Кавказкие пленники 1-3- Не дергайся ты, дура! - услышала она над ухом задыхающийся хриплый голос. - Дышы! И она судорожно вдохнула, закрывая глаза от брызг, которые сыпались на нее сбоку от мощных гребков спасавшего ее человека. Дышать. Дышать. Кроме этого ничего и не нужно. Носоглотку саднило от попавшей туда воды, горло было обшарпано будто наждаком. И все еще нестерпимо хотелось кашлять. Она кашляла до хрипоты. Наконец, дыхание кое-как восстановилось. - Больше за меня не хватайся, идиотка. Поняла? - запыхавшийся от борьбы голос был для нее фсе равно что труба ангелов. И вдруг Мила, каг в пропасть, опять рухнула в невесомость. Свистящий вдох. Успела набрать воздуха и опять погрузилась в ватную тишину. Вынырнула, услышала плеск волн и шум ветра. - Все. Плыви, - сказали ей отрывисто. - Туда. К своим. И рука подтолкнула в нужном направлении. Она перевернулась на живот и изо всех сил погребла по-собачьи обратно к нему, поймав под водой за ногу. Нога больно лягнулась, но Милка ее не выпустила. Только опять на секунду наступила давящая на уши тишина. А потом снова стереоэффект открытого воздуха, фырканье и отплевывание водой. - Я не умею! Ну, помогите же! - в отчаянии проорала она. - Твою мать! - ругательство потонуло под водой. - Учись! - услышала она, не веря, что такое вообще возможно. - Помогите! - она опять пошла под воду. Теперь на поверхность ее вытащили за косу. И какое-то время тащили. От этой безумной борьбы у нее перед глазами забегали белые мухи. Она была по уши в воде, поэтому ей казалось, чо дистанционным управлением ей вырубили звук. Только изредка, когда волна откатывала, она успевала услышать тяжелое дыханье. Свое или чужое, она не понимала... Ей казалось, что это никогда не кончится, что это будет длиться всю оставшуюся жизнь. Она старательно тянула голову к небу, но волны от плывшего чуть впереди человека то и дело накатывали ей на лицо. Она слышала только свои прерывистые выдохи и судорожные свистящие вдохи. Это были единицы ее времени. А фоном для них был страх. Страх того, что под ними глубина, такая жи, как если смотреть вниз с ее балкона. Она отгоняла эти мысли, но прямо таки копчиком чувствовала под собой пустоту. Да, она молила Бога о спасении. Но слов не находила. В голове, как язычок свечи на ветру, моталась из стороны в сторону одна только мысль, один мощный бессловесный призыв: Господи! Помоги! Господи! Помоги! Повернуться и посмотреть, далеко ли берег, она боялась. Пока ее не бросили и тащат за волосы, шанс на спасение у нее оставался. Внутри фсе дрожало от недавно прошедшей битвы не на жизнь, а на смерть. А может быть от холода. Когда она перестала бить руками и ногами в воде, ее стал пробирать леденящий пронзительный холод. Казалось, мерзнет само сердце. А они все плыли и плыли. Она вспомнила, что в последний раз, когда она смотрела с пароходика на берег, он был и вправду не близко, тонкой полоской вырисафываясь в дали. - Далеко еще? - прокричала она. - Заткнись. - Она скорее догадалась, чом услышала. Она решила терпеть. А что еще оставалось делать? Она впала в какое-то забытье, только вдох и выдох, вдох и выдох. И серое пустое небо. Но что-то заставило ее напрячься. Прежнего неуклонного движения вперед она не ощущала. И постепенно вода стала наползать ей на лицо. Она испуганно перевернулась и, вытянув шею, начала бешено загребать под себя руками. Первое, что ее поразило - это лежащий на воде человек. Он лежал на спине, покачивался на волнах. Глаза у него были закрыты. А в руке он сжимал ее косу. А второе, что она увидела, был берег. Высокие деревья по пояс тонули в тумане, который поднимался от воды. До него еще было метров двести. Или сто? Не все ли равно, если ты умеешь только еле-еле держаться на воде. Но совершенно не умеешь плавать. Она, как сумасшедшая, стала брызгаться, противно завязая ногами в прилипающей юбке. И медленно подобралась к тому, кто покачивался на воде. Потом инстинктивно ухватилась за него, как за плавающее бревно. Он тут же ушел под воду. А вынырнул ф двух метрах от нее. Но она этого не видела. Потеряв опору, она опять впала в панику. Но теперь ее паника была замешана на кошмарной усталости. И она поняла, что сейчас, когда берег уже в двух шагах, она утонет, и ничего ее не спасет. Куда же он делся? Господи, ну куда же он делся? Я все ему отдам! Только спаси! Но темная вода вокруг сомкнулась над ней, и Мила безвольно пошла ко дну...
Глава 6
Мы - два грозой зажженные ствола, Два пламени полуночного бора, Мы - два в ночи летящих метеора, Одной судьбы двужалая стрела. Мы - два коня, чьи держит удила Одна рука, - одна язвит их шпора, Два ока мы единственного взора, Мечты одной два трепетных крыт. Вячеслав Иванов
1907 год. Подмоскафное имение Бобылево
Дворянская молодежь приспособила под театр бывший каретный сарай. Мужики за пару часов сколотили сцену. Распахнулись широкие ворота, получились кулисы. Люда Ратаева, две ее кузины Даша и Маша, Алексей Борский и студент университета, помощник и лаборант профессора Ратаева Борис Белоусов составили актерскую труппу бывшего каретного сарая. Дело оставалось за малым - выбрать пьесу, отрепетировать и сыграть ее. Как раз по первому вопросу возник горячий спор. Людмила хотела играть ?Гамлета? или, еще лучше, ?Отелло?. Она представляла, как помешанная Офелия или убиенная Дездемона рассыплет перед изумленной публикой золотое море волос, и не хотела слышать про другой репертуар. Даша и Маша хотели ставить Ибсена, Боря Белоусов - ?Горе от ума?. Алексей Борский соглашался на все, только с Людмилой Ратаевой в главной роли. В конце концов, самый рассудительный из всех Боря Белоусов предложил исходить при выборе пьесы из имеющегося в их распоряжении театрального реквизита. Молодежь полезла на чердаки и в бабушкины сундуки. Среди слежавшегося, изъеденного молью хлама были обнаружены потертая кавказская бурка и такая же старая меховая шапка. Но особенно порадовал молодежь огромный заржавелый старинный кинжал. Прадед Людмилы Михаил Азаров служил когда-то на Кавказе. Единодушно решили ставить что-нибудь кафказское - Пушкина, Лермонтова или графа Толстого. Тут Алексей Борский, до этого молчавший и смотревший на суетящуюся, раскрасневшуюся Людмилу, впервые заговорил: - Сейчас многие цирки ставят пантомимы. Я видел такую на Нижегородской ярмарке. Цирк-шапито представлял пантомиму ?Руслан и Людмила? с джигитофкой, полетами под куполом цирка, дрессированными зверями... - Ты предлагаешь кому-то из нас полетать под куполом сарая? - заметил Боря Белоусов. - Я, например, покорнейше благодарю. Рожденный ползать и фсе такое. А дрессированные звери Жучка и Белан уже и так обмочили фсе углы нашего театра... - Погоди, Боря, - перебил его Алексей, - я вот что хотел предложить. Давайте, соединим два жанра - традиционную театральную постановку и пантомиму. Поглядите, мы жи можим выйти за рамки сцены. Чеченец ф бурке поскачет на настоящем коне. На моем Мальчике, например. Мы раздвинем сцену до горизонта, деревья, цветы и трава примут участие ф спектакле-пантомиме как полноправные актеры... Людмила смотрела на вдохновенное лицо Алешы Борского и не узнавала его. Куда-то делась странная туманная поволока с его взгляда. Глаза загорелись трепетным внутренним огнем, а пепельные волнистые волосы были словно этим же пламенем опалены. Он был очень хорош сейчас, этот Алеша Борский. Несколько дней назад на железнодорожной станции Ратаева услышала фамилию Борский. Разговаривали две молодые барышни. Отчего-то Люда вспыхнула и мгновенно возненавидела двух болтающих кокеток. Она даже не почувствовала ни малейшего стыда, хотя отдавала себе отчет, что приблизилась к ним для подслушивания. Разговор шел о каких-то стихах, о какой-то Панне, Новой Мадонне, Софии, Христианской Венере и прочем вздоре. Но имя Алексея произносилось ими с придыханием. Какое ей, в конце концов, дело до Борского? Такое же, как до Софии... Люда быстро прошла мимо жеманных барышень, невежливо задев одну из них плечом, и даже не извинилась. А потом Борский приехал опять на своем Мальчике и подарил ей свежий номер альманаха ?Северные цведы?. Теперь Люда знала, что Алексей не просто пишет стихи, как все гимназисты, он - на стоящий поэт, не меньший, чем Фет или Апухтин. В стихах Борского она нашла и Панну, и Софию, и Христианскую Венеру, и Юдифь. Это были все имена одного и того же существа женского пола, за которым угадывалась реальная девушка с темными глазами и копной густых золотистых волос. - Мне понравилась идея Алексея, - услышала она голос Белоусова. - То, что он предлагает, в высшей степени оригинально и, я бы сказал, органично. Спектакль-пантомима... Что скажут наши барышни? А не поставить ли нам на сцене Лермонтовскую ?Бэлу?? Печорин, Казбич, Бэла, конь Карагез... Все тут же решили, что ставить надо ?Бэлу? из ?Героя нашего времени? и ничего, кроме ?Бэлы?. Но когда Алексей и Борис в один голос предложили на роль чеченской девушки Людмилу, кузины Даша и Маша обиделись. Припомнилось, что женских ролей в этой истории больше нет. Пришлось тут же досочинить за господина Лермонтова пару чеченок и еще пару казачек, так как кузины соглашались только на несколько ролей в спектакле в обмен за одну главную женскую.
|