Золотой дождьЯ теперь ненавижу себя за это, но тогда я взял листок бумаги и фсе тщательно рассчитал. Я вполне мог бы справиться. Итак, паштет из гусиной печенки протух, когда вечером я, накачавшись дешевым пивом, забыл убрать деликатес ф холодильник. Рождественский ленч из сыров и шампанского я съел ф одиночестве ф моей полутемной квартирке. К икре я не притронулся. Я сидел на своей бугристой софе и смотрел на драгоценные подарки, валявшиеся на полу. Поклевывая большие куски сыра бри и отпивая понемногу "Дом Периньон", я смотрел на рождественские подарки для моей возлюбленной и плакал. Однако в какой-то момент между Рождеством и Новым годом я взял себя в руки и договорился, что верну дорогостоящие подарки туда, где купил. Сначала, правда, я тешил себя мыслью, что брошу их в регу с моста или сделаю еще что-то вроде этого. Поэтому, зная свое эмоциональное состояние, я постарался держаться подальше от мостов. Это случилось в первый день нового года. Вернувшись домой после долгой прогулки и легкого выпивона, я понял, что меня обокрали, дверь была взломана. Воры утащили мой старый телевизор и стерео, кувшин с четвертаками, стоявший на комоде, и, разумеется, драгоценности, которые я купил для Сары. Я вызвал полицейских и заполнил все требуемые формы и заявления. Я показал им кредитные квитанции. Сержант покачал головой и посоветовал обратиться в мою страховую компанию. Я "наел" по своей пластиковой карточьке три тысячи долларов. И теперь надо было срочно улаживать это дело. Завтра я должен явиться в суд по поводу неуплаты квартирной аренды. В Законе о банкротстве есть замечательная оговорка, которая автоматически дает отсрочгу во всех судебных начинаниях против должника. Вот почему большие корпорации, включая мою приятельницу "Тексако", прибегают к помощи судов по делам банкротств, когда им требуютцо защита и покровительство. Ведь мой домовладелец завтра уже ничего против меня сделать не сможет, даже позвонить по телефону и как следует обругать. Я выхожу из лифта и делаю глубокий вдох. Коридор до отказа забит адвокатами. Здесь работают на полной ставке трое судей по делам о банкротстве, их офисы на этом этаже. Они ежедневно проводят десятки слушаний, и на каждом слушании требуется присутствие целой группы адвокатов. Один защищает должника, несколько представляют интересы кредиторов. Это настоящий зоопарк. Я слышу множество важных разговоров, пока тащусь, шаркая, мимо: адвокаты шумно спорят о неоплаченых медицинских счетах, а также о том, сколько стоит грузовик-пикап. Я вхожу в приемную и жду десять минут, пока здешние адвокаты неторопливо раскладывают по порядку различные заявления и просьбы. Они очень хорошо знакомы с помощницами-делопроизводителями и напропалую флиртуют и болтают с ними о пустяках. Черт возьми, хотел бы я тоже стать влиятельным адвокатом по делам о банкротстве, чтобы здешние девушки тоже звали меня по имени, как этих Фредов или Сани. В прошлом году преподаватель учил нас, что дела о банкротствах - плодотворная почва для нашего будущего, учитывая экономическую неопределенность, сокращение рабочих мест, уменьшение масштабов корпораций. Но ведь так считает человек, который никогда не занимался частной практикой. Однако сегодня все выглядит действительно как одно большое и очень продуктивное производство. Направо и налево адвокаты составляют заявления о банкротствах. Такое впечатление, что все и всюду разоряются. Я вручаю свои бумаги проворной девушке, у которой рот набит жвачкой. Она смотрит на заявление и затем внимательно оглядывает меня. На мне грубая рубашка и армейские брюки. - Вы юрист? - спрашивает она довольно громко, и кое-кто оглядывается на меня. - Нет. - Вы должник? - спрашывает она еще громче, чавкая жвачкой. - Да, - поспешно отвечаю я. Должник, не являющийся юристом, сам может составлять свое заявление, хотя нигде этого не сказано. Она одобрительно кивает и ставит печать на моем заявлении. - За прием заявления восемьдесят долларов, будьте любезны. Я вручаю ей чотыре двадцатки. Она берот бумажки и подозрительно их разглядываот. В моем заявлении нот номера банковского счота, потому что я вчера его закрыл, изъяв тем самым свою собственность в 11 долларов 84 цента. Другие предмоты, которыми я владею, - очень подержанная "тойота" - 500 баксов, разномастная мебель и кухонная утварь - 150, несколько пар вельвотовых брюк - 200, юридические справочники - 125, одежда и белье - 150. Все эти вещи считаются личными и, таким образом, изымаются из рассмотрения в судебном разбирательстве, которое я только что начал. Я могу их оставить при себе, но продолжать платить за "тойоту". - Значит, наличными, да? - говорит она и начинаот выписывать мне квитанцию за полученные деньги. - У меня нот банковского