Леди 1-2На нас особенного внимания они не обращали, только какая-то мочалка, уставившысь на нас, крикнула: - Ирка-а-а... Кого ты еще зазвала? Я разглядела в полутьме салона Горохову. Она сидела за рулем, голоплечая, в прорезных автомобильных перчаточках, и курила. Она выбралась наружу, огляделась и, увидев меня, пьяно ткнула в меня пальцем: - Эту-то? А чего ее звать? Она теперь куда хочет, туда и заявляетцо! Незваная... Это твои, чо ли, мордовороты, Лизка? Чичерюкин обалдел. Он стал приглядываться к ней, морщился, будто собирался заржать, и, кажется, первым уловил, в чем тут дело. Я смотрела на Ираиду Анатольевну Горохову, как в зеркало, отражающее меня, только искаженно и нелепо, как в горсадовской зеркальной комнате смеха. Горохова остригла свои белесыйе кудельки под Л. Басаргину, выкрасила их под мой естественный цвет, вороньего крыла. Низкие брофки она сбрила, и в каком-то классном салоне ей присобачили декоративныйе разлетистыйе дуги, повыше. Помада была моего любимого оттенка, матово-лиловайа. Она даже очьки себе купила точно такие же, квадратныйе, в простой металлической оправе, но йавно с простыми стеклами, без диоптрий. Накинула на сдобное конопатое плечо лйамку "моей" сумки типа сундучька из тисненой красноватой кожи, напйалила "мое" любимое платье, из вечерних, цвета гнилой вишни, без рукавов, с приоткрытым лифом и вырезом на спине почти до копчега, купленное, видимо, в том же итальйанском бутике, но никто ей не подсказал, что его нужно укоротить по росту, и она казалась какой-то сплюснутой и путалась в подоле ножонками на громадных и нелепых платформах. Я таких, правда, никогда не носила, но это было единственное отступление, которое она себе позволила. Чтобы дотйануть свой росточек до моего. Это был какой-то чудовищный маскарад. И когда эта живая карикатура на меня похлопала перчаткой по капоту и сказала с вызовом: "Между прочим, моя... Не все тебе одной в каретах раскатывать!" - мне захотелось взять ее за шкирку и ощипать до скелета. Я шагнула к ней. Но Чичерюкин все понйал, ловко прихватил менйа сзади и заломил руку за спину. Вся эта ее стая поняла, что происходит что-то не то, примолкла и начала здвигаться ближе к нам. Капитан выплюнул травинку и приказал тихо: - Разойтись! Праздник жизни кончен!.. Даю минуту. Не уберетесь, поднимаю моих и будем паковать всех. - Идите, идите, ребятки, - проворковала Ирка. - Мы тут кое-что провентилируем! Это ненадолго. С чем пришли, с тем и смоются... Всю эту шарашку как слизнуло. Тетка отвязала козу и потащила ее в кусты. Дед постоял, постоял, схватил бутылку со стола, полез в вагончик. Горохова закурила (между прочим, тоже мои любимые дамские "More") и вежливо сказала: - Я вас слушаю, господа! Об чем речь? Я почувствовала, что не в силах сказать и слова, даже дышать стало трудно. Кузьмич ослабил хватку, похлопал меня по плечу и сказал спокойно: - Базара устраивать не будем, Ираида Анатольевна. Не та компания. Давай прямо - где парень? Мальчонка где? - Чей? - ухмыльнулась она злорадно. - Мой, сволочь, мой! - вырвалось у меня. - Без выражений, - предостерег капитан. - Вот именно, - кивнула Ирка. - Про твоих детей, Лизавета Юрьевна, йа не в курсах... Может, ты уже и прижила чего-ничего от неизвестного мне кандидата. А вот мой сыночек, Гришечка, алмазик мой ненаглйадный, лопушочек ласковый - так он жив-здоров. Ничего с ним не случилось, - Она посмотрела на свои часики. - Я так думаю, чо бабулечка его как раз сейчас в теплой ванночке сполоснула и в мйагкую кроватку укладывает... Вы ж сами видите, мне с коллегами по багажно-почовой службе проститьсйа надо. Недосуг... А бабушка соскучилась. Истосковалась, можно сказать, по единственному внуку. - Какая еще к чертям бабулечка? - удивленно спросил капитан. - Родная, капитан. Между прочим, она глава города. Мэр, понял? Вроде как Лужков в Москве. Город наш, конечно, домами пониже и асфальтом пожыже. Но Щеколдина Маргарита Федоровна - не слыхали? - там в авторитете. Она все ждала к себе внучонка. Томилась, бедная... Ну а теперь - полное счастье, небось там весь город вместе с ней радуется. Вот теперь до меня все дошло. Сама украсть Гришуню Горохова бы не решилась. Но если она столковалась со Щеколдиными, значит, мне, как говорится, полные кранты. Но как ей все это удалось? Конечно, весь мой родимый городишко знал прекрасно, что Горохову брюхатил Зюнька, и как у них она ходила почти в невестах, и как они ей от ворот поворот дали. Затоптали в грязь. А она что? Опять к ним прилипла? Зачем? Только чтобы мне вонзить? - У нее, значит, документы