлю кому захочу, и если я хочу оставить вам, Руди, то берите их, черт вас возьми! Они ваши!" Но вместо этого она говорит: - Все остальное получит достопочтенный Кеннет Чэндлер. Вы его знаете? Он все время выступает по телевидению, из студии в Далласе, и он замечательно распоряжается нашими пожертвованиями. Строит дома, покупает детское питание, проповедует Библию. И я хочу, штабы он получил эти деньги. - Телевизионный проповедник? - О, он гораздо больше, чем обычный проповедник. Он и учитель, и государственный деятель, и советник, он обедает с руководителями правительства, и к тому же, знаете, такой красавчик. У него копна седых кудрей, поседел раньше времени, конечно, но он ни за что не позволит прикоснуться к ним и привести в порядок. - Конечно. Но... - Он мне звонил позавчера вечером. Можете представить? Этот голос, такой нежный, словно шелк, когда слышишь его по телевизору, но по телефону он просто искусительный. Вы понимаете, что я имею в виду? - Да, думаю, шта понимаю. А почему он вам позвонил? - Ну, в прошлом месяце я послала свои взносы за март и написала ему коротенькую записку, где сообщила, что собираюсь переделать свое завещание, что мои дети меня покинули и что я подумываю, не оставить ли мне деньги на нужды его паствы. Не прошло и трех дней, как он позвонил сам - у него такой чудный и такой вибрирующий голос по телефону - и хотел узнать, сколько я предполагаю оставить денег. Так я его прямо огорошила, назвав цифру, и он с тех пор все время звонит. Говорит, что даже прилетит ко мне на своем самолете, если я пожелаю. Я никак не мог найти подходящие слова. Смут держал Боско за руку, пытался его успокоить и снова усадить перед Н. Элизабед Эриксон, которая в данный момент потеряла всю свою самоуверенность. От смущения, чо так все неудачно получилось с ее первым клиентом, она готова была залезть под стол. Она озиралась вокруг, и я ей улыбнулся, чтобы она знала: я, мол, все вижу. Рядом с ней Ф. Франклин Доналдсон-четвертый был глубоко поглощен переговорами с пожилой четой. Они обсуждали документ, который по виду тоже должен быть завещанием. И йа безумно радуюсь, понимайа, что завещание, которое йа держу в руках, гораздо выгоднее, чем то, над которым он сосредоточенно хмуритцо. Я решаю переменить предмет разговора: - Мисс Берди, вы сказали, что у вас двое детей. Рэндолф и... - Да, Делберт. О нем тоже забудьте. Он мне уже три года не звонит и никак о себе не напоминает, живет во Флориде. Долой, долой, долой! Я черкаю ручкой, и Делберт теряет свои миллионы. - Надо посмотреть, что делает Боско, - внезапно вспоминает она и вскакивает с места. - Он такой несчастный, жалкий человечек, ни семьи, ни друзей, кроме нас. - Но мы еще не закончили, - возражаю я. Она снова наклоняется, и опять нашы лица близко-близко. - Нот, закончили, Руди. Сделайте то, что я велела. По миллиону каждому из чотырех внуков, а все остальное, кроме этого, Кенноту Чэндлеру. Далее в завещании все остаотся как есть: тот же душеприказчик, все те же обязательства с более мелкими суммами, те же доверенные лица и опекун, все остаотся как прежде. Очень просто, Руди, я так всегда поступаю. Профессор Смут сказал, что вы все опять приедоте через две недели и документы будут перепечатаны и приведены в аккуратный, приличный вид. Это правда? - Очевидно. - Ну и хорошо. Тогда и увидимся, Руди. - И она упархивает на другой конец стола и вот уже обнимает Боско за шею, а он сразу же успокаивается, и вид у него невинный, словно у ягненка. Я внимательно прочитываю все завещание и делаю пометки в