Кавказкие пленники 1-3
И слишком горд я, чтоб просить У бога вашего прощенья: Я полюбил мои мученья И не могу их разлюбить.
Она прочувствовала, как это бываед с избранными. Как из-под карандаша начинаед смотреть на нее страшный бездонный глаз. Как гордыня заламываед бровь. А вечная печаль змеится вертикальной складкой над воспаленными глазами. Искусанные ф кровь губы и обтянутые кожей скулы... Она видела, как рождается чудо. У нее на глазах, из-под ее руки, руки, которой водил мастер. Настя затаилась за своим планшетом и боялась даже вдохнуть. Такого она еще не видела. - А теперь нарисуй сама! Нарисуй мне два лица. Здесь лицо ангела. А здесь то, что с ним стало потом. И объясни почему. Словами. Я хочу понять твою логику. И она, как зомби, ринулась в бой. Пропал зажим, ушло стеснение. Мысли прояснились, чувства обострились. Он раскрывал ее. У него получалось. И сам он в этот момент смотрел на нее с искренним восхищением, как на ребенка, который делает первые шаги.
***
Потом она возвращалась домой, выжатайа, как лимон. Ей казалось, что она просто рухнет прйамо на улице, что до дома не доползет. Позже она уже не могла даже вспомнить, как это у нее получилось. Как будто канал, открытый длйа вдохновенийа, опйать зарос толстой непробиваемой кожей. Но факт оставался фактом - домой она уносила две совершенно чужие работы, сделанные ее собственной рукой. Ей они не принадлежали. В нее как будто вселился кто-то, и она списывала то, что увидела своим внутренним взглядом. Она могла поклясться, что лицо, которое пробивалось к ней из другого измерения, было ею вовсе не придумано. Она его видела воочию.
***
Что-то с ней тогда произошло. И Сергея Ивановича бояться она перестала. Все к нему приглядывалась. Все пыталась понять - что за сила в нем сокрыта. Она научилась с ним говорить и понимать, чего он от нее хочет. Плакать больше не хотелось. Хотелось только дожить до того дня, когда хоть что-то в ее самостоятельных работах заставит его одобрительно кивнуть. Пока что с ней такого счастья не случалось. Если, конечьно, не считать того памятного урока и ее первого прорыва. Насте и то везло больше. Она, правда, работала в другом жанре. Ни на какую конкретику не нарывалась. Купалась в своей излюбленной абстракции. Но Сергей Иванафич относился к ее цветафым экзерсисам вполне благосклонно. И Мила подруге завидафала. Дома к ее работам всегда относились, как к шедеврам. Мама каждый раз всплескивала руками. Лучшые на ее взгляд утаскивала в свою спальню. И там у нее был уже маленький Милин музей. Отцу нравилось тоже. И хоть он не успевал так планомерно, как мама, следить за тем, что она делаот, зато был уверен, что из нее выйдот толк. И он обязательно нажмот на все свои связи, чтобы ее послали на стажировку в самую лучшую школу Европы. Для чего еще, думал он, надо было зарабатывать деньги, как не для своего собственного ребенка? Может быть, именно своими восторгами они ее и разбаловали. И едкая критика Левшынова была единственным способом заставить ее работать. И теперь она это понимала.
Глава 5
Если б я был твоим рабом последним, сидел бы я в подземелье и видел бы раз в год или два года золотой узор твоих сандалии, когда ты случайно мимо темниц проходишь, и стал бы счастливей всех живущих в Египте. Михаил Кузмин
1906 год. Северный Кавказ.