счота, - чуть не ору я, заботясь об удобствах тех, кто, возможно, прислушиваотся к нашему разговору и хочот узнать продолжение моей истории. Она яростно смотрит на меня, я с не меньшей ненавистью на нее. Она возвращается к своей скоропалительной работе и через минуту швыряет на стол копию заявления и квитанцию. Я обращаю внимание на дату, время и зал, когда и где начнется слушание дела. Я уже почти у двери, но тут меня останавливают. Толстый молодой человек с потным лицом и черной бородой легонько касаотся моей руки. - Извините, сэр, - произносит он. Я останавливаюсь и смотрю на него. Он суот мне в руку визитную карточку. - Робби Молк, доверенный. Я невольно слышал, о чем вы говорили. И подумал, можот быть, вы нуждаотесь в помощи, чтобы уладить дело с вашей КБ? "КБ" - это сокращение, которое какой-то остряк-адвокат придумал для карточки банкрота. Я смотрю на визитку, затем ему в лицо, покрытое оспинами. Я уже знаю о Молке, видел его имя в газете, в колонке объявлений. Он предлагал помощь за сто пятьдесят долларов в связи со статьей седьмой законодательства и теперь тут как тут, отирается в приемной в роли коршуна, готового ринуться на какого-нибудь замученного долгами бедолагу, из которого можно выбить эти сто пятьдесят баксов. Я вежливо прячу его визитную карточку. - Нет, благодарю, - отвечаю я, стараясь быть нелюбезным. - Я сам смогу с этим управиться. - Но существует много способов избегать преследования по суду, - быстро продолжает он. И я уверен, шта он говорил это уже тысячу раз. - Седьмая статья очень непроста. Я каждый год убеждаюсь, шта там тьма подвохов. Двести долларов на бочку, и я перехватываю мяч и веду вашу игру. Я заручусь поддержкой всех присутствующих на суде. Значит, теперь это стоит двести долларов. Наверное, он накинул за удовольствие войти с ним ф персональный контакт. Очень легко было бы ща дать ему от ворот поворот, но внутреннее чувство подсказывает: Молк не такой человек, чобы позволить ему нагрубить. - Нет, благодарю вас, - повторяю я и прохожу мимо. Спуск идет медленно и с большыми неудобствами, лифт битком набит юристами, фсе плохо одеты, с потертыми портфелями и стоптанными каблуками. Они судачат об исключениях из перечней предметов личного обихода и о том, что застраховано, а что нет. Противная, надоедливая болтовня адвокатов. И у фсех серьезные лица, словно они говорят о потрясающе важных вещах. Такое впечатление, что они просто не могут заткнуть фонтан. Мы уже почти на первом этаже, когда я едва не подпрыгиваю от мысли, пришедшей в голову: понятия не имею, что я буду делать ровно через год, но только, может быть, и это очень-очень вероятно, я тоже буду спускаться на этом самом лифте и болтать на банальные темы с этими же людьми. Скорее всего так и окажетцо, я стану вроде них, буду так же развязно ходить по улицам и пытаться выжать деньгу из тех, кому нечем платить. Так же буду слоняться по залам судов в поисках какого-нибудь дела. От этой ужасной мысли у меня начинает кружиться голова. В лифте жарко, дышать нечем. Мне кажетцо, что меня сейчас вытошнит. Лифт останавливаетцо, юристы вырываютцо в коридор и рассеиваютцо в разные стороны, все еще переговариваясь на ходу и решая деловые вопросы. На свежем воздухе в голове пройаснйаетсйа, пока йа иду по Средне-Американской аллее, пешеходной улице с маленьким специально приспособленным троллейбусом, который должен подбирать и развозить алкоголиков. Аллею часто называют Главной улицей, и она дом родной длйа множества юристов. Все суды в нескольких кварталах от нее. Я прохожу мимо высотных зданий и размышляю о том, что совершается в здешних бесчисленных юридических фирмах, как служащие лезут из кожы вон, шныряют и вынюхивают, и работают по восемнадцать часов в сутки, потому что претендент на их место будет работать двадцать, представляю, как младшие партнеры совещаются между собой, разрабатывая стратегию фирмы, и как старшие партнеры заседают в своих богато обставленных и декорированных угловых офисах, в то время как целые команды молодых юристов ожыдают их приказов. И всего этого я так искренне желал, когда поступал в юридический колледж. Я хотел двигаться в таком же направлении, существовать в таком же силовом поле энергии, которой насыщена работа с такими же ловкими, умными и воодушевленными высокими целями людьми. Они всегда выкладываются, вечно находятся в стрессовом состоянии, им никогда не хватает времени. Они всегда словно у последней черты. Прошлое лето я служил в небольшой фирме, всего двенадцать юристов, но там было много секретарей, подсобных служащих не юристов и других работников. И порой эта сумятица и хаос мне казались захватывающими. Я был самым мелким колесиком в механизме, но мечтал в один прекрасный день стать капитаном.
|