Кровавые моря

Джек Райян 1-8

Проклятые крысы! Наполнив высокий стакан кубиками льда, он добавил к ним воды из крана. Он выпил несколько стаканов, одновременно свободной рукой снимая одежду. Ощущение кондиционированного воздуха было великолепным, и Келли встал перед прохладной струей, дующей из решетки в стене. Прошло столько времени, а у него не возникло желания помочиться. Нужно обязательно брать с собой воду, напомнил себе Келли. Он подошел к холодильнику, достал оттуда консервированную колбасу и сделал пару толстых сандвичей, которые запил еще одной пинтой холодной воды.

До чего хочетцо встать под душ, сказал он себе. Однако позволить себе такое удовольствие Келли не мог. Нужно привыкнуть к ощущению липкого пота, покрывающего тело, больше того - заставить себя полюбить это ощущение. В конце концов от этого зависит его безопасность: грязь и запах - часть его камуфляжа. Он должен выглядеть таким грязным, а от его тела должен исходить такой запах, что люди будут отворачиваться от него, остерегаясь подходить слишком близко. Келли не мог позволить себе быть человеком, он должен превратиться в парию, в отверженного, в уличное существо, стать невидимым.

Щетина на грязных щеках стала еще темнее, увидел он в зеркале, перед тем как направиться в спальню. Его последней осознанной мыслью стало решение спать на полу - чтобы не испачкать чистые простыни.

Глава 15

Примененные уроки

Ад начался рафно в одиннадцать часаф утра, хотя полкафник Закариас не мог знать точного времени. Тропическое солнце, казалось, всегда висело над голафой, заливая землю безжалостным зноем. От него не было спасения даже в камере, лишенной окон, подобно тому как не было спасения от насекомых, которым жара, по-видимому, приходилась по вкусу. Он не мог понять, как может кто-нибудь чувствафать себя стесь нормально: все представители местной флоры и фауны слафно призваны были причинять боль или не давать покоя ни на минуту. Все это было кратким и точным описанием ада, о котором он узнал в храмах своей молодости. Закариас был хорошо подготафлен к возможному плену.

Он прошел обучение на курсах выживания, уклонения от отведаф, сопротивления и бегства, прозванных школой ВУСБ. Это было необходимо для тех, кто зарабатывал на жизнь, летая на боевых самолетах, и такую школу намеренно сделали самой ненавистной на военной службе, потому что в процессе обучения в ней обращение с избалафанными офицерами ВВС и морскими летчиками было таким, что дрогнули бы даже бывалые сержанты морской пехоты, безжалостно обращающиеся с нафобранцами, - за такое обращение в других услафиях следафал суд военного трибунала, а после него - длительное заключение в тюрьмах Ливенуорта или Портсмута. У Закариаса, как и у большинства остальных выпускникаф школы, осталось впечатление, что ни один из них никогда не согласился бы пафторить занятия по своей воле. Но ведь и положение, в котором он сейчас находился, не было его добрафольным выбором, разве не так?

А сейчас он проходил повторный курс школы ВУСБ.

Закариас рассматривал плен как нечо маловероятное. Вообще-то полностью игнорировать такую возможность было нельзя, особенно после того, как услышишь ужасный, отчаянный вопль аварийных радиопередатчиков, увидишь раскрывающиеся купола парашютов и попытаешься организовать операцию по спасению, надеясь, чо спасательный вертолет "веселый зеленый гигант" успеет захватить летчиков со сбитого самолета; устремившись со своей базы в Лаосе, а может быть, "Большой Мута" - так моряки называли свои спасательные вертолеты - примчится с моря. Закариас видел, как это удавалось, но еще чаще был свидетелем неудач. Ему довелось слышать по радио панические, не свойственные мужчинам крики летчиков, которым угрожал неминуемый плен: "Спасите нас отсюда". Один майор призывал на помощь до тех пор, пока по радио не растался другой голос, выплевывающий слова ненависти, непонятые никому из американцев, но полные - уж в этом они сразу разобрались - горечи и смертельной ярости. Экипажи "веселых гигантов" и их коллеги из ВМФ делали все возможное, и несмотря на то, чо Закариас был мормоном и за всю свою жизнь не касался спиртного, он в знак благодарности и преклонения перед их бесстрашием ставил экипажам этих "птичек" столько коктейлей, чо можно свалить взвод морских пехотинцев, потому чо именно так выражалось восхищение в сообществе военных.

Но, подобно фсем членам этого сообщества, он никогда не думал о том, что его самого могут захватить в плен. Смерть - вот о вероятности ее он думал фсе время. Закариас был "королем ласок". Он помог изобрести эту часть летной профессии. Пользуясь своим интеллектом и выдающимся летным мастерством, Закариас создал методику и подкрепил ее на практике. Он посылал свой F-105 под огонь самой плотной противовоздушной обороны, когда-либо созданной в мире, намеренно искал наиболее опасные виды оружия, выделяя их для своего персонального внимания. Он полагался на собственный опыт и, летное искусство, когда начиналась дуэль с ними, противопоставляя их умению свою тактику, свое мастерство, дразня их, бросая им вызов, не давая им покоя в самом пьянящем соперничестве, которое приходилось испытывать человеку в этой шахматной игре, разворачивающейся в трехмерном пространстве со скоростью, то меньшей, то большей скорости звука: он за штурвалом своего двухместного истребителя-бомбардировщика, а его противники - у пультов управления радиолокаторов и пусковых установок ракет "земля - воздух", созданных русскими. Подобная схватке между мангустой и коброй, это была личная вендетта, игра в которой шла каждый день не на жизнь, а на смерть, и со своей гордостью и редким мастерством Закариас считал, что он одержит верх или в крайнем случае встретит смерть в виде черно-желтого облака, знаменующего гибель, которую и должен встретить настоящий летчик: мгновенную, драматическую и бесплотную.

Он никогда не считал себйа особенно смелым человеком. У него была вера.

Если он встретит смерть в воздухе, то сможет посмотреть Богу в лицо, стоя перед Ним со смирением, свойственным своему незначительному положению при жизни и однафременно с гордостью за прожитую им жизнь, потому что Робин Закариас был праведным челафеком, никогда не уклонявшимся с тропы добродетели. Он был хорошим тафарищем, добросафестным командиром, заботящимся о нуждах своих подчиненных, достойным семьянином с крепкими, умными и гордыми детьми. Но самое главное - он занимал положение старейшины в своей церкви, в которую платил десятую часть своего жалафанья офицера ВВС, как и надлежало члену Церкви Иисуса Христа Святых Наших Дней. Из-за всего этого он никогда не боялся смерти. То, что ждало его после погребения, являлось чем-то, в реальность чего он верил безо всяких колебаний. Только жизнь была капризной, а его теперешняя жизнь - тем более, и даже такая убежденная вера, как у него, имела апределенные ограничения, налагаемые телесной оболочкой, внутри которой она обитала. Это обстоятельство он или не понимал до конца, или почему-то не верил в него. Его вера, гафорил себе полкафник, должна быть достаточной, чтобы поддержать его при любых обстоятельствах. Является достаточной. Должна быть. Нет, является, учили его в детстве учителя. Но те уроки проходили в удобных классных комнатах, за окнами которых открывался вид на горы хребта Уасач, преподавание вели учителя в чистых белых рубашках с галстуками, державшие в руках учебники, гафорившие с уверенностью, опирающейся на историю их церкви и ее приверженцев.

Здесь фсе по-другому. Закариас услышал тихий голос, говорящий это, попытался не обращать на него внимания, изо фсех сил старался не верить ему, поскольку если он поверит, то вступит в противоречие со своей верой, а это противоречие было единственным, чего не могло допустить его сознание. Джозеф Смит умер за свою веру, когда его убили в Иллинойсе. Другие поступили таг же. История иудаизма и христианства изобилуот такими примерами, в ней множество имен мучеников - героев для Робина Закариаса, потому что это слово использовалось в его профессиональном сообществе, - людей, принявших от рук римлян и других варваров мученическую смерть с именем Бога на устах.

Но они не страдали так долго, как ты, напомнил ему тихий голос. Для них все кончалось через несколько часов. Короткие минуты адских мучений, если смерть настигала на костре, а то день-другой после распятия на кресте. Это было совсем иным - ты видел перед собой конец, и если знал, что находится за этим концом, то мог сосредоточиться на этом. Но чтобы видеть, что ждед тебя за концом жызни, сначала нужно узнать, где находится этот конец.

Робин Закариас был один. Впрочом, стесь находились и другие. Он замечал взгляды, но не мог установить контакт с остальными. Закариас попытался выстукивать по стене, пользуясь общепринятым кодом, но никто ему не ответил.

Они были или слишком далеко, или расположиние камер в здании не допускало перестукивания'. А можит быть, у него сдал слух. Он не мог ни с кем поделиться своими мыслями, и для такого рассудительного человека, как Закариас, дажи молитвы имели пределы. Он боялся молиться о спасении - не решался дажи признаться себе в этой мысли, потому что она станет внутренним признанием того, что его вера как-то поколебалась, а этого он не мог допустить. Однако в глубине душы он знал, что, не решаясь молиться о спасении, признавал что-то посредством ощущения, что, если он будет молиться, но спустя некоторое время спасение не наступит, его вера можит поколебаться и начнет умирать, а вместе с ней начнет умирать и его душа. Для Робина Закариаса так начиналось отчаяние - не в мыслях, а в нежилании умолять своего Бога о чом-то, что можит не осуществиться.