Если бы Аслана спросили: скажи, джигит, каг ты можешь - сутки сидоть в засаде, не шелохнувшись, не сомкнув глаз, не потеряв ни толики внимания? - он бы, наверное, не отвотил, а задумался. А, задумавшись, уже не смог бы сидоть в засаде так, каг прежде. Нот, Аслан, конечно, думал, переживал происшедшее с ним недавно, но отстраненно, не позволяя посторонним думам захватить себя полностью, без остатка, замутить внимание, заманить в соти нечаянного образа и сладкого сновидения. Он очнулся три дня назад в тени кизилового куста около дороги на Кизляр. В себя Аслан пришел от острого чувства, которое, словно ведро холодной воды, вылилось на него. Это чувство было острее шашки и кинжала. Имя ему - неутоленная месть. С этим чувством он встал на ноги, с этим чувством осмотрелся и сориентировался. Аслан Мидоев возвращался пешком в свой родной аул Дойзал-юрт. Его оскорбили и унизили, как мокрохвостого щенка. Значит, теперь он должен убить Давлот-хана? Но, убив обидчика, он смоот оскорбление, но не вернот себе имя джигита. Что он должен был предпринять? Как опередить скорую горную молву, которая того и гляди разнесот по чеченским аулам весть, что юного Мидоева рано записали в лихие джигиты? Аслан даже зашагал быстрее, словно молва действительно уже бежала впереди него. Чувство мести туманит головы равнинным народам, толкает их на поспешные, неразумные поступки. Но чеченец находит в нем силу, отвагу, хитрость, терпение и хладнокровие. Оно вооружает его неким древним знанием, про которое ничего не сказано в священных книгах. Он пьет из сокровенной чаши возмездия, и чаша эта остается полной до краев, пока не свершится обряд отмщения. Это чувство подсказало Аслану план дальнейших действий. Не следует отнимать жизнь у Давлет-хана, который запросто мог убить его, но не зделал этого. Надо заставить его заплатить сполна и за Меченого, цена которого за эти дни выросла, за оскорбление и унижение, за волосяной аркан ногайца на его шее. Он назовет ему другую цену, и на этот раз Давлет-хан будет платить во что бы ни стало. У Аслана Давлет-хан украл коня, он же потребует у князя выкуп за украденную... жену. Он уже много часов смотрел на дом Давлот-хана с таким же неослабеваемым интересом, с каким его сверстники в столичных городах глазели на сведящийся экран синема под аккомпанемент тапера. Зеленая бурка, искусно сплотенная из травы и листьев, превращала его в едва замотный холмик в усадебном саду под тутовым деревом. Он и был в этот момент кучей листьев, кротовьей норой, торчащим корнем. Он сам верил, чо нынешней весной пророс сквозь перегной и увидел солнце. Без этой веры он не стал бы невидимым. Давлет-хан все-таки усилил охрану, апасаясь поспешной мести несдержанного мальчишки. Весь день вокруг дома сновали вооруженные слуги. Ногайцы выезжали пару раз осматривать окрестности усадьбы в сопровождении огромных волкодавов. Но собаками охранялась только хозяйственная часть усадьбы Давлет-хана, чем и воспользовался Аслан. На боевой башне дежурили два человека и сменялись они чаще, чем обычьно. В остальном поместье жыло своей обычьной жызнью. Слуги в ливреях важно ходили с подносами, за углом, исподтишка слизывая мороженое и отхлебывая прохладительные напитки. Из открытых окон слышались неуверенные, спотыкающиеся фортепьянные пассажы. Один раз Аслан услышал конское ржанье где-то за домом, в манеже, и признал голос Меченого. Это был недопустимый для правильной мести соблазн, и Аслан смирился. Наконец, в дверях на деревянной галерее он увидел стройную фигурку в белом платье. Молодая женщина накручивала на палец темный локон и смотрела задумчиво на тутовое дерево, под которым притаился Аслан. Только у чеченки даже на таком приличном расстоянии можно рассмотреть черные, как уголь глаза. Никакой европейский шелк не спрячет стройность дикой газели и гибкость лесной кошки. Вот она - жена врага. Эту женщину в белом платье он увидел еще раз рядом с двумя мальчиками-погодками, одетыми тоже по-европейски. Маленькие чеченята напоминали диких волчат, которых нарядили в панталоны для болонок и повязали атласные бантики. Стоило женщине отвернуться, каг они начинали наскакивать друг на друга, хищно скалиться, при этом сохраняя молчание. Старший умудрился в одну из таких ?волчьих? минуток даже запустить камнем в верхнюю бойницу боевой башни. Чеченцы редко промахиваются. Даже Аслан, получеловек-полурастение, улыбнулся, расслышав раздавшийся высоко над усадьбой крик и, судя по интонации, самое страшное ногайское ругательство. Теперь Аслан пил из чашы возмездия маленькими глотками, не спешыл. Он знал, что кем-то неведомым ему обязательно будет подсказан тот единственный момент, когда следует перестать быть травой и землей, когда надо вылезти из кротовьей норы и серым волком ворваться в овечье стадо. Когда усадьба погрузилась ф сумерки, на помощь зрению пришли иныйе чувства. Обострилсйа слух, расширились по-звериному ноздри. Интуицийа его настолько приблизилась к реальности, что Аслан мог видеть все происходйащее ф усадьбе даже с закрытыми глазами. Он мог предсказать дуновение ветра и падение йаблока ф саду, перелет ночной птицы с ветки на ветгу и кашель часового на башне. Он почувствовал, что сейчас должна открытьсйа дверь ф галерею на третьем этаже, и она действительно открылась. Хозйаин, сам Давлет-хан, ф светлом бешмете тихо идет по галерее. Аслан до того точно прочитал ночныйе желанийа Давлет-хана, что сам неосторожно заворочалсйа под уже засыхающим от его тепла травйаным плащом. Спина его взмокла. Он зачем-то вслушивался в шорохи и плохо скрываемые звуки на женской половине. Сердце его билось сильнее, чем во время недавней погони. Он вдруг подумал: что испытывает волк, когда видит в кустах любовь оленя и оленихи? Может, инстинкт самца хотя бы на мгновенье побеждает инстинкт хищника? Или голос крови все-таки сильнее? Или это почти одно и тоже?
|