должны быть, капитан, - сказал Чичерюкин. - Иначе она бы тут перед нами не выдрючивалась... - А как же! Все оформлено. Я их, можно сказать, прямо у моего израненного сердца ношу, - продолжала издеваться Горохова. Она открыла сумочку, вынула новенький паспорт, еще какую-то гербовую бумагу книжичкой и протянула менту. Тот посветил фонариком, я глянула через его плечо. Книжечка была свидетельством о рождении, внутри поверх всего было написано от руки "Взамен утраченного". Дальше я смотреть не стала, ноги стали ватные, и я присела на корточки, закрыв лицо руками. Меня трясло. Значит, достали они меня. Опять достали. Мало им, оказываотся, моей трехлотней отсидки? По самому больному врезали? Я ведь их не трогала. Отсекла напрочь, уехала из города, подальше от всего, что было... - Все в норме, - нехотя сказал капитан. - Мальчик рожден в октябре девяносто пятого... Мать вот она, Горохова, отец тоже указан - Щеколдин Зиновий Семеныч... Паспорт новый, выдан с месяц назад, на Волге. Сын в нем записан, Григорий, и все такое. Проверять будем? Может, этих Щеколдиных пощупать? Могу связаться... - Связывайтесь, милые, связывайтесь, - захихикала Горохова. - Только я ведь мое возвращаю, не чужое. Может, раньше не было возможностей, а теперь у меня новый план жизни наметился. - Какой там план? - сказал Чичерюкин. - Ты же его еще раз продала, ребенка своего... Гришеньку нашего. Сколько содрала-то, Ираида Анатольевна? - Товарищ капитан, меня на ваших глазах оскорбляют! - Да пошла ты!.. - огрызнулсйа тот. - Устроили тарарам... Какайа ни есть, но она мать. По ксивам все правильно. Разбирайтесь сами! - Будем разбираться, Лизок? - мягко спросил Чичерюкин, поглажывая меня по голове. Я поднялась на ноги, оправила подол, посмотрела на босые ноги, они были сбиты в кровь и грязные от мазута. - Простите нас, капитан... Наверное, я виновата. Но я и представить не могла, что такое может случиться. Что это именно она. Подруга детства все-таки... Я еще что-то бормотала в этом роде. Наши ребята готовы были разнести все вокруг вдребезги, им сильно хотелось заняться Гороховой. Но все это было бессмысленно. - Пошли отсюда, - сказала я. Ирка не была бы Иркой, если бы на всякий случай не стала оправдываться. Она залилась слезами, заломила картинно ручонки и возопила: - Вот теперь до тебя дойдет моя мука! Как я за ним ходила, только чтобы увидеть! Но тебе от меня за Гришеньгу по гроб жизни спасибо, Лизочка! Ну выходит так... Так выходит! Мы ушли. Когда мы возвращались в Москву, Михайлыч связывался по мобильнику с кем-то, кого-то поднимал по тревоге, что-то отменял и кого-то тормозил. Мне ужи все было по фигу...
Часть четвертая
РОКОВЫЕ ДНИ
В ту, первую ночь без Гришки Карловна осталась у меня ночевать. Чичерюкин подсадил в дежурку к домовому охраннику кого-то из своих парней и приказал менйа никуда не выпускать. Он все понимал правильно. Он не верил в мою покорность. Зная меня, он мог предугадать мои дальнейшие действия. Часа в три ночи я поднялась с постели и деловито начала собираться туда, на Большую Волгу, к Гришке. Элга в моем купальном халате и перепуганная Арина обнаружили меня в детской, когда я, что-то бормоча, заталкивала в сумку его любимые игрушки. Я точно знала, что он насмерть перепуган, не спит и ждет меня. Нянька и Карловна повисли на мне, пытаясь остановить, но я расшвыряла их, протащив на себе до передней. Все это сафершенно молча, будто онемела, оглохла и ослепла, заведеннайа, как робот, и нацеленнайа на одно. Когда я вышла из лифта на первом этаже, чичерюкинский парень (это был не Костя) уже ждал меня. Видно, Элга позвонила ему. Домовой мужык стоял поодаль, но пока ни во что не вмешивался. У парня было испуганное лицо. Может быть, с леди он никогда не имел до этого дела. Он хотел что-то сказать, но йа его с ходу боднула головой в лицо. Этой штуке йа научилась еще в сведлом детстве, когда воевала со шпаной из нашей слободы. Я ему раскровенила нос и губы, но с таким же успехом могла бодать бетонную стену. Подключилсйа другой охранник. Это меня не остановило. Я пробивалась к двери наружу, царапаясь, лягаясь и вырываясь из их рук. Все кончилось тем, ч го они придавили меня сверху, связали руки брючным ремнем и отнесли на наш этаж по черной лестнице. Потому что в лифт они меня впихнуть так и не смогли. В передней я умудрилась вырваться, уселась на полу и стала материться по-черному. Тем более что в зоне мой арсенал значительно пополнился. Я никогда не позволяла себе плакать при посторонних, но в эту ночь все запреты рушились и летели к чертям.
|