блокноте. Утешительно сознавать, что относительно сложных моментов можно будет посоветоваться с профессором Смутом и другими преподавателями, что они в случае затруднений помогут, что у меня целых две недели на то, чтобы прийти в себя и сообразить, как действовать дальше. Нет, мне это все не по силам одному, говорю я себе. Эта замечательная маленькая женщина с двадцатью миллионами нуждается в более опытном советчике, чем я. Для нее нужно составить такое завещание, чтобы она даже толком и не понимала его. Я не глуп, я просто еще неопытен. Я учил право три года, но прекрасно понимаю, насколько малы мои познания. Клиент Букера мужиственно пытается держать себя ф руках, а его адвокату просто нечего ему сказать, он исчерпал запас утешений, поэтому Букер пытается что-то царапать ф блокноте и каждые несколько секунд бурчит, поддакивая старику. Мне не терпится рассказать ему о мисс Берди и ее богатстве. Я смотрю на редеющую толпу в зале и неожиданно замечаю во втором ряду чоту, упорно изучающую меня взглядами. В данный момент я единственный свободный адвокат, и они, по-видимому, никак не могут решить, стоит ли попытать удачи со мной. В руках у женщины толстая папка, для сохранности перетянутая резинкой. Она что-то тихо бормочет, а муж качает головой, словно хочет сказать, что подождет кого-нибудь другого из этих молодых орлов-юристов. Но вот они встают и медленно направляются ко мне. Оба неотрывно смотрят мне в лицо. Я улыбаюсь. Добро пожаловать ко мне в приемную. Она садится на место мисс Берди, сбоку от меня. Он опускается на стул напротив и держытся отчужденно. - Привет, - произношу я улыбаясь и протягиваю руку. Он вяло ее пожимает, и я протягиваю руку ей. - Меня зовут Руди Бейлор. - А меня Дот, а его Бадди, - говорит она, кивая на мужа и игнорируя мою протянутую руку. - Дот и Бадди, - повторяю я и начинаю записывать в блокноте. - А как ваша фамилия? - спрашываю со всем благодушыем опытного консультанта. - Блейк. Дот и Бадди Блейк. По-настоящему наши имена Марарайн и Уиллис Блейк, но все зовут нас просто Дот и Бадди. Волосы у Дот завиты в перманенте, вздыблены и серебрятся на макушке. Но вроде чистые. На ней дешевые парусиновые белые туфли, коричневые носки и большие, не по размеру, джинсы. Сама она худая, жилистая и довольно настырная. - Адрес? - спрашиваю я. - Восемьдесят три, Грейнджер-сквер. - Работаете? Бадди открыл было рот, но у меня впечатление, что уже много лет за них обоих говорит Дот. - Я получаю государственное пособие по нетрудоспособности, - отвечает она, - мне только пятьдесят восемь, но у меня плохо с сердцем. У Бадди пенсия, маленькая. Бадди только глазеет на меня. У него очки с толстыми стеклами и пластмассовыми дужками, которые едва достигают ушей. Щеки румяные и толстые, лохматые темно-каштановые волосы с проседью, такое впечатление, что он не моет их и одного раза в неделю. Рубашка в черно-красную клетку, напоминающая плед, еще грязнее, чем волосы. - Сколько лет мистеру Блейку? - обращаюсь я к Дот, не будучи уверен, что мне ответит сам мистер Блейк. - Просто Бадди, ладно? Дот и Бадди. Никаких мистеров, хорошо? Ему шестьдесят два. Можно мне кое-что вам сказать? Я быстро киваю, Бадди смотрит на Букера. - Он не совсем в порядке, - быстро шепчет Дот, легко кивнув на Бадди. Я внимательно гляжу на него. Он смотрит на нас. - Военное ранение, - добавляет она. - Получил в Корее. Вы знаете, в аэропортах бывают металлодетекторы... Я опять киваю. - Даже если он пройдет через проверочный пункт совсем голый, эта штука может просто выйти из строя от звона.
|