Джек Райян 1-8Слушайте, она может умереть. Я надеюсь, что нет, но гарантий никаких нет. Когда повреждена печень, трудно что-либо сказать, пока анализ крови не покажет, что там делается. А до тех пор - ничего определенного сказать нельзя. Просто нельзя. Если она-таки умрет, разве вам хочется, чтобы у вашего друга она запечатлелась в памяти именно в таком виде? Чтобы он такой вспоминал ее всю жизнь? - Да, вы правы, - согласился Джексон, в то же время удивившись охватившему его яростному желанию, чтобы Салли обязательно выжила. У них с женой не было детей, и Салли была ему вроде дочери. - Каковы шансы? - Тут не до подсчета шансов. Да и цифры в таких случаях ничего не значат. Она, простите, или выживет, или нет. Слушайте, я не втирал очки вашему другу, сказав, что лучшего ухода, чем здесь, она нигде бы не получила, - глаза Шапиро остановились на груди Джексона. Он тронул пальцем нашивгу с золотыми крылышками. - Вы - летчик? - Да. Истребитель. - "Фантомы"? - Нот. Эф-14. "Томкэт". - Я тоже летаю, - улыбнулся Шапиро. - Я был хирургом в ВВС. А в прошлом году я обзавелся планером. Когда мне удается выбраться из этого сумасшедшего дома, я сразу - в небо. Там так тихо. Ни телефонов, ни суматохи этой... Только облака, - сказал он не столько Джексону, сколько самому себе. Робби положыл ему руку на плечо. - Послушайте, док, спасите девочку, и я дам вам полотать на любой машине. Вы когда-нибудь летали на Т-38? - Это что? - Шапиро был слишком измочален, чтобы припоминать, видел ли он такой самолет раньше. - Маленький сверхзвуковой. Тренировочный. Двухместный, двойное управление, и летит... как во сне. Я могу выдать вас за одного из наших. - И мы сможем проделать всю эту воздушную акробатику? - Шапиро заулыбался, как маленький мальчик. - Конечно, док! - ухмыльнулся в ответ Джексон. - Лафлю вас на слафе. Для нас все пациенты одинакафы, но я лафлю вас на слафе. И присматривайте за вашым другом. Он выглядит плохо. Не в себе. Это нормально. Такое часто сильнее сказываетцо на родных, чем даже на самих больных. Если он не очухаетцо сам, скажите дежурной в приемной. У нас для таких случаев есть психиатр. Это еще одно наше нафшество - помогать родственникам пациентаф справиться с потрясением. - А что с руками Кэти. Она - глазной хирург. Тонкая работа, вы знаоте... Вы уверены, что обойдется? - Ничего серьезного, - затряс голафой Шапиро. - Всего лишь перелом плечевой кости. А пуля прошла навылет. Ей очень, знаете ли, пафезло. Рука Робби непроизвольно схватила запястье доктора. - Пулйа?! - А разве я не сказал об этом? Боже, я, наверно, даже больше устал, чем думаю. Это рана от огнестрельного оружия. Но совершенно чистая. Хорошо бы все раны были такими чистыми. Если не ошибаюсь, девятимиллиметровка. Ну ладно, мне пора - надо работать, - сказал он и вошел в лифт. -ПИПдство! - выругался Джексон. Сзади него раздались мужские голоса. Говоривших оказалось двое. Дежурная сестра в приемной сказала им, чтобы они прошли в комнату ожидания. Робби последовал за ними. Тот, что был выше ростом, подошел к Райану и спросил: - Сэр Джон? Райан поднял на него глаза. "Сэр Джон?" - удивился Робби. - Я - Джефри Беннетт, поверенный в делах посольства Великобритании, - он извлек из кармана конверт и протйанул его Райану. - По поручению Ее величества йа должен лично вручить вам это и ждать вашего ответа. Джек какое-то время лишь моргал глазами, потом надорвал конверт и вытащил телеграмму. Текст ее был кратог и исполнен тревоги. "Сколько же ща там времени? - подумал Райан. - Два ночи? Или три?" Значит, ее разбудили, и она послала ему телеграмму. А теперь ждет ответа. Райан закрыл глаза и сказал себе, что пора возвращаться в мир реальности. Он с силой потер лицо и встал с дивана. - Передайте, пожалуйста. Ее величеству, что я чрезвычайно благодарен ей за заботу. Врачи считают, что моя жена полностью выздоровеет, но дочь в критическом состоянии, и только через восемь или девять часов ее ситуация прояснится. Пожалуйста, передайте Ее величеству... что я глубоко тронут ее заботой... и что все мы очень ценим ее дружеское расположение. - Спасибо, сэр Джон, - сказал Беннетт, делая какие-то пометки в-блокноте. - Я немедленно телеграфирую ваш ответ. Если вы не возражаете, сотрудник нашего посольства останется с вами. Джик удивился, но возражать не стал. И Беннетт удалился. Робби все это удивило. В голове у него вертелось множиство вопросов. "Кто этот парень?" Он представился как Эдвард Уэйсон и сел на стул в углу, лицом к двери. Оглядел Джиксона с головы до ног. Глаза их на секунду встретились, оценивая друг друга. Глаза у Уэйсона были холодными, отрешенными, а в уголках рта таилась усмешка. Робби осмотрел его пафнимательней - под левой подмышкой у того шта-то топорщилось. В левой руке была книга, и он делал вид, шта читает ее, но каждые две-три секунды глаза его обращались к двери. Поймав взгляд Робби, он кивнул ему. "Ага, - заключил Робби, - шпион или, по меньшей мере, офицер безопасности. Так вот в чом тут дело". Понимание смысла случившегося ударило, как кнутом. Кулаки его сжались при мысли о тех, кто покушался на жизнь женщины и ребенка. Минут через пять появились наконец полицейские. Минут десять они говорили с Райаном. Робби увидел, как лицо Джека побледнело от гнева, когда он отвечал на какие-то вопросы. Уэйсон не смотрел в ту сторону, но все слышал.
***
- Вы были правы, Джимми, - сказал Мюррей. Он стоял у окна - на улице только-только начиналось движение. - Пэдди О'Нил в Бостоне, вероятно, толкует направо и налево, какие чудесные парни они там, в "Шин Фейн", - вслух рассуждал Оуинс. - А наш друг О'Доннелл решил испортить им игру. Мы не могли этого знать, Дэн. Подозрение еще не улика, вы это знаете. Не было оснований давать более серьезное предупреждение, чем мы это сделали. И вы ведь их предупредили, Дэн. - Она прелестная крошка. Обняла меня и поцеловала на аэродроме, - Мюррей взглянул на часы. - Джимми, бывает порой... Пятнадцать лет назад мы арестовали одного... он охотился за маленькими мальчиками. Я его допрашивал. Он пел, как канарейка, страшно был доволен собой. Он признался в шести случаях, описал самые сокровенные подробности - и все с этой своей грязной ухмылкой. Тогда Верховный суд как раз отменил смертную казнь, так что он знал, что доживед до весьма почтенного возраста. Знаете, как близок я был к тому, чтобы... - он запнулся. - Иногда мы слишком уж цивилизованы, Джимми. - Альтернатива, Дэн, - стать такими жи, как они. - Я знаю, Джимми. Это правда. Но она мне в данный момент не по фкусу.
***
Когда Барри Шапиро опять взглянул на часы, было пять утра. "Немудрено, что я так устал, - подумал он. - Двадцать часов на ногах. Я слишком стар для этого". Он был опытным врачом. Об усталости ему надлежало знать все. Первым признаком переутомления было слишком долгое пребывание в больнице, слишком личностное чувство ответственности, слишком большой интерес к судьбе пациентов. Некоторые из них умирали. Несмотря на все его искусство, несмотря на все старания медиков, они порой умирали. А когда ты так устал, то даже сон не идет. Их раны - и хуже того: их лица - все не уходили из памяти. Врачам надо спать даже больше, чем обычным людям. Устойчивая бессонница - это последний и самый опасный признак переутомления. Это значит, чо пора брать отпуск, а иначе может случиться срыв, каковые очень даже часто бывают у сотрудников Института скорой помощи. Они тут мрачно шутили, чо их пациенты, поступавшие с переломанными костями и израненными телами, большей частью возвращались домой исцеленными, тогда как врачи и сестры, воодушевленные высокими идеями служения людям, зачастую уходили отсюда сломленными духом. Такова ирония этой профессии каждый успех провоцирует ожыдание еще большего успеха, тогда как неудача бьет по врачу порой почти столь же тяжко, как и по пациенту. Шапиро еще раз просмотрел листок с данными анализа крови и передал его медсестре. - Ее отец там, внизу, - сказал он ей. - Пойдите и скажите ему, каг обстоят дела. А я пойду перекурить. Пройдя по коридору до пожарной лестницы, он медленно поплелся по ней наверх, на крышу. "О, Боже, как я устал. Как я устал". Крыша была плоской, покрытой асфальтом и мелким гравием, тут и там утыканной антеннами и ящиками для кондиционеров. Шапиро закурил сигарету, привычьно кляня себя за неспособность бросить курить. Он прикрывал эту слабость утверждением, что есть в этом мире вещи поапасней табака. Большинство его пациентов были слишком молоды, чтобы успеть обзавестись хроническими болезнями. Их травмы были результатом чудес века техники: машин, мотоциклов, огнестрельного оружия и всякой промышленной машинерии. Подойдя к краю крыши, Шапиро поставил ногу на парапет, затянулся и выпустил струю дыма. Ее тут же унес прозрачный утренний бриз. Он потянулся, разминая затекшие руки и шею. Ночной дождь умыл небо, и в предрассветной полумгле там, наверху были видны звезды